Тайна семьи Вейн. Второй выстрел - Энтони Беркли

В тот миг, однако, одиночества мне даровано не было. На тропке я оказался не один. Прямо у моих ног, лицом вниз, лежал Эрик Скотт-Дэвис.

Я замер как вкопанный, уставившись на него. Он лежал в неестественной позе, неловко подогнув под себя руку. На пиджаке отчетливо выделялось пятнышко красной краски, только теперь оно стало заметно больше. В траве вдруг что-то блеснуло в лучах солнца, пробившегося сквозь ветви и листья, – дуло ружья. Эрик был мертв.

Что делает заурядный человек – а какое бы мнение ни составил обо мне читатель, сам я это определение к себе никак не отнесу – итак, что делает заурядный человек, внезапно наткнувшись на мертвое тело? Надо полагать, ничего из того, что должен бы сделать. Надо полагать, что-то такое, чего ему делать вовсе не следует. Знаю, что в следующий миг сделал я. Повернулся и ринулся (да, прямо-таки ринулся!) туда, откуда пришел. И влетел прямо в объятия Джона Хиллъярда.

Он как раз собирался свернуть на тропу вверх по холму и приветствовал меня совершенно обыденно:

– Эй, Сирил, откуда это вы так мчитесь? Ну ладно, пойдемте-ка наверх и… Да что это с вами, старина? Вид у вас, точно вы призрака встретили.

Да, я был бел как полотно, а коленки у меня так и стучали друг о друга. И все же я сделал такую хорошую мину, как только смог, и сказал со всем спокойствием, какое сумел собрать:

– Эрик. Там. Боюсь, он мертв.

Джон ахнул и уставился на меня.

– Что? Где?

Но не успел я ответить, он уже мчался вниз по тропинке.

Я двинулся за ним.

Джон склонился над Эриком, робко прикоснулся к нему, проверил, бьется ли сердце.

– Вы правы… Бог ты мой! Нельзя его трогать. Это… Боже праведный, вы посмотрите на ружье! Та самая сцена, снова.

– Да, – кивнул я. Признаться, слова давались мне с трудом, во рту пересохло.

– Боже праведный! – пробормотал Джон растерянно. – Бедняга. И… ну и ну, Пинкертон, смотрите, веточка папоротника на спусковом крючке. Невероятно! После всего нашего представления напороться ровно на ту же опасность. Ну не так же он глуп!

Я ничего не сказал. Мы оба смотрели на тело.

– Что ж… наверное, надо позвонить в полицию, – наконец мрачно произнес Джон. – И врачу. Силы небесные, Сирил, просто не верится.

Мне тоже не верилось, хоть я и не счел нужным ему это сообщать.

– Надо заметить время, – пробормотал Джон, бросая взгляд на часы. – Ровно три сорок пять.

Мы молча зашагали вверх по холму.

Глава 6

Новость, принесенная нами с Джоном, разумеется, повергла всех собравшихся в ужас. Не всех сразу – когда мы добрались до дома, большинства там еще не было, лишь Этель, миссис Фитцуильям, профессор Джонсон и Брэдли. Этель, как мне сказали, сидела одна в гостиной с той самой минуты, как подняла лжетревогу, профессор и Брэдли пришли вскоре после того, как обогнали нас с миссис Фитцуильям, она же, вняв моему совету и поднимаясь очень неторопливо, дошла буквально за минуту до нас.

В жизни не испытывал такой тягостной неловкости, как во время ожидания врача и полиции. Ни я, ни Джон не высказывали ни малейших предположений о том, что трагедия могла оказаться не просто несчастным случаем, однако зловещее слово «убийство» наверняка угнездилось во всех умах. Уж в моем, так точно. Мне мерещилось, что, в мрачном молчании сидя все вместе в гостиной, мы уже начинаем поглядывать друг на друга косо. Неужели один из нас и в самом деле убийца? А если да, то кто? Во всех глазах читался один и тот же ужасный вопрос.

По мере того, как в дом один за другим возвращались остальные участники представления – мисс Верити, де Равели и Арморель, – им тоже сообщали страшное известие. Эльзу, бедняжку, оно просто подкосило. Этель увела девушку в спальню, и больше мы в тот день ее не видели. Остальные присоединились к нам в гостиной: Арморель, вся бледная и потрясенная, но с сухими глазами, минут через десять после нас, а затем де Равели, вдвоем – миссис де Равель скользнула в комнату, сжав губы и нахмурив лоб, точно сраженная горем трагедийная королева. Она, как всегда, драматизировала и выставляла напоказ совершенно искренние чувства. Собственно говоря, я не уверен, что подсознательно (или сознательно) она не разыгрывала роль убийцы! Я обратил внимание на то, что она села не с мужем, хотя он и поманил ее, а в другом конце комнаты. Тогда он перенес к ней свое кресло.

