Серебряный ангел - Фиби Фиджеймс

Только сейчас, в эту минуту, она поняла, какой была двуличной и глупой. Зачем, черт возьми, ей надо было оставаться такой строгой пуританкой и следовать во всем правилам приличия, если это ничего, ровным счетом ничего не значило, а только вводило ее в заблуждение относительно любви и жизни вообще?! Она сама придумала для себя наказание за тот единственный в ее жизни грех, обокрав тем самым лучшие свои годы. Слишком строгими нормами морали руководствовалась она. На это указывала ей даже тетушка Мойра в своем прощальном письме.

И Брайди подумала вдруг, что, вероятно, по этой самой причине заслала ее Мойра сюда, в дикую и необъятную Аризону. Не за серебром и не ради своего отеля отправила ее тетушка в эти края, а затем, чтобы заставить ее взглянуть на себя и свою жизнь со стороны, и сделать при этом соответствующие выводы.

Жаль только, что поняла она это слишком поздно и пожить ей больше не придется.

— Еще раз сходить на исповедь? — переспросил ее Таг. — Но зачем, черт возьми?

Брайди подняла голову. Она не надеялась, что сумеет разглядеть его лицо, но решила, что, подняв голову вверх, лучше его себе представит.

— Все дело в том…

Она часто-часто заморгала и, не веря себе, потрясла головой, после чего снова посмотрела вверх. Где-то там, высоко-высоко, пробивался слабый, едва заметный, лучик света.

Таггарт погладил девушку по спине.

— Брайди, так в чем же все-таки дело?

Нащупав его грудь, шею, наконец, подбородок, она, молча, заставила его поднять голову кверху.

— Смотри, — прошептала она. — Смотри вон туда, вверх. Или это я схожу с ума?

На мгновение оба они, казалось, перестали дышать.

Но затем, прежде чем Брайди успела что-то сообразить, Таггарт, в избытке чувств, с силой обнял ее. И, отыскивая в темноте ее губы, прошептал:

— Брайди Кэллоуэй, я люблю тебя.

Вычистив сковороду, Консуэла плеснула в нее немного кофе, и принялась драить ее тряпкой с новым остервенением.

У костра храпел Ник. Консуэла уже подумывала, не взять ли ей нож и не перерезать ли ему горло, но, будучи даже такой взбешенной, как сейчас, она не смогла бы этого сделать. И осуждала эту свою нерешительность, потому что, если уж кто и заслуживал смерти, то это, конечно, без сомнения, Ник.

Как мог он взорвать вход в пещеру и замуровать там Таггарта?!

Да, это правда, сама она провела много часов, наслаждаясь тем, что рисовала в воображении картины пыток Слоана, но реализовать эти свои планы она никогда не решилась бы. Консуэла хотела только, чтобы бывший любовник пожалел о том, что так сурово с ней обошелся. Но смерти его она не желала.

А Ник только и думал об этом. Он хотел убить Тага с самого начала. Жаль, что поняла она все слишком поздно. Консуэла знала, что Ник — отъявленный негодяй, но только сейчас до нее дошло, что своим поведением он напоминает душевнобольного.

Сегодня днем, решив сделать остановку, он овладел ею с таким неистовством, что, казалось, разорвет на части. И вечером, когда они остановились на ночлег, повторил эту пытку дважды. Даже сейчас у Консуэлы болело все тело.

Она знала мужчин достаточно хорошо для того, чтобы понять: Ник таким образом торжествовал, праздновал победу над Таггартом Слоаном. Он мнил себя сейчас самым сильным, самым могущественным. Совладать с ним становилось почти невозможно. Консуэла умела повлиять на него в чем-то малом, но убедить не убивать Тага ей так и не удалось. Тем более, что она даже не способна была предвидеть подобный исход.

Единственное, чем могла она пока манипулировать после взрыва в пещере, это — скорость их передвижения. То, что она сказала Нику, будто забыла в какую сторону надо ехать, конечно же, было неправдой. Консуэла прекрасно знала, где они сейчас находились, но намеренно задерживала их с Ником возвращение в город, надеясь, тем временем, придумать план спасения Таггарта.

Но пока ничего стоящего ей придумать не удалось.

Перестав чистить сковороду, Консуэла посмотрела туда, где стояли привязанные лошади. Она могла бы увести лошадей и бросить здесь Ника на произвол судьбы, но это тоже был не выход. Если же забрать лишь одну свою лошадь и оставить ему остальных, то рано или поздно Мэллори все равно ее разыщет.

— Он просто убьет меня, — выдохнула она и снова взялась за сковороду.

Перед тем, как уснуть, Ник сказал, что утром застрелит лошадей Тага. Ведь не мог же он въехать с ними в город! А еще он сказал, что трупы застреленных животных сбросит в какой-нибудь овраг или ущелье, где их не сразу обнаружат.

Консуэла не питала к лошадям особой любви, считая их созданиями глупыми и упрямыми. Но при мысли, что Ник собирался застрелить кобылу Тага, ей хотелось плакать.

Еще несколько минут и сковорода засияла, как новая. Вылив из нее воду, Консуэла вытерла ее сухо-насухо.

Ей приходилось прежде слышать истории о собаках, которые, теряясь за много миль от дома, находили все же дорогу назад. Но вот способны ли на такое лошади? И если кобыла Слоана вернется домой одна, пошлют ли людей на поиски ее хозяина? Да, собаки домой возвращаются. По крайней мере, они всегда к этому стремятся. Конечно, собаки гораздо умнее лошадей. Но может быть…

Консуэла выпрямилась и, все еще сжимая в руках сковороду, направилась к лошадям, которые стояли ярдах в тридцати от того места, где они с Ником расположились на ночлег. И гнедые, и вороные лошади, казавшиеся в свете луны серебристо-серыми, мирно спали.

Обернувшись, она посмотрела на Ника. Тот все также громко храпел. Перед сном он опустошил почти целую фляжку виски, решив отпраздновать, как следует, свою победу, но Консуэле, при этом, не предложил ни глотка. И сейчас пьяного победителя, спавшего беспробудным сном, вряд ли смогло поднять даже землетрясение.

«НО КАК Я ВСЕ ЭТО ОБЪЯСНЮ? — думала Консуэла, подходя к лошадям. — А может быть, мне и не придется этого делать… Я скажу, что ничего не знаю, мол, крепко спала. И возможно, он решит, что я просто плохо привязала лошадей».

Однако, девушка сомневалась, что Ник поверит ее объяснениям. А вот в том, что он придет в бешенство, сомнений никаких не было.

Подойдя к кобыле Тага, Консуэла ласково потрепала ее по холке. Животное ткнулось мордой в руку девушки.

— Подожди, — прошептала она, принимаясь развязывать узел свободной рукой. Однако, у нее ничего не получалось и пришлось положить сковороду на землю, чтобы освободить вторую руку.

Кобыла была явно чем-то обеспокоена. И Консуэла, должно быть, уже в сотый раз прокляла Ника за то, что он понавязывал таких крепких узлов, как вдруг услышала какой-то странный, похожий на шелест, звук.