Вокруг света на "Коршуне" - Константин Станюкович

Андрей Николаевич, вставший, по обыкновению, одновременно с командой, в пять часов, поднялся на мостик и, осмотрев, как стоят паруса, с видимым чувством удовлетворения, что все на корвете исправно, проговорил:

— Чудный будет денек сегодня, Василий Васильевич. Как у нас ход?

— Десять узлов, Андрей Николаевич.

— Славно идем… Одолжите-ка бинокль, Василий Васильевич.

И старший офицер, взяв бинокль, впился жадными ревнивыми глазами на "Витязя", осматривая его зорким взглядом любящего свое ремесло моряка.

Не найдя никаких погрешностей, заметить которые мог бы только такой дока старший офицер, каким был Андрей Николаевич, он отдал бинокль Лопатину и торопливо сбежал с мостика, чтобы носиться по всему корвету и приглядывать, как во время обычной утренней чистки моют, убирают и скоблят его любимый "Коршун".

Глава восьмая

НА ФЛАГМАНСКОМ КОРВЕТЕ

Вслед за подъемом на обоих корветах флагов на "Витязе" взвился сигнал: "Адмирал изъявляет свое особенное удовольствие".

— Ответ! — крикнул сигнальщику Ашанин, стоявший с восьми часов утра на вахте.

На крюйс-брам-стеньге "Коршуна" взвился ответный флаг, свидетельствующий, что сигнал понят, и вслед затем сигнальные флаги были спущены на "Витязе".

Ашанин послал доложить о сигнале капитану.

Капитан, плохо выспавшийся, бывший уже наверху к подъему флага, сидел за кофе, когда сигнальщик докладывал ему о сигнале.

— Хорошо, — ответил он, и в голове его пробежала мысль: "Верно, нашего зевка не заметил, что благодарит".

Только что он кончил кофе и вышел прогуляться на шканцы, как на "Витязе" уже развевались новые сигнальные флаги. На этот раз был не сигнал, а разговор. Несколько раз то поднимались, то опускались флаги в разных сочетаниях.

— В чем дело? — спросил капитан, когда флаги исчезли с мачты "Витязя".

— Адмирал спрашивает фамилию вахтенного начальника, стоявшего на вахте вчера с восьми до двенадцати ночи! — отвечал младший штурман.

— Ответить! — приказал Ашанину капитан и в то же время подумал: "Заметил, что прозевали", и решил про себя заступиться за Невзорова.

Молодой лейтенант, мечтательно пускавший дым колечками и вспоминавший, вероятно, о жене, сразу вернулся к действительности, когда артиллерист Захар Петрович пришел сверху и принес известие о сигналах. Он вдруг сделался мрачен и со вздохом проговорил:

— Хоть бы от адмирала скорей избавиться… С ним только одни неприятности!

— Бедный Александр Иванович!.. И попадет же вам от этого беспокойного дьявола! — с притворным участием проговорил Первушин.

— И без вас знаю, что попадет! — сухо отозвался Невзоров.

— Если и попадет, то слегка, а то и вовсе не попадет! — неожиданно произнес Степан Ильич, только что взявший высоты и сидевший на конце стола за вычислениями. Он уже забыл, как сердился вчера на "моряка с Невского проспекта", и спешил его успокоить.

— Вы думаете, Степан Ильич?

— Уверен. Корнев отходчив. До Нагасаки совсем успокоится. Да, наконец, ведь мы и не упустили его, а лихо догнали. Выведали только, куда идем, — вот и всего.

Эти успокоительные слова произвели свое действие, и Невзоров просветлел.

На "Витязе" тем временем взвился новый сигнал: "Лечь в дрейф", и Ашанин, первый раз в жизни производивший такой маневр, стал командовать, напрасно стараясь скрыть волнение, овладевшее им и сказывающееся в дрожащих нотках его громкого, звучного голоса.

Через несколько минут оба корвета почти неподвижно покачивались в очень близком расстоянии друг от друга. В бинокль можно было разглядеть на полуюте "Витязя" кряжистую, сутуловатую фигуру адмирала, расхаживающего взад и вперед быстрой походкой, точно зверь в клетке.

— Зачем это мы легли в дрейф? — спрашивали друг у друга офицеры, выскочившие наверх.

Никто не мог догадаться.

— Адмирал, господа, "штормует"! — проговорил лейтенант Поленов, не отрывая глаз от бинокля.

— Ну? Разве видно?

— Я вижу по его походке… Бегает… и на что-нибудь рассвирепел… Ну, конечно… Вот остановился и что-то говорит какому-то гардемарину… Должно быть, орет… Господа, слышите?..

Все притихли и действительно услыхали крик, донесенный ветром.

— А вот и узнаем, почему мы в дрейфе… Опять сигнал…

— Не сигнал, а переговор…

Через две-три минуты на "Коршуне" было известно, что адмирал требует гардемарина Ашанина с отчетом и с запасом белья на неделю.