Что до Арморель, она устремилась прямиком к маленькой кушетке, на которой сидел я, и опустилась рядом, одарив меня дрожащей улыбкой. Я молча сжал ее руку, она вцепилась в мою словно в отчаянии и держала все время, что мы провели там. Надеюсь, ей стало лучше. Про себя же знаю: как ни странно, в те мучительные минуты это пожатие утешало меня. Даже в такое время я задумался, какая она поразительная личность, Арморель: то неимоверно умудренная, а то ребенок ребенком. Интересно, все девушки такие? Нет, Эльза Верити совсем другая, ее никогда не швыряет из одной крайности в другую. Однако разве непредсказуемость не является самой изюминкой женской притягательности? Неожиданная мысль. Каким странным, неподконтрольным образом работает человеческий разум!

Обводя взглядом наш молчаливый кружок, я с циничным интересом думал, что из полудюжины человек, которые (кроме слуг) останутся в доме после отъезда романистов, двое открыто изъявляли мне, что желают Эрику смерти, и по крайней мере еще у двоих имеются веские мотивы, чтобы его убить. Точнее, подумал я еще циничней, даже у троих, считая меня самого. Если верить детективам, персона, у которой имеется мотив для убийства, неизменно оказывается неповинна в преступлении – и чем сильнее мотив, тем очевиднее невиновность. На этом основании большая часть собравшихся здесь абсолютно вне подозрений. Жаль, что детективы не всегда так близки к реальной жизни, как хотелось бы.

С прибытием полицейских царившее в гостиной напряжение скорее возросло, чем уменьшилось. Джон встретил их у двери, и они сразу отправились к телу, вместе с врачом, которого привезли с собой. Этель пришла сказать, что всем велено не покидать дом, покуда суперинтендант с нами не побеседует.

Мортон Хэррогейт присвистнул:

– Прямо даже суперинтендант, да, миссис Хиллъярд? А сколько людей он с собой привез?

– Кажется, троих, не считая доктора Самсона, – ответила Этель рассеянно. – Два констебля в мундирах и еще один человек в штатском.

– Сержант полиции, – пробормотал Брэдли. – Похоже, взялись основательно.

Он явно имел в виду все тот же вопрос, что витал во всех умах.

Этель, извинившись, вышла из комнаты. Брэдли помедлил пару мгновений и вышел вслед за ней.

Вернулся он через минуту или две.

– Перед домом дежурит констебль. Должно быть, чтобы никто не сбежал. Ей-богу, дело-то, похоже, серьезное.

И кто бы с ним не согласился?

Он сел рядом с миссис Фитцуильям.

– Что ж, никогда не видел полицию за работой. Должно быть, очень интересно.

Не самое тактичное замечание. Миссис Фитцуильям нервно засмеялась.

– У меня вот никакого желания наблюдать это лично. Я… я предпочитаю такие вещи выдумывать.

– Помнится, когда я по молодости учился в Дублинском университете… – встрепенулся профессор Джонсон и завел какую-то нескончаемую историю. Постепенно в беседу втянулись и все остальные.

– Вероятно, суперинтендант захочет побеседовать с каждым из нас, – заметил де Равель. – Неловкая ситуация, а?

– Почему? – спросил кто-то.

– Ну, я о нашей треклятой пьеске. Мы же все, видите ли, разошлись кто куда. Как нам и полагалось по сюжету.

– Как нам и полагалось, – повторила Сильвия де Равель низким глубоким голосом. – Да, боюсь, что никто не видел этого… несчастного случая.

Пауза была хорошо рассчитана и возымела эффект. Мы все нервно поглядывали друг на друга.

А потом заговорили разом, точно по молчаливому уговору.

Под прикрытием этой болтовни Арморель крепче сжала мою руку и прошептала:

– Пинки, мне страшно. Очень-очень страшно. Что… что, по-вашему, теперь предпримет полиция?

Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

Я, как мог, постарался ее утешить и даже спросил, не стоит ли отвести ее куда-нибудь в спокойный уголок, подальше от всех, но она сказала – нет, лучше здесь.

К моему удивлению, чай подали ровно в половине пятого. Полагаю, на самом-то деле ничего удивительного в том не было, но перед лицом случившейся катастрофы приметы обычной жизни казались страннее некуда. Когда все идет кувырком, то, что остается на привычных местах, поневоле выглядит неуместным.

На самом деле чаепитие пошло нам всем на пользу. Этель, разливавшая чай, выглядела совсем как всегда и, что важнее, вела себя как всегда, так что наши расстроенные нервы потихоньку начали возвращаться в обычное состояние. И никого не удивило, когда Джон заглянул в комнату и сообщил, что суперинтендант хотел бы видеть профессора Джонсона в кабинете.

– А почему его первым? – спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, де Равель, едва за профессором закрылась дверь.