Тайна семьи Вейн. Второй выстрел - Энтони Беркли

– Простите, сэр, вы сами не из Ярда будете?

– Я? Да нет. Во всяком случае, в настоящее время, – с полнейшим самообладанием ответил Шерингэм. – В смысле, я приехал сюда не официально, но…

Он не договорил фразы, предоставив собеседнику самому додумывать, что официальные инструкции прибудут с минуты на минуту.

К немалому моему удивлению, детектив купился на этот блеф и заговорил куда откровеннее. Сам-то он этим делом не занимался. На станцию приехал по телефонному звонку из Минтона.

– Присматривать за нашим другом, – заметил Шерингэм, подмигивая в мою сторону. Я постарался улыбнуться в ответ.

Детектив согласился, что так оно и есть. Шерингэм продолжил задавать ему всякие общие вопросы – кто занимается делом, как зовут начальника полиции, все в таком роде. Теперь уже сыщик отвечал без нерешительности и заминки.

– Не стану утруждать вас подробностями самого дела, – небрежно закончил Шерингэм. – Их я всегда получу от суперинтенданта Хэнкока. Еще по одной? Нет? Что ж, Килька, нам, пожалуй, пора. Все в порядке, – добавил он, обращаясь к полицейскому. – Теперь я буду с мистером Пинкертоном. Можете не беспокоиться.

– Очень хорошо, сэр, – отозвался тот. – Благодарю вас.

Я только диву давался. Впрочем, я не думал, что с суперинтендантом у Шерингэма получится так же легко.

К чести английской полиции, должен заметить, что через несколько минут, отъезжая, я краем глаза увидел сыщика в зеркале заднего вида. Стоя в дверях, он внимательно смотрел нам вслед. Не так уж он и поддался на болтовню моего друга. Еще вопрос, кто кого обвел вокруг пальца.

Всю дорогу Шерингэм болтал без остановки. Мне не терпелось ознакомить его с фактами, но он не позволил под тем смехотворным предлогом, что за раз можно делать хорошо только что-то одно, и либо я запутаюсь в рассказе, либо свалю нас в канаву. Ничуть не льстя себе, я указал, что лишь самый неопытный водитель не способен поддерживать разговор во время езды, однако Шерингэму почти удалось задеть меня за живое, ответив, что погодит с суждением на этот счет, пока не посмотрит, как я вожу.

В виде мести (признаться, совсем детской) я поинтересовался, а сам-то он теперь чем занимается, когда не занят расследованиями. Хотя на самом деле я прекрасно знал, что он пишет романы, и даже пару из них читал: ничего из ряда вон выходящего, хотя, насколько понимаю, продавались они неплохо. Приятель мой не без заминки ответил, что, мол, балуется журналистикой.

Но если я и прикинулся, будто понятия не имею о настоящем роде деятельности Шерингэма, никому другому это и в голову не пришло. Честно говоря, я поразился, увидев, как восторженно трепещет наша сдержанная Этель, которую не вывела из равновесия даже внезапная смерть одного из гостей. Я не рассказывал о грядущем визите Шерингэма никому, кроме Джона, а тот, во всех треволнениях момента, напрочь забыл упомянуть об этом до самого моего отъезда в Будфорд, так что Этель еле-еле успела подготовить для моего гостя спальню. Туда-то я и отвел его, поскольку все остальные еще одевались. Это была единственная свободная комната. Спальня Эрика.

Из разговора в гостиной перед ужином, пока мы потягивали коктейли, я уяснил, что Шерингэм и впрямь очень известный писатель. Сразу скажу, чтобы отдать ему должное: как бы ни самонадеян он был в прочих отношениях, но в этом конкретном он был сама скромность. Словно бы даже стыдился писательства и в самых красочных и пышных выражениях расхваливал детективы Джона, которые, как я с удивлением обнаружил, знал во всех подробностях. Настал черед Джона делать вид, будто он стесняется, так вот оно и шло, а мы все остальные смиренно стояли поодаль и внимали речам двух великих мужей. Занятная маленькая человеческая интерлюдия меж актов нашей трагедии.

За ужином Шерингэм проявил невероятную словоохотливость. Никто другой и слова вставить не мог. Я сам несколько раз выразительно откашливался, намекая, что хочу что-то сказать – как правило, после этого возникает некоторая предупредительная пауза, но Шерингэм всякий раз успевал встрять прежде, чем я раскрывал рот. Подчас это даже слегка утомляло.

