Тайна семьи Вейн. Второй выстрел - Энтони Беркли

С самого начала стало ясно: худшим мои опасениям суждено оправдаться с лихвой. Сильвия де Равель тщательно и упорно подготавливала возможность высказаться – и намерена была воспользоваться ею, у нас на глазах швырнув на чашу весов все, до последнего. Жест великой актрисы.

Я наблюдал, и мне становилось все труднее дышать. Какой бы великолепной актрисой ни была Сильвия, сейчас она не играла. Она любила его – любила по-настоящему, не оставалось ни малейших сомнений. Немыслимо было, чтобы хоть кто-нибудь принял ее слова за игру – даже безмозглый муж, что смотрел на нее с мучительной сосредоточенностью. И бедная маленькая Эльза Верити, побелевшая, прикусившая губу…

В наступившей душераздирающей тишине Сильвия де Равель бросилась к Эрику и упала к нему на грудь.

– Эрик… милый! – выдохнула она.

Тот в полном замешательстве попытался разрядить обстановку какой-то глупой шуткой, но Сильвия заставила его замолчать долгим и страстным поцелуем – столь несомненно подлинным, что даже смотреть было болезненно и неловко.

Потом она разразилась потоком слов.

Не стану пытаться их передать. И захотел бы – не смог. Знаю только, что меж самых что ни на есть бесстыдных любовных излияний она во всех подробностях, вплоть до времени и места, перечисляла прошлые их любовные свидания, описывая интимные подробности, какие совершенно невозможно было бы выдумать, безжалостно раскрывая уловки и хитрости, при помощи которых обманывала мужа, и обнажая свои отношения с Эриком столь откровенно, что уже через пару секунд мы все залились краской от смущения. Глазам нашим предстала отчаянно влюбленная женщина, понимающая, что ей грозит опасность быть брошенной, и пускающая в ход все меры убеждения, не только вербальные, но и физические, лишь бы вернуть привязанность любовника. Женщина, излившая в этой попытке всю себя, пожертвовавшая всем – достоинством, скромностью, самоуважением. Ужасное зрелище.

Время от времени я набирался моральных сил тайком бросить взгляд на де Равеля. Нельзя было и предположить, что он до сих пор ничего не понял. Поведение его жены не оставляло никакого места для сомнений, и как будто этого мало, она словно целенаправленно, одно за другим, обрушивала на него доказательства, что он рогоносец – не позволяя ему и впредь оставаться слепым. Напряженное внимание, с каким де Равель следил за происходящим, неотрывный взгляд – все это доказывало, что он и впрямь понял. Я не считаю себя трусом (читатель, возможно, успел уже сформировать собственное мнение на сей предмет), но не стесняюсь признаться: мне стало не по себе. Какое осиное гнездо разворошила Этель?

Чего добивается миссис де Равель? На сей счет у меня имелись догадки. Она предостерегала Эрика: предостерегала всерьез. Если он вернется к ней и бросит Эльзу, она скажет мужу, что все время лишь играла роль (презрение, с каким она упоминала о нем в разыгранной сцене, явно показывало: она твердо верит, что способна внушить влюбленному болвану что угодно); если же нет, признается, что говорила правду.

И ей удалось запугать беднягу. Обычно красные щеки Эрика сейчас почти сравнялись бледностью со щеками Эльзы. Он снова и снова пытался прервать поток душераздирающих признаний – даже норовил перекричать ее. Все тщетно. Ни вымученная вспышка гнева, ни смиренная мольба (которую ему было очень трудно выдерживать в образе) не заставили ее умолкнуть. Когда же он в приступе вполне неподдельной паники хотел выбежать из комнаты, Сильвия просто повисла на нем, так что он и пошевелиться не мог. Если я еще и питал к Эрику мстительные чувства после происшествия в бассейне, то на эти мучительные десять минут они куда-то исчезли. Мне было его искренне жаль.

Прочие зрители разыгранного миссис де Равель представления испытывали то же самое. Арморель застыла у двери, точно статуя, приоткрыв рот; Этель закрыла лицо руками; о Поле и Эльзе я уже говорил. Только Джон, уважение к которому крепло во мне с каждой минутой, оставался внешне бесстрастен. Он время от времени тихо хлопал в ладоши и восклицал себе под нос: «Браво! Великолепно, Сильвия, великолепно! Так держать!»

Наконец все закончилось. Я чувствовал себя совершенно выжатым. Но после того, как Сильвия де Равель, хвала небесам, умолкла (и никогда я не приветствовал тишину столь искренне и восторженно), напряжение, спавшее было на несколько мгновений, взлетело еще выше: как-то поведет себя Поль? Я настороженно поглядывал на его руки, заметно дрожавшие на коленях, и готовился вмешаться, если он бросится на Эрика прямо тут, на месте, у всех на глазах. Я почти всерьез опасался, что так и произойдет. Несчастный был взведен до предела. Мы все смотрели на него с боязливой настороженностью – Эрик так и вовсе, едва ли не приняв оборонительную позу. Даже жена де Равеля, изнеможенно рухнувшая в кресло, поглядывала на него полуиспуганно, полувызывающе.

