Нас ждет Севастополь - Георгий Соколов

Рукопашная схватка длилась недолго: уцелевшие гитлеровцы удрали из дома. Когда наступила тишина, Семененко подошел к пулемету и наклонился над телом Гучкова. Он разжал его пальцы, по-мертвому цепко сжимавшие ствол.

— Логунов! — позвал он и, когда тот подошел, сказал: — Неси в санчасть. Может, жив. Сам бегом возвращайся.

У него у самого кружилась голова от потери крови. Разыскавший его Глушецкий спросил:

— Ранен?

— В руку и в плечо. Не дюже крепко.

— Ползи назад.

— Что вы? А хлопцы?

— Ползи, говорю! — уже строго приказал Глушецкий. — Там перевяжут. Будешь чувствовать хорошо — вернешься.

— Добре, — согласился Семененко.

Когда они ушли, Глушецкий дал вверх красную ракету, означавшую, что дом занят. Он знал, что сейчас об этом узнает командир бригады и повеселеет.

«Теперь надо удержаться. Гитлеровцы, конечно, предпримут контратаку — и надо подготовиться к ней», — подумал он.

Брошенный гитлеровцами станковый пулемет повернули в сторону противника. Пулеметчиком стал Гриднев. Организовав круговую оборону, Глушецкий послал связного к командиру батальона, чтобы тот выслал людей для приема дома. Через двадцать минут связной вернулся и доложил:

— Командир бригады приказал вам держать оборону весь день до вечера. Командир батальона пришлет трех человек. Сейчас сюда проведут телефон. Семененко из санчасти не отпустили, эвакуируют в береговой госпиталь. Он ругался с врачом, но ничего не помогло. Передал, что все равно скоро вернется. Гучков мертвый. Семененко сказал, чтобы его не хоронили, пока вы не вернетесь…

«Это надо было предполагать», — с досадой подумал Глушецкий о приказе полковника. Но приказ есть приказ. Он сообщил разведчикам о нем и потребовал готовить здание к дневной обороне. По его указанию в развороченном каменном полу сделали индивидуальные ячейки на случай артиллерийского и минометного обстрела, в дверях устроили завалы из камней. Глушецкий послал к командиру батальона двух человек за гранатами, патронами и едой. Вскоре они принесли все необходимое. Разведчики плотно поели и по одному стали ходить в полуподвал покурить.

До рассвета было спокойно, но, когда первые лучи солнца упали на землю, взвод гитлеровцев начал атаку. Разведчики отразили ее. Гриднев крикнул вдогонку отступающим:

— Недотепы… Не рассчитали. Нам на каждого надо по взводу. Верно, ребята?

Логунов, мрачный после смерти Гучкова, угрюмо сказал:

— Они погреют сейчас артиллерией…

Он не ошибся. Вскоре гитлеровцы начали обстреливать здание из минометов. Несколько мин попали внутрь здания, но их взрывы не причинили вреда разведчикам, лежавшим в каменных ячейках.

Когда обстрел прекратился, Глушецкий скомандовал:

— Наблюдатель, на место.

Логунов вылез из щели и, подбежав к окну, прильнул к стене.

— Не идут, — удивляясь, доложил он.

С полчаса стояла тишина.

Левее, за Безымянной высотой, гитлеровцы открыли сильный артиллерийский обстрел. «Опять наступать думают в Вербовой балке», — догадался Глушецкий.

Вскоре гитлеровцы начали обстрел из пулеметов. Теперь подняться в рост было нельзя. Двух бойцов из батальона ранило, и они лежали в ячейках. Глушецкий возмутился беспечностью комбата, не догадавшегося ранее проложить ход сообщения к зданию. По телефону он попросил его подготовить к вечеру группу солдат для рытья траншеи.

Неожиданно подул норд-ост — резкий холодный ветер с Маркотхского перевала. Он пронизывал насквозь, и лежать на холодных камнях стало невтерпеж. Сжавшись в своей ячейке, Глушецкий, как мог, грел руки, чтобы не закоченеть. Его примеру последовали и остальные. Всем хотелось есть.

Глушецкий посмотрел в сторону лейтенанта Крошки, вытягивающего поверх ячейки длинные ноги. Лицо лейтенанта было мрачное, сосредоточенное, «Чего он не сделает себе ячейку по росту», возмутился командир роты, но замечания ему не стал делать.

День кончался, и разведчики заранее радовались тому, что с наступлением темноты они уйдут в свои блиндажи, а повар угостит отличным ужином.

Но их радость оказалась преждевременной. Гитлеровцы открыли неожиданный огонь из минометов. Обстрел здания длился минут двадцать, затем немцы перенесли огонь на передовую батальона.

— Идут! — крикнул наблюдатель.

Разведчики выскочили из ячеек и заняли заранее распределенные Глушецким места. На этот раз наступал не взвод, а по крайней мере рота. Гитлеровцы бежали к зданию с трех сторон.