Поленов сменил с вахты Ашанина и посоветовал ему собраться скорей.

— А то адмирал разнесет вас, даром что зовет погостить. К тому же он только что "штормовал"…

— Да, торопитесь, Ашанин! — повторил и капитан.

Ашанин побежал укладываться. Ворсунька, изумленный, что его барина переводят среди моря на другое судно, уже был в каюте. Лицо его было грустное-прегрустное. Он думал, что Ашанин совсем уходит с корвета.

— Живо, голубчик Ворсуня, маленький чемоданчик. Вали туда белья на неделю.

— Есть, ваше благородие. Значит, вы не совсем от нас? — повеселевшим голосом спросил Ворсунька, доставая чемодан.

— С чего ты взял? Всего на неделю.

— Так-то лучше… Крахмальных пять класть?

— Клади шесть.

Пока вестовой запихивал торопливо белье и объемистую тетрадь в чемодан и завязывал одеяло и подушку в парусину, баркас был спущен.

Наскоро простившись с офицерами, бывшими в кают-компании, Ашанин выбежал наверх, пожал руку доктора, механика и Лопатина и поднялся на мостик, чтобы откланяться капитану.

Крепко пожимая Ашанину руку, капитан сердечно проговорил:

— Надеюсь, адмирал вас не отнимет от нас. Иначе я буду протестовать.

— И я буду просить, чтобы меня оставили на "Коршуне", Василий Федорович.

— Если бы адмирал хотел взять к себе Владимира Николаевича, он бы велел ему собрать все свои потроха! — засмеялся старший штурман.

— До свидания, Андрей Николаевич. До свидания, Степан Ильич. До свидания, Петр Николаевич.

Все пожимали руку Володи.

Ашанин сбежал с мостика и, спустившись по выкинутому веревочному трапу, вскочил в баркас, где уже лежали его чемоданчик и небольшой узелок. Он сел на руль, приказал ставить паруса и понесся к адмиральскому корвету.

Через несколько минут баркас пристал к левому борту "Витязя", и Ашанин, несколько смущенный и взволнованный, ступил на палубу "Витязя", встреченный вахтенным офицером.

Ашанин сразу заметил какую-то особенную тишину на палубе, заметил взволнованно-тревожный вид вахтенного мичмана, хотя тот и старался скрыть его перед Володей в напускной отваге, увидал на мостике мрачную физиономию долговязого старшего офицера и удрученно-недовольное круглое лицо толстенького, низенького и пузатенького капитана и легко сообразил, что адмирал только что "штормовал", а то, пожалуй, еще и "штормует", чего Ашанин в качестве приглашенного гостя, да еще собирающегося читать свое произведение, вовсе не предвидел и чему далеко не радовался.

Эти быстрые и поверхностные наблюдения подтвердились еще внезапным появлением из-за грот-мачты корпусного товарища, гардемарина Касаткина, маленького, худенького, востроглазого брюнетика, который, пожимая руку Ашанина и озираясь на ют, быстро и конфиденциально шепнул:

— Глазастый черт взъерепенился. Сейчас всех разнес… Орал, как зарезанный боров. И мне здорово въехало… Хотел расстрелять! Ну, конечно, пугал… антихрист… Он так только кричит, — улыбнулся брюнетик. — Так, знаешь что? Не являйся к нему сейчас. Пережди, а то и тебе въедет… Он теперь в каюте… Не иди к нему… Пони…

Но Касаткин не окончил слова и исчез так же внезапно, как и появился.

Выход адмирала из каюты объяснил Ашанину эту внезапность и вместе с тем указал ему несостоятельность товарищеского совета. И он храбро двинулся вперед и, поднявшись на полуют, подошел к старшему офицеру и, приложив руку к козырьку фуражки, начал:

— Гардемарин Ашанин. Потребован по сигналу на "Витязь". Честь имею…

Старший офицер не дал Ашанину докончить и сказал, мотнув головой в сторону:

— Явитесь к капитану.

— Гардемарин Ашанин… Потребован…

— Знаю-с. Явитесь к адмиралу! — перебил капитан, которому, как и старшему офицеру, по-видимому, было вовсе не до гардемарина, вытребованного сигналом.

Адмирал был в нескольких шагах на правой стороне полуюта.

— Гардемарин Ашанин…

Адмирал остановил на Ашанине на секунду свои большие круглые, еще метавшие молнии глаза и, словно бы обрадованный видом нового лица, не напоминавшего ему тех лиц, которых он только что разносил, внезапно просветлел и, протягивая руку, проговорил:

— Здравствуйте, любезный друг… Очень рад вас видеть… Слышал от Василия Федоровича, что хорошо служите… Я вас потребовал, чтобы вы мне прочли, что вы там видели в Кохинхине… Да… прослушаю… Завтракаете у меня, а после завтрака…