Он испустил дрожащий смешок.

– Силы небесные, Сильвия, зачем ты ушла со сцены? Клянусь, не знай я тебя, так и сам бы поверил, что ты это все всерьез. Ух! Да, задела за живое, старушка!

Де Равель вытер лоб платком. Руки у него по-прежнему дрожали.

Нет, ну вы верите? Тупица упорно отказывался слышать правду, когда ему кричали о ней прямо в уши! Неслыханная любовь к жене!

Бедная маленькая Эльза Верити! Она отважно пыталась улыбнуться, однако на лице ее застыл ужас разочарования. Мы с Этель переглянулись. Она кивнула и улыбнулась. Я понял. Цель ее была победоносно достигнута – а Поль де Равель так и не прозрел. Одного взгляда на Эльзу, на то, как несчастная малютка мучительно старалась не смотреть на Эрика, было достаточно, чтобы убедиться: ни о какой помолвке и речи идти не может.

Сердце (используя поэтическую метафору) пело в моей груди.

Дальше рассказывать не о чем. После того, как де Равель в очередной раз продемонстрировал свою непрошибаемую тупость, все происходящее мгновенно превратилось в фарс. Сцена объяснения ревнивого мужа между ним и Эриком стала, без сомнения, венцом комедийного духа. Лично я считал ее скорее венцом трагической иронии, но все это было уже совершенно не важно.

Оставалось разыграть еще одну, заключительную, сцену.

Едва комическая сценка с ревнивым мужем закончилась и началась общая беседа (возможно, отчасти сумбурная), мисс Верити поднялась на ноги. Я, стоявший на всякий случай рядом, заметил, что она покачнулась, и поспешил предложить руку. Эльза отказалась со слабой улыбкой.

– Тетя Этель, у меня что-то разболелась голова, – еле слышно сказала она. – Пожалуй, пойду полежу до ленча.

– Голова разболелась? – тут же встрял Эрик, уже совершенно воспрянувший духом. – Вот досада! Лучшее средство от головной боли – купание. Давай-ка, переоденься и поплаваем малость перед ленчем. Как раз времени хватит.

Я ждал coup de grace[5]. И дождался.

– Благодарю вас, – ответила крошка с жалобным достоинством. – Я лучше полежу.

И вышла из комнаты.

Эрик, само собой, увязался за ней, но меня это уже не волновало. Чары спали.

Была половина первого. Гости могли прибыть в любой миг, и у Этель хватило времени лишь радостно улыбнуться и кивнуть мне, прежде чем унестись навстречу долгу хорошей хозяйки. С тайной иронической улыбкой я наблюдал, как де Равель обнял жену за талию и увлек в сад – без сомнения, чтобы поздравить с великолепной игрой.

И тут я вдруг обнаружил, что Джон тоже куда-то пропал. Мы с Арморель остались в комнате наедине.

Почему внутри у меня вдруг все так и оборвалось, а во рту пересохло? Поистине, странно.

Однако, к моему облегчению, Арморель и не думала упоминать нашу недавнюю прогулку. Вытащив из серебряной шкатулки Джона сигарету, она с типичным для нее отсутствием грации бросилась в кресло.

– Уф! – выдохнула она.

Глупо было бы притворяться, будто я не понимаю, что она имеет в виду.

– Именно, – согласился я.

– А Поль-то! – Арморель изобразила рукой вопиюще вульгарный жест. – Бедняга как будто понимает, что благословенно неведение, и упорно отказывается проявлять мудрость.

– Исчерпывающе подмечено, Арморель, – не без удивления отозвался я.

– О, я не всегда такая дурочка, какой вы меня считаете, Пинки, – небрежно промолвила Арморель.

– Что ж, во всяком случае, унижение Эрика, надо полагать, окончено, – сказал я, вновь выводя разговор в безопасное русло. – По крайней мере, на сегодня.

– Я бы не поручилась, – засмеялась она. – Ему еще предстоит встреча с Хелен Фитцуильям.

– Хелен Фитцуильям?.. А, да, конечно, Хелен Эш. Но почему бы ему бояться встречи с ней?

Арморель лишь улыбнулась и покачала головой. Я осторожно попытался было ее расспросить (чтобы впоследствии не проявить бестактности), но она больше ничего не сказала.

Возникла неловкая пауза.

Я постепенно начал осознавать удивительнейший феномен: мне хотелось снова поцеловать Арморель! И в самом деле хотелось, да еще как! Я сам себя не понимал. Эта девушка ровным счетом ничего для меня не значила, я даже и жалел-то ее не так остро и сильно, как мисс Верити. Меня вовсе не огорчила бы (как я полагал) перспектива никогда более не увидеть ее. И все же мне отчаянно хотелось поцеловать Арморель Скотт-Дэвис! Необъяснимо! Как и вновь вернувшееся ко мне необычное ощущение внизу живота, и странная сухость во рту.