Разведчики открыли стрельбу из автоматов и трофейного станкового пулемета. Когда гитлеровцы подбежали ближе, в них полетели десятки гранат.

Но слишком неравны были силы. Несмотря на большие потерн, гитлеровцы не остановили свой стремительный натиск и сумели ворваться в дом. Начался ожесточенный рукопашный бой.

На Крошку набросились два гитлеровца. Но нелегко было свалить двухметрового лейтенанта. Первому Крошка размозжил череп прикладом автомата. Отбросив сломавшийся автомат, он левой рукой ухватил за шиворот второго и так стукнул головой о стенку, что тот кулем осел на пол.

Оглянувшись, Крошка увидел падающего Гриднева. Гитлеровец не успел его добить, как сам рухнул от удара ножом в спину. Ударил Добрецов. Но вот и Добрецов покатился от удара прикладом. На Логунова сзади насели три дюжих фашиста, один стукнул его прикладом по голове, а два других подхватили оглушенного разведчика под руки и потянули из здания.

Крошка понял, что гитлеровцам нужен пленный, и бросился вдогонку, чтобы отбить разведчика, но в дверях фашистский офицер выстрелил в него. Тут ему повезло — он споткнулся о порог и упал, пуля пролетела мимо. Вскочив, стал искать глазами офицера, который выстрелил. Но в помещении его не оказалось. Крошка выбежал из здания и здесь увидел Глушецкого, отбивающегося от группы гитлеровцев.

— Держись, командир! — крикнул Крошка и бросился на помощь.

Он увидел, как гитлеровцы вырвали у Глушецкого автомат и сжали со всех сторон. «Живым хотят взять», — догадался Крошка.

Глушецкий рванулся, и Крошка заметил в его поднятой правой руке противотанковую гранату. Граната взметнулась вверх и упала. Сильный взрыв разметал гитлеровцев.

— Николай! — не то крик, не то стон вырвался у Крошки.

Удар в спину сбил его с ног. Падая, он услышал за домом крики: «Полундра!»

Это спешил на помощь отряд моряков, которых полковник Громов получил из резерва командира корпуса.

Глава тринадцатая

Оглушенный камнем, Логунов плохо соображал, что происходит с ним. В голове плавал туман, и боль была такая, что не хотелось открывать глаза. Он чувствовал только поддерживающие его руки. Если бы не эти руки, он упал бы, ибо в ногах совсем не было силы. Мелькнуло далекое воспоминание: вот так однажды его, молодого плотника, пьяного «в доску», вели домой друзья. Неужели и сейчас он сорвался и разведчики ведут его в блиндаж, чтобы выспался? Как посмотрит на это командир роты? Догадаются ли друзья скрыть от глаз Глушецкого?

Логунов тяжко вздохнул и приоткрыл глаза. Надо сказать ребятам, чтобы не подвели.

— Слушай, Гучков, ты же понимаешь… — начал он, медленно поворачивая голову налево. Ему казалось, что слева его поддерживает Гучков.

Но на него из-под надвинутой на лоб серо-зеленой пилотки со свастикой смотрели чужие, строго-насмешливые глаза.

— Гут, — одобрительно усмехнулся гитлеровец.

От неожиданности Логунов вздрогнул и остановился. Повернув голову вправо, он увидел второго гитлеровца с заросшим рыжей щетиной лицом. В голове моряка стало проясняться. Вот оно что! Противная дрожь в ногах сразу прекратилась, но по спине пробежал холодок. И тут Логунов почувствовал, что его руки связаны.

— Шнель, — сердито подтолкнул его сзади немецкий офицер.

Чуть пошатываясь, Логунов медленно пошел вперед. Теперь гитлеровцы перестали поддерживать его.

Попался! Сейчас приведут его в штаб, начнутся допросы. Если не будет отвечать, станут пытать. А потом концлагерь или смерть. Моряков фашисты не щадят. Можно, конечно, купить жизнь. Стоит только сказать, что на некоторых участках бригады один боец приходится на сто метров. Узнав об этом, немцы могут ночью прорвать оборону десантников, и поминай тогда, как звали Малую землю. Факт, что такой «язык» будет оценен. Можно купить жизнь, если дать слово верно служить гитлеровцам. Им нужны такие.

Можно! А потом что? Сможет ли он вернуться после войны к своей Дуне? Нет, не простит она, плюнет в лицо и память о нем вырвет из сердца. Трофим хорошо знает ее характер.

И тут Логунову вдруг вспомнилось, что Гучкова уже нет в живых, и он ощутил какую-то пустоту вокруг себя, тяжелую и гнетущую. Выходит, каждому свое! Один геройски принимает смерть ради спасения товарищей, другой рассуждает, как купить жизнь, а оба — моряки…