Вокруг света на "Коршуне" - Константин Станюкович

— Удобно, ваше превосходительство.

— Так начинайте.

Ашанин начал и, помня просьбу товарищей, читал нарочно медленно.

Адмирал слушал внимательно, но через пять минут нетерпеливо заерзал плечами и проговорил:

— А знаете ли, что я вам скажу, любезный друг…

— Что, ваше превосходительство?

— Да называйте меня попросту по имени и отчеству, а то вы все: ваше превосходительство… Слышите?

— Слушаю-с.

— Так вот что я вам скажу, Ашанин: ужасно вы медленно читаете… Нельзя так тянуть… Надо читать поскорей… Можете вы читать скорей?

— Могу.

И Ашанин невольно должен был пренебречь просьбой товарищей.

— Ну вот, теперь вы хорошо читаете… А то тянули-тянули… А еще собираетесь быть хорошим морским офицером… В морской службе нельзя копаться… Продолжайте.

Адмирал больше не останавливал, и когда Ашанин окончил первую главу, в которой излагался исторический очерк сношений французов с Анамом, адмирал заметил:

— Преинтересно, я вам скажу… И хорошо изложено… И видно, что вы серьезно потрудились… Теперь отдохнем… Вечером вы мне прочтете вторую главу, а завтра третью… Их у вас три?..

— Три.

— Ну, а как вас принял адмирал Бонар?.. Надеюсь, хорошо?

— Очень, Иван Андреевич.

— И оказывал вам содействие?..

— Вполне. Даже в экспедицию против анамитов пригласил.

— Пригласил?.. Эдакий болван! И вы были в экспедиции?

— Был.

— Какая, однако, скотина этот Бонар! Ведь вас могли подстрелить неизвестно за что… Он не должен был приглашать… И я вас не за тем посылал, чтобы вы рисковали своей жизнью из-за глупости этого осла… Ну, слава богу, вы целы… Больше я вас к дуракам не пошлю… Да не хотите ли чего-нибудь выпить? Вы целый час читали; горло, я думаю, пересохло. Чего хотите: лимонаду, аршаду, сельтерской воды…

— Все равно…

— Да ведь и мне все равно!.. — резко крикнул Корнев. — Надо, любезный друг, отвечать определенно.

— Я выпью лимонаду.

— Ну, вот, теперь я знаю, чего хотите, а то: "все равно!" — улыбнулся адмирал и, крикнув своего вестового, приказал принести две бутылки.

Вскоре адмирал отпустил Ашанина и почти тоном приказания сказал:

— Вы завтракаете и обедаете у меня каждый день!

Вечером Ашанин прочел только полглавы. Адмирал объяснил, что он хочет спать и слушать хорошо не может. Зато на следующий день он внимательно и с видимым интересом прослушал окончание.

И когда Ашанин сложил объемистую тетрадь, адмирал с живостью проговорил:

— Очень благодарю вас за доставленное удовольствие, Ашанин. Интересно и написано хорошо. Много фактических сведений. Вы оставьте рукопись у меня, я пошлю ее в "Морской Сборник". Она должна быть напечатана… да-с.

Адмирал примолк на секунду и, взглядывая на вспыхнувшего от удовольствия автора, совершенно неожиданно для него прибавил:

— Ну, а эти глупости ваши насчет безнравственности войн и все ваши рассуждения по этому поводу редакция вычеркнет… А если и напечатает, не беда. Лишней печатной глупостью будет больше, а войны все-таки будут. И я уверен, что случись война, вы будете храбрым офицером, хоть и пишете о войне вздор… А Бонар дурак, что не умел справиться с анамитами и посылал вас в эту дурацкую экспедицию… А статья ваша все-таки очень интересная… Очень рад, что у меня на эскадре такой способный молодой человек! — заключил адмирал.

И вслед за тем — что было еще неожиданнее для Ашанина — адмирал привлек его к себе и, поцеловав, проговорил необыкновенно ласково:

— Учитесь и работайте. Из вас сможет выйти дельный морской офицер, хоть вы и высказываете глупости о войне. И нельзя в ваши годы не говорить таких глупостей: в них сказывается юная, честная душа… Можете идти!

Хотя адмирал во все время пребывания на "Витязе" Ашанина и выказывал ему явное благоволение, и хотя адмиральские завтраки и обеды были очень вкусны, тем не менее наш юный моряк был несказанно рад, когда адмирал разрешил ему вернуться на "Коршун". Перед этим была неприятная история: адмирал предлагал Ашанину остаться при нем флаг-гардемарином.

— Хотите? — любезно спрашивал адмирал, призвав к себе Ашанина в каюту часа за два до прихода в Нагасаки.

— Нет, ваше превосходительство! — ответил Ашанин.

