Тайна семьи Вейн. Второй выстрел - Энтони Беркли

Ему не было необходимости заканчивать фразу. Он имел в виду, что иначе с большей готовностью принял бы мои отрицания. Да, неудачно вышло.

На миг воцарилась тишина, поскольку мне потребовалось взять паузу, чтобы осмыслить сказанное.

– А полиция знает?

– Вряд ли. Я так понимаю, Поль не намерен ничего рассказывать, чтобы избежать неудобных вопросов, почему это они вдруг были вместе. Видите ли, уже нет нужды ворошить скандал – по крайней мере в том, что касается полиции.

– О, разумеется, – промолвил я, пожалуй, слегка саркастичнее, чем следовало бы в данных обстоятельствах. – Пусть полиция знает о моих предполагаемых, хотя и иллюзорных, причинах убивать Скотта-Дэвиса, но не о вполне реальных причинах де Равеля.

– Но если де Равель не мог его застрелить?

– На этот счет у нас имеется лишь слово его жены, – едко отозвался я. Теперь-то я признаю: не стоило делать этого замечания, однако читатель должен помнить, что я находился в отчаянном положении – как утопающий, что хватается за соломинку.

Лицо Джона приняло упрямое выражение.

– Слово, которое лично я готов принять целиком и полностью. Кстати, Сирил, уповаю, что вы сохраните наш разговор в тайне.

– Безусловно, – холодно отвечал я, – можете не бояться, что я злоупотреблю вашим доверием.

Я не стал указывать ему, что он готов принять на веру слово миссис де Равель, но не мое, – а ведь в иных обстоятельствах это показалось бы мне в высшей степени оскорбительным.

Как ни чудовищно, похоже, меж нами утвердилась мысль, будто в смерти Скотта-Дэвиса повинен именно я. И поскольку дальнейшие отрицания явно возымели бы не более эффекта, чем предыдущие, я счел ниже своего достоинства и пытаться.

– И где же они были? – спросил я. – У бассейна или…

– У бассейна, – лаконично ответил Джон. – Послушайте, мне пора. Обещал после ленча подойти к суперинтенданту.

Я не перечислил еще, где полагалось находиться различным членам нашей маленькой компании во время притворного убийства – и куда они и в самом деле вернулись (или предполагалось, что вернулись) после того, как мы с Эриком разыграли свою сцену. Ввиду того, что стало ясно позднее, это был очень важный пункт, и мне стоило поскорее с ним разобраться. Суперинтендант, разумеется, уже обладал этой информацией.

Как я упоминал, всем полагалось разойтись поодиночке, чтобы никто не мог потом подтвердить свое алиби и облегчить задачу приглашенным детективам. Еще несколько мгновений назад я полагал, за тем только исключением, что притворное убийство обернулось настоящим, именно так дела и обстояли, и что потешные наши предосторожности свою роль сыграли и задачу следствия осложнили. Вот какие места кому были отведены: де Равель должен был плавать в бассейне, отрабатывать нырки – занятие, в коем он проявлял удивительный талант; миссис де Равель полагалось принимать солнечные ванны на полянке, окруженной густой порослью кустов и молодых деревьев – Джон насадил их именно для этой цели на склоне над бассейном; Арморель собиралась валяться с книжкой на коврике с другой стороны от дома, на невозделанном участке земли под названием Пустырь – поле это поросло папоротником и дроком, зато с него кое-где открывался вид на море; Джону предлагалось бродить по долине с ружьем и охотиться на кроликов; Эльза Верити собирала колокольчики в лесу, где к ней присоединилась бы Этель, не наткнись на труп и не побеги в дом поднимать тревогу, как я уже описывал.

Чтобы прояснить это описание, я взял на себя труд начертить примерную карту этой части имения Минтон-Дипс, отметив там позиции, отведенные каждому (а не те, где, как впоследствии выяснилось, все находились) на то время, когда был сделан предположительно роковой второй выстрел. Как будет видно, включая дом, где находилась Этель, и исключая Джона, наши позиции выстраивались в нечто вроде полукруга, диаметром чуть меньше полумили. Точка, куда я поместил Джона, обозначает местоположение, где, по его словам, он находился, когда выстрелил в воздух.

Коротко упомяну, что во второй половине дня, чтобы перестать строить бесплодные догадки и невыполнимые планы спасения, я и начал писать эту рукопись. Удивительно, какую умственную разрядку даровали мне старания с беспристрастной точностью воссоздать события, приведшие к смерти Эрика Скотта-Дэвиса.