Как выразительно я ни хмурился, он упорно продолжал во всеуслышание называть меня все тем же гадким прозвищем. А потом Арморель (на которую, с прискорбием вынужден заметить, Шерингэм произвел самое неблаготворное влияние, вернув к жизни былую ее резкость манер и невоспитанность) визгливо осведомилась через весь стол, что это прозвище означает, а Шерингэм взял и рассказал все без утайки, да еще в самых неподобающих для застольных бесед выражениях. Я, разумеется, присоединился к общему смеху, но про себя начал сомневаться, так уж ли мудро поступил, пригласив сюда былого приятеля. Навряд ли человек, столь бесчувственный к моим переживаниям, блеснет проницательностью в каком-либо ином отношении.

Зато после ужина, когда, проведя несколько минут за портвейном, мы вместе с Джоном отправились в кабинет, чтобы избавиться от де Равеля, Шерингэм внезапно сделался совершенно другим человеком.

– Что ж, – деловито произнес он, едва мы уселись, – не будем терять времени. Я понимаю, старине Кильке давно не терпится излить душу, но большая ошибка – делать это в неподходящий момент. Теперь же приступим. Для начала мне нужны факты. Нет-нет, Килька, не в твоем изложении. Ты можешь совершенно непроизвольно исказить всю картину. Если Хиллъярд не против, я бы послушал его версию. Сперва внешние факты, которым имеются независимые доказательства, а уже потом внутренние, не подкрепленные никакими свидетельствами. И в последнюю очередь – что вы оба думаете обо всем этом: то есть то, что не требует ни доказательств, ни, вполне вероятно, оснований, а потому интереснее всего прочего. В общем, сперва факты. Я, разумеется, уже знаю большую часть, но прошу тебя, рассказывай так, словно я решительно ничего не знаю.

Он говорил с уверенностью человека, отлично знакомого с принятой в таких случаях процедурой. Моя вера в него, почти начисто испарившаяся под влиянием глупых обеденных разглагольствований, начала помаленьку возвращаться.

Джон изложил события очень хорошо, ничего не преувеличивая, но и не преуменьшая. Предварив рассказ вступлением, что намерен ознакомить Шерингэма ровно с теми фактами, что известны и суперинтенданту, а точнее, с тем, что известно суперинтенданту, насколько то известно ему, Джону, он избежал необходимости рассказывать подлинную историю, стоящую за официальной версией произошедшего. Иными словами, поведал лишь половину того, что мог бы сказать. Не упомянул даже об отношениях Эрика и миссис де Равель.

Однако это все никак меня не устраивало. Я ведь потому и пригласил Шерингэма, что ему, в отличие от моего поверенного, можно было рассказать все без утайки.

Когда Джон закончил, я поднял руку, пока Шерингэм не начал засыпать нас вопросами.

– Шерингэм, прежде чем мы продолжим, позволь кое-что сказать. У меня еще не было случая прояснить, почему я послал телеграмму тебе, а не своему поверенному, как настаивал Хиллъярд. Причина же такова: я хочу доказать свою невиновность, но не ценой официального признания вины кого-либо еще.

Вид у Шерингэма стал ошарашенный.

– Повтори-ка еще раз, а? Что-то не понимаю.

– Я стремлюсь доказать свою невиновность, – терпеливо повторил я. – Строго говоря, сейчас это для меня важнее всего. Однако только и исключительно это. Я вовсе не желаю снабжать полицию доказательствами вины кого-либо еще. Боюсь, мой поверенный в излишнем рвении сочтет своим долгом предоставить полиции любое найденное им доказательство. Я же хочу, чтобы ты торжественно пообещал мне этого не делать.

– То есть ты не хочешь, чтобы стало известно, кто застрелил этого типа? – с нескрываемым изумлением переспросил Шерингэм.

– Нет-нет! Ничего подобного. Можешь это выяснить – выясняй. Просто не говори полиции. Вообще не делись с полицией ничем, кроме доказательств, которые оправдают меня, но не повредят никому другому.

– Почему?

– Потому что, – покосившись на Джона, объяснил я, – и Хиллъярд, и я сам втайне согласны, что убийство Скотта-Дэвиса само по себе было поступком весьма похвальным, и кто бы его ни совершил, он не должен нести наказания.

Шерингэм перевел взгляд с меня на Джона и тихонько присвистнул.

– Вот это да! Заговор по сокрытию преступника? И вы хотите, чтобы я тоже поучаствовал? Дело-то серьезное, Килька.

– Сирил, – промолвил Джон с заметной неловкостью, – не уверен, что я заходил прямо уж так далеко… Я говорил…

– Вы говорили, что не станете лицемерить и притворяться, будто печалитесь о его смерти, – перебил я. – Полно, Джон. Остальное вы подразумевали. Имейте мужество так прямо и признать.

Джон пару секунд поколебался, а затем поднял взгляд на Шерингэма:

– Да, правда. Я это подразумевал – и именно так я и считаю. Скотт-Дэвис был негодяем, его смерть осчастливит с полсотни людей. Не думаю, чтобы хоть кто-то по нему горевал.