Тайна семьи Вейн. Второй выстрел - Энтони Беркли

В голове у меня все перепуталось. Я никак не мог решить, рассказывать ли о своих соображениях полиции или лучше не надо. Инстинкт требовал сказать, приложить все усилия к тому, чтобы освободиться из пут ужасного заблуждения, – но что, если тем самым я лишь ухудшу дело? Не лучше ли держаться в сторонке и предоставить полиции самой опровергнуть роковую теорию?

Хоть убей, я не знал, как быть. Одно лишь решил почти без долгих раздумий: нет, я не воспользуюсь советом Джона и не стану обращаться к моему поверенному. Во-первых, он наверняка затеет собственное расследование, в результате которого я утрачу контроль за происходящим, – а тогда на свет всплывут не только мои воображаемые мотивы избавиться от Скотта-Дэвиса, но и настоящие мотивы других людей. Этого же мне решительно не хотелось, во всяком случае, пока. Да, быть может, я оказался в крайне опасной ситуации, но я не стану выпутываться из нее, бросая подозрение на других. Я не претендую на лавры за рыцарство и благородство, я всего лишь предпочитаю играть по-честному (не заслужил ли я уже звание «спортсмена»?). Кто бы ни убил Скотта-Дэвиса, от сотоварищей он заслуживает благодарности, а не ненависти. Уж в этом-то я не сомневался.

В голове бушевал такой вихрь мыслей, что вместо того, чтобы спускаться в столовую, я рухнул в кресло, машинально прислушиваясь, не прозвенит ли внизу колокольчик к ужину. Едва ли до самой ночи мне выпадет случай побыть одному, так что я хотел, пока есть возможность, привести смятенные думы хоть в относительный порядок. Должен подчеркнуть: я вовсе не паниковал, но был крайне растерян, сбит с толку и сомневался, какую линию поведения избрать.

За дверью раздались тяжелые шаги, потом стук, и в комнату вошел Джон Хиллъярд с большим стаканом в руке. Как и я, он уже переоделся к ужину.

– Я тут смешиваю коктейли, – грубовато произнес он. – Не хотите пропустить стаканчик прямо тут, а? Не по себе вам сейчас, наверное.

– Спасибо, Джон, – поблагодарил я, растроганный этим знаком внимания, столь нетипичным для Джона Хиллъярда. Взбодриться мне сейчас и впрямь очень и очень не мешало.

Пока я прихлебывал великодушно принесенный мне коктейль, Джон переминался с ноги на ногу рядом. Похоже, ему было тоже не по себе.

– Послушайте, Сирил, – наконец не выдержал он, – внизу я ничего не сказал, но вы же понимаете. Я вас в беде не брошу.

– Не бросите? – повторил я в удивлении.

– Да. И… Сирил, не могу не сказать… это… это… Послушайте, вы ведь любите Эльзу?

Удивление мое перешло в крайнюю оторопь, однако на этот поразительный вопрос я ответил совершенно честно:

– Нет, ничуточки.

– И не хотите сами жениться на ней? – настаивал Джон.

– Нет.

– Мы с Этель могли бы… ну, как-то повлиять… в меру сил, если вы и впрямь… – проговорил Джон с чуть заметной ноткой сожаления в голосе.

– Дорогой мой, уверяю, у меня и тени мысли нет просить мисс Верити оказать мне такую честь.

Джон несколько мгновений смотрел на меня очень странным взглядом.

– Что ж, тогда, думаю, это чертовски благородно с вашей стороны, – сказал он еще грубоватее, чем прежде. – Черт побери, ни за что бы не поверил! Вы куда как отважней меня, Сирил. Клянусь, я вас в беде не брошу.

Я изумленно уставился на него, а он тем временем резко повернулся и вышел из комнаты.

И только когда дверь за Джоном закрылась, я сообразил, что он благодарил меня за убийство Эрика Скотта-Дэвиса!

Однако на том потрясения мои не закончились. Внизу прозвенел колокольчик, и я, торопливо допив коктейль (от которого мне сразу стало лучше), поднялся из кресла. Но не успел дойти до двери, как она снова отворилась и в комнату вошла Этель.

Она переоделась в темно-синее платье из мягкой ткани и, как всегда по вечерам, выглядела весьма привлекательно. Впрочем, сейчас мне было не до того, чтобы восхищаться ее внешностью, столь поразило меня ее поведение. Она несколько мгновений стояла, прислонившись к двери и чуть приподняв руки, и смотрела на меня так пристально, что мне сделалось даже неловко.

– О, Сирил, – скорее выдохнула, чем прошептала она. Я уже упоминал, что за милой Этель водится один недостаток: склонность драматизировать.

– Да, Этель? – отозвался я как можно более будничным тоном. – Ты хотела… гм… что-то сказать?