Здесь должен заметить, что если эта попытка мне удалась, то к этому моменту читатель, верно, уже прекрасно осознает, чей именно палец нажал на спусковой крючок. Во всяком случае, я, перечитывая написанное, прямо-таки вижу, как вывод этот встает из изложенных мной обстоятельств. Впрочем, честности ради, соглашусь, что я-то сейчас пишу спустя значительное время после событий, зная доподлинно, кто именно казнил Скотта-Дэвиса (не стану употреблять мрачное слово «убил» в столь достойном случае), – а это, надо полагать, способствует ясности взгляда.

Если не считать короткого перерыва на чай (извинившись перед остальными, я очень скоро вновь ушел к себе), я работал над рукописью без перерывов, пока не настало время одеваться к ужину.

Джон не приходил к чаю – был, вероятно, слишком занят с суперинтендантом, и я не видел его с тех пор, как мы коротко встретились после ленча. Само собой, за ужином он не проронил ни слова на тему, более всего занимавшую мои мысли, однако после того, как дамы удалились, а де Равель, как и накануне вечером, тоже сослался на какое-то дело и ушел, напоследок метнув в меня злобный взгляд, я смог расспросить Джона хотя бы о том, что было известно ему самому.

Положение дел не обнадеживало. Несмотря на все старания Джона, полиция, похоже, пронюхала про мой предполагаемый интерес к Эльзе и склонна была отнестись к нему крайне серьезно. Джону задавали вопросы на этот счет, и хотя он сделал все, что только было в его силах, чтобы развеять заблуждение, будто я питал по отношению к ней хоть сколько-нибудь серьезные намерения, суперинтендант многозначительно покачал головой. Сведения он получил от горничной, которую допрашивал утром. Обычно и не осознаешь, до чего же хорошо осведомлены на кухне обо всем, что происходит в гостиной.

Суперинтендант докопался и до истории с бассейном. Опять же от горничных он услышал, что в тот вечер я промок и вынужден был переодеться, а от Эльзы Верити – от Эльзы! – узнал и все остальное. Посерьезнев еще больше обычного, Джон намекнул, что суперинтендант с радостью ухватился за это пустяковое происшествие как за мотив для меня воспылать жаждой мщения.

Что до Эльзы, то за ужином Этель упомянула, что суперинтендант побеседовал с ней, хотя в тот момент я не придал ее словам особенного значения. Теперь же Джон сообщил, что суперинтендант со всей учтивостью, но твердо настаивал на этой беседе или же на врачебном заключении, что мисс Верити не в состоянии разговаривать. Этель, хоть и держала бедную девочку в постели, понимала, что разговаривать та может, а потому вынуждена была с неохотою уступить, потребовав, правда, разрешения присутствовать при беседе, которая состоялась в спальне Эльзы. На это условие суперинтендант охотно согласился, так что в результате Этель пришлось молча сидеть в уголке и слушать, как с уст неразумной девицы слетают утверждения, одно другого опаснее для вашего покорного слуги. Я никак не мог винить бедняжку за то, что она попалась в искусно расставленные силки суперинтенданта. Да и откуда бы ей, не ведающей, что подозрение пало именно на меня, было осознать все значение ее слов, когда она, краснея, поведала о нашем с Эриком соперничестве за ее внимание и о последствиях этого соперничества.

– Так вы считаете, – наконец спросил я, – что в результате сегодняшнего расследования мое положение сильно ухудшилось?

– Уверен, черт побери, – уныло кивнул Джон. – Послушайте, не глупите, хватит уже донкихотствовать. Завтра же телеграфируйте своему поверенному.

Но я лишь покачал головой. На такой шаг я был еще не готов. Не разделял я и опасения хозяина дома о том, как бы на свет божий не выплыла правда об отношениях де Равелей и Эрика. Ибо хотя я считал, что доказательства моей невиновности не должны основываться на официальном признании чьей-то еще вины, однако в случае де Равелей с их взаимным алиби такой опасности не было. Собственно говоря, теперь я уже не возражал бы против того, чтобы вся эта история получила огласку (в конце концов, вопрос репутации людей посторонних не должен одержать верх над вопросом собственной жизни и смерти), если уж иначе полиция никак не способна осознать, что были и иные мотивы для убийства Эрика Скотта-Дэвиса – мотивы, по сравнению с которыми мой ничтожный мотив все равно что красные чернила на фоне кларета. Но вызвать поверенного… нет! Я не мог избавиться от мысли, что он обнаружит не только то, что я бы хотел (то есть убедительные доказательства того, что я не делал того загадочного второго выстрела, которым, по авторитетному мнению полиции, и был убит Эрик), но и многое другое, и ситуация для меня только ухудшится.