Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

несколько своих профессиональных дыхательных упражнений, затем распевок, выглянул в зал и совершенно трезво сказал: «Я сегодня говорить со сцены ничего не буду, просто спою им три-четыре песни – ну как пойдёт – и откланяюсь, а вы скажите про меня уже сами всё, что необходимо». И действительно, Женя как огурчик отработал свой выход, дважды спел на бис – причём сам себе аккомпанировал на рояле, – откланялся, но, едва вышел за кулисы, буквально рухнул в кресло и тут же заснул. Собраться он умел в нужный момент просто потрясающе! Я не раз удивлялась его силе воли на сцене, будучи сама за кулисами… А когда летели в самолёте обратно, Женчик, не обращая внимания на чуткие уши чекистов, делился своими впечатлениями об Италии: «Видно, прав был Павка Корчагин: жизнь нужно прожить ТАМ, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Кагэбэшник спереди оборачивается и тоже восхищённо вдруг произносит: «Да, и женщины у них, хоть и русские, а уже совсем другие какие-то – заводные, азартные!» Женя ему говорит: «Женщины везде всякие бывают. А вообще, как учит русская мудрость, не бывает плохих женщин – бывает мало водки». И опять все вокруг: ха-ха-ха!..

И мелодии его были «полётными», и он сам словно парил над восхищённой публикой

– Короче, следуя ещё одной Жениной присказке, «не можешь петь – не пей». К Жене она, правда, никак не вязалась, потому что пел он бесподобно и действительно, как предыдущая рассказчица вещала, работал «на все сто» в любых, порой самых некомфортных условиях и состояниях души и тела. Никогда не забуду концерт в ЦДРИ, кажется в 77-м или 78-м году. Я тоже там выступал, ходил за кулисами, робко глядел на корифеев – поэтов, композиторов, певцов, дикторов телевидения. Отмечали какой-то или чей-то юбилей. За сценой стоял стол со всем необходимым, в гостиной тоже застолье, начавшееся задолго до концерта. Все уже ходят хорошенькие, румяные, размякшие. А ещё ведь предстояло многим работать в концерте. Захожу я в туалет, там Арно Бабаджанян и Женя. Женька серьёзно причёсывается около умывальника, а потом вдруг с кривой улыбкой говорит: «Чёрт, сейчас мой выход, а я, кажется, смешал что-то с чем-то в животе! Ещё плохо на сцене станет. Лучше вырву заранее». И тут же – два пальца в рот… Едва успел сделать что надо, вбегает администратор: «Жень, скорее на сцену, Толкунова уже отработала!» Женька бегом на «передовую». Моргунова Света его уже со сцены выглядывает, не знает, что дальше объявлять, время тянет. Увидала Мартынова – аж засияла вся! Ладно… Жека отработал 3 песни на ура, зал ещё требует. Он им ещё поёт. А у него ведь все песни голосовые, с верхушками, на дыхании! (Как Женя говорил: «Связки выплюнешь, если голоса нет».) Я на него из-за кулис гляжу – и по его виду сам чувствую, как, должно быть, плохо ему сейчас из-за мутящего живота. Он заканчивает четвёртую песню, решительно поднимается из-за рояля и быстро говорит в микрофон, пытаясь улыбаться: «Я бы вам ещё спел, но мне очень нужно на минутку забежать, извиняюсь… в туалет. Винокур – вон – меня уже готов сменить, а если вы желаете, то через пять минут я могу вернуться и продолжить». Зал взорвался овациями и смехом! Володька же Винокур, в противовес убежавшему Мартынову медленно выйдя на сцену, ловко всё переплавил в шутку. А Женя, представьте себе, побывав снова у туалетной раковины, через пять минут с облегчением, беззаботно шутя и смеясь, вернулся за кулисы, готовый продолжить своё триумфальное выступление, как и обещал. Глядя на него, готовившийся к выходу Бабаджанян удивлённо признался: «Я бы после таких процедур наверняка свалился с ног, а ты, Женя, ещё поёшь и смеёшься! Ты просто гигант!»

– Видно, у нас из-за собственного состояния и воспоминания в соответствующее русло потянулись. Правда, что тут скажешь?.. Признание со стороны такого мэтра, как Бабаджанян, – это замечательно, хоть и выразилось сие признание в довольно оригинальной форме. Однако замечу, что к Евгению Мартынову тоже обращались за поддержкой. И даже ехали из других городов, чтобы продемонстрировать свои композиторские откровения. Я однажды был свидетелем того, как приехал вдруг молодой композитор из Тулы к Жене на Большую Спасскую и попросил «мастера советской эстрады» прослушать его сочинения, высказать своё мнение, дать советы на будущее. Женя, помнится, несколько смутился от неожиданного визита и просьбы тульского музыканта. Но не отказывать же человеку? Пришлось сесть к роялю и, глядя в рукопись, добросовестно выслушать не очень оригинальные сочинения и, главное, никак не стыкующиеся с песнями самого Евгения Мартынова. Тульский маэстро серьёзно пытался воспроизвести на фортепиано свои глубокие философские замыслы: бил по клавиатуре кулаками и ладонями, извлекая различные кластеры[23], глиссандировал по струнам ногтями, злоупотреблял секундами и септимами, по нескольку минут не отпускал правой педали… Иными словами: драматизировал образный строй своих сочинений, как мог. Женя, сморщившись, не перебивая автора, выслушал его философские излияния – и мягко, даже задушевно спрашивает: «А чего-нибудь… человеческого или просто лирического у вас нет?.. Хотя бы… чисто вокального?..» Автор подумал – и заиграл что-то, предупредив, что «наигрываемое» – это только лишь черновой замысел. Выслушав «замысел», мастер эстрады говорит, поглядывая на скрыто улыбающихся домашних: «Ну, что сказать?.. Мне понравилось… Только, я думаю, вам следовало бы обратиться не ко мне всё-таки, а к Шнитке или Денисову… Им ваша музыка должна прийтись ближе к сердцу, я так думаю. Вот, могу дать вам их координаты из композиторского справочника…» Услышав это, туляк воспрял и телом, и духом, записывая телефоны названных композиторов и разных редакторско-музыкальных организаций и инстанций. А Женя, видя такую удовлетворённость, в свою очередь тоже рад был возможности культурно «сплавить» авангардиста в другие руки. После ухода молодого автора мастер признался: «Ничего не понял, что он там насочинял! И главное, зачем он всё это мне решил продемонстрировать?.. Хотя, мне кажется, голову парню надо бы чуть-чуть подремонтировать».

– Кстати, о ремонте. Не все знают, что Женя имел одну специфическую страсть – ремонтировать всё, что поломалось. Притом не имея, как правило, никакого профессионально-компетентного отношения к вышедшему из строя предмету или аппарату. Эта Женина особенность, скорее всего, была проявлением того нерастраченного детского начала, которое лежало в основе всех его шуток и выходок. Стоило поломаться телевизору, магнитофону или автомобилю – Женя тут же бросал все свои дела, доставал инструменты, откручивал то, что откручивалось, влезал внутрь механизма, долго там ковырялся, а затем, устало вздохнув, констатировал: «Да-а, тут дела серьёзные!» И дальше, словно самому себе