Вместо ответа она медленно подошла ко мне и, пока я мялся, не зная, шагнуть назад или нет, положила мне руки на плечи и, так же пристально вглядываясь мне в лицо, торжественно поцеловала.

– Спасибо, дорогой друг, спасибо, – произнесла она низким трепещущим голосом.

Я, разинув рот, смотрел, как она медленно выходит из комнаты. Хозяйка дома вслед за хозяином дома пришла поблагодарить меня за то, что я пристрелил одного из гостей. Хорошенькое дельце!

К ужину я сошел в еще большем смятении, чем прежде.

Разговор за едой не клеился. То полностью прекращался, так что всем становилось крайне неловко, то вспыхивал почти лихорадочной живостью. Только миссис де Равель да Джон Хиллъярд держались практически так же, как обычно. Арморель не проронила ни слова. Однако я заметил, что на лицо ее вернулись краски, да и вообще она казалась куда спокойнее. Мисс Верити, разумеется, не выходила.

Я старался держаться непринужденно, хотя чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, после недавних событий у меня разыгралось воображение, однако мне чудилось, будто все кругом настолько стараются вести себя как можно естественней по отношению ко мне, что результат уж вовсе далек от естественности. Все – кроме де Равеля. Он же обрушил на меня град язвительных выпадов, подчас пропитанных такой горечью, словно, став главным подозреваемым, я оскорбил его в самое сердце. Вот уж не пойму я его.

На счастье, после того, как дамы удалились, он очень скоро невнятно извинился и тоже вышел, оставив нас с Джоном наедине. Мне хотелось перекинуться с Джоном парой слов. За время ужина я успел собраться, и мне в голову пришла уйма вопросов, задать которые раньше помешала растерянность.

– Перед ужином вы сказали, Джон, – начал я вполне спокойно, недрогнувшей рукой наливая себе второй стаканчик портвейна, – что у вас есть причины полагать, будто бы полицию не устраивают мои показания. Ума не приложу почему. Я рассказал им чистую правду. Что именно их не устраивает?

Джон смущенно потеребил галстук.

– Послушайте, Сирил, возможно, я напрасно растревожил вас. Ужасно глупо с моей стороны. Правда в том, что меня самого это чертовски потрясло, вот я и поспешил вас предостеречь. На самом деле суперинтендант ничего конкретного не говорил.

– Понятно. И теперь вы думаете, не ошибочное ли у вас сложилось впечатление.

– Да нет, – неохотно признался Джон, – не то чтобы. Но, думаю, может, я слегка преувеличиваю. Сейчас вам расскажу, почему мне так показалось. Помните, после разговора с вами он снова позвал меня – уверен, с единственной целью сверить со мной ваш рассказ. Не сомневаюсь также, что и после нашего разговора у него осталось немало вопросов. Кроме того, он расспрашивал меня о ваших отношениях с Эриком, что лично я счел дурным знаком.

– Что вы ему сказали?

– Что вы едва знали друг друга.

– Всплывало ли в разговоре имя мисс Верити? – спросил я, беря быка за рога.

– Со всей определенностью, нет. Во всяком случае, с моей стороны. Собственно, – неловко произнес Джон, – я хочу передать всем остальным, чтобы они ничего не рассказывали про нее… и вас.

Странное мое спокойствие возрастало в той же мере, что и смущение Джона. Я с интересом отметил сей факт.

– Пожалуй, это было бы нелишним. Вы прекрасно знаете, отчего я демонстрировал открытый интерес к мисс Верити – по личной просьбе Этель. Думаю, было бы лишь честно по отношению ко мне объяснить это и всем остальным. Если полицейские услышат, что я интересовался ей, то придут к очевидным, хоть и неоправданным выводам, и будет крайне трудно их разубедить.

– Безусловно, я так и сделаю, – пробормотал Джон. – Видит бог, уж в этом мы перед вами в долгу.

– Джон, – с любопытством спросил я, – вы в самом деле верите, что я застрелил Скотта-Дэвиса? Только честно?

Но честно ответить Джон не мог.

– Конечно, если вы говорите, что это не вы… – уклончиво промямлил он.

– И было бы бесполезно уверять вас, что это не я?

Внезапно Джон широко улыбнулся.

– Ладно, Сирил, что бы вы там делали или не делали, а вот заметили ли вы, что я сегодня выставил бутылку восемьдесят седьмого года? Не стану ничего говорить о причинах и следствиях, всего лишь констатирую факт. И поднимаю следующий бокал за вас. Ваше здоровье, Сирил Пинкертон!

Необыкновенно игривая речь для Джона!

Однако я с ним еще не закончил. Оставался еще один, последний вопрос.

– Хорошо, Джон, тогда скажите: а вы-то сами рады – извините, но тут иного слова не подберешь – рады, что Скотт-Дэвис мертв?

К моему собеседнику мгновенно вернулась обычная серьезность.