Адмирал, почти не сомневавшийся в согласии на такое лестное предложение, в первое мгновение был изумлен и, казалось, не находил слов. Но вдруг круглые глаза его блеснули металлическим блеском, скулы мясистого лица заходили, плечи заерзали и, весь закипая гневом, он крикнул:

— Почему же вы отказываетесь, хотел бы я знать? И как вы смеете отказываться, а? Адмирал оказывает ему честь, а он даже не поблагодарил. Он, видите ли, не желает…

— Но, ваше превосходительство…

— Прошу замолчать-с! Вы дерзкий мальчишка! Как вы смеете не желать, если я этого желаю!

Несмотря на серьезность положения, Ашанин едва удержался от улыбки при этих словах.

— Что же вы молчите?.. Отвечайте!

— Ваше превосходительство сами спрашивали моего желания…

— На службе не может быть желаний: куда назначат, там и должны быть… А то разбирай еще желания…

Ашанин благоразумно молчал, понимая, что говорить в эти минуты что-нибудь адмиралу было бы бесполезно. И он тоскливо думал, что теперь уж все кончено: он не останется на "Коршуне" и не вернется в Россию вместе с Василием Федоровичем. Примолк и адмирал и смотрел в упор на серьезное и печальное лицо молодого человека. И гнев его, казалось, начинал проходить, в глазах уже не было молний.

Так прошла долгая для Ашанина минута. Наконец, адмирал заговорил ворчливым, но уже не прежним гневным тоном:

— А если я вас назначу, не обращая внимания на ваши желания?

— Слушаю, ваше превосходительство! — покорно отвечал Ашанин.

— Но вам ко мне не хочется? Почему же не хочется? Напугали вас, что ли, гардемарины беспокойным адмиралом? — спрашивал адмирал, и при этом мягкая улыбка скользнула по его лицу.

— Я люблю "Коршун"… Я почитаю и люблю Василия Федоровича… Я на корвете исправляю обязанности вахтенного начальника! По всем этим причинам мне было бы тяжело расстаться с "Коршуном", — горячо и взволнованно произнес Ашанин.

И — странное дело! — адмирал совсем смягчился. Тронула ли его эта привязанность к судну и к капитану, тронуло ли его это желание юного моряка командовать вахтой вместо того, чтобы быть штабным, — желание, внезапно напомнившее адмиралу его молодость и радость первых вахт, — понравилась ли, наконец, ему откровенная смелость отказа от предложения, вызванная его же вопросом о желании, но дело только в том, что адмирал проговорил уже совсем мягко:

— Я и не знал, что вы так любите свое судно и своего командира… Это делает честь и вам, Ашанин, и Василию Федоровичу, который умеет так привязывать к себе… Не хочу вас отнимать от такого капитана и лишать вас вахты… Оставайтесь на "Коршуне"!

— Благодарю вас, Иван Андреевич! — радостно проговорил Ашанин.

— А я вас не благодарю за то, что вы не хотите служить при мне! полушутя сказал адмирал. — Не благодарю! Но вижу, что вы… славный, я вам скажу, молодой человек… И я буду жаловаться на вас Василию Федоровичу: он лишил меня хорошего флаг-гардемарина!

Недели через две в Нагасаки собралась вся эскадра Тихого океана, и вслед за тем все гардемарины выпуска Ашанина держали практический экзамен на мичманов перед комиссией, членами которой были все капитаны, старшие штурмана и механики под председательством адмирала. Экзамен продолжался неделю на "Витязе", который для этой цели вышел в море в свежую погоду.

После экзамена представление о производстве в мичмана гардемаринов было послано в Петербург, и адмирал заботливо просил, чтобы о производстве было сообщено ему по телеграфу, и в то же время телеграфировал своему знакомому выслать двадцать пар мичманских эполет, чтобы поздравить ими молодых мичманов, как только будет получена телеграмма об их производстве. Об этом он, конечно, никому не сказал и заранее радовался при мысли об удовольствии, которое он доставит молодым людям, которым так от него доставалось.

Глава девятая

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Прошло еще семь месяцев.

За это время "Коршун" провел месяц на стоянке в Хакодате, крейсировал в Беринговом проливе и побывал еще раз в С.-Франциско, где Ашанин на одном балу встретился с бывшей мисс Клэр Макдональд, недавно вышедшей замуж за богатейшего банкира Боунта, и, надо правду сказать, не обнаруживал особенного волнения. И молодая миссис, по-видимому, довольно холодно отнеслась к Ашанину, несколько возмужавшему, с недавно пробившимися усиками и пушком на щеках, намекающим на бакенбарды, в только что обновленном шитом мичманском мундире и в эполетах, подаренных адмиралом. Они говорили несколько минут и разошлись, чтобы больше не встретиться, оба основательно позабывшие о прошлогодних клятвах в вечной привязанности.