Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века - Валери Кивельсон

дело, относящееся к 1700 году, переносит нас в русскую патриархальную семью, где царили такие же жестокие нравы, как и те, что определяли отношения между хозяевами и слугами. Федор Далматов, служилый человек из Землянска (Воронежское воеводство), заявил, что из-за его невестки Марфы в доме воцарилась «худоба большая». Коварная женщина, по его словам, давала своей свекрови (жене Федора) «в поле пить ужовой выползок чтоб она от того тосковала и умерла. А дочери ево Марьи давала травы чтоб она сохла. И ныне жена и дочь ево животом скорбят и кончаются смерьтью». На допросе Марфа признала обвинения и втянула в это свою мать Овдотью и золовку Настасью. Но затем, допрошенная вновь в присутствии родственниц, Марфа взяла назад и свое признание, и свой оговор, утверждая, что сделала их, «не перетерьпя бою» со стороны свекра.

Марфица в допросе сказала: в нынешнем де 1700 году на сырной недели в суботу свекор ее Федор Долматов привел к себе в дом не знаемо какова человека и взял де ее Марфицу поставил перед тем человеком. И тот де человек назвал себя знатаком. И говорил де ей я де знаю что де ты портила свекровь свою и детей ево Федоровых отравным зельем; давала де ты свекрове своей ужовыя выполски и траву давала тебе мать твоя. И велел де ему Федору тот человек, которой называл себя знатоком, ее Марфицу бить плетьми чтоб де она по ево словам повинилась, бутто она портила свекров свою и детей ево Федоровых. И свекор де ее с сыном своим а с ее мужем взяв плети и били де ее смертным боем, и бив, сковали и сковав тех желез ключь тот знаток взял к себе и держали ее сковав неделю и устрашивали ей всячески. И как муж ее вел ее в Землянск в Духовной приказ к допросу и ведучи говорил ей и свекор ее устрашивал: как де ты не станешь говорит на себя и на мать свою те речи, что ты говорила в дому своем, так де я велю тебя бить плетьми и распытать розно и она де Марфица убоясь и не утерпя их бою и мучения говорила на себя и на мать свою по их словам и устрастькам в такой порчи поклепав тем всем себя и мать свою напрасно.

Приговор в деле отсутствует, но, судя по отрывочным записям, Марфе удалось завоевать доверие суда, и свекор с мужем, всячески третировавшие женщину, скорее всего проиграли свое дело, построенное на фальшивых обвинениях. Десятки жителей Землянска рассказали о добропорядочности и прямодушии Марфы, а ее мать и золовка подали ответные челобитные, приводя веские доводы в пользу своей невиновности. Обе сознались в том, что брали травы и коренья для приготовления травяных настоев, и, тонко чувствуя драматизм момента, выпили приготовленное ими питье на глазах судей, убедительно продемонстрировав его безвредность.

Постепенно вину стали перекладывать на мошенника-«знатока». Как выяснилось, это был Якушка, известный смутьян, недовольный и озлобленный, угрожавший местным жителям, что околдует их. Многие соседи заявили, что он называл себя целителем, но не приготовлял никаких снадобий и вдобавок вымогал у людей громадные деньги, чтобы те не стали жертвами насланной им порчи. Согласно показаниям свидетелей, Якушка хвалился: «Я де Федорову невестку велел сковать за то что де брат ея поп Тимофей ево бранил и хотел де ево бить кабы де он поп Тимофей мне покланился и я б де на сестру ево про порчю ничево не сказал и ковать де бы ея не велел». Один свидетель передал такие слова «знатока»: «Кабы де поп Тимофей ему денег, Рублев пять или меньши, и я б де на сестру ево Марфу нечево про порчю ея Федору Далматову не скозал»[468].

Улики накапливались, но дело, как ни печально, не содержит приговора. Но так как русские суды обычно следовали по пути, указанному уликами и показаниями, весы правосудия, похоже, склонились в сторону милосердия. Марфу, ее мать и золовку, видимо, освободили, но неясно, вернулась ли Марфа в дом свекра. Скорее всего, так и случилось, но женщина при этом должна была получить защиту со стороны государства. Нечто похожее мы уже видели в случае с Марфицей, также утверждавшей, что ее вынудили признаться в колдовстве, направленном против своих мужа и свойственников. Марфицу препроводили обратно к мужу и его родственникам, однако тем пришлось подписать недвусмысленно звучавшее обязательство не причинять ей вреда в будущем[469].

Может показаться, что все подобные дела заканчивались удовлетворительным образом, но это впечатление будет ошибочным. В том же XVII веке, но намного раньше, крестьянин Лунка, проживавший под Воронежем, избил свою жену Фетиньицу, обвинив ее мать и еще одну женщину в околдовывании до смерти своего брата Гришки – для этого будто бы использовался некий корень. На суде воронежский воевода заявил: «Лунка на жену свою Фетиньицу перед нами холопами твоими говорил, что та его жена (разор.) брата его Гришку испортила, а чем государь, испортила, и тот Лунка принес к нам холопам твоим корень. И та государь Лункина жена Фетиньица, по сказке мужа ея Лунки, про порчу распрашивана и пытана»[470].

На первом допросе Фетиньица подтвердила сказанное мужем – правда, ее версия оказалась слегка иной. Она признала, что давала настой корня своему деверю, но не с целью навредить ему, а для того, чтобы он был к ней «добр». Корень якобы дала ей мать, получившая его, в свою очередь, от другой женщины их деревни Усмонь, жены Гришки Полстовалова Акулинки. Мать Фетиньицы под пыткой отвергла все обвинения, настаивая на том, что дочь оболгала ее. Властям пришлось вновь взяться за Фетиньицу: «Та Фетиньица перед матерью свою и перед Гришкиною женою Акулинкою пытана в другой ряд». Даже при очной ставке с женщиной, которую она обвиняла в преступлении, Фетиньица придерживалась версии своего мужа. Но когда женщина оправилась от пытки и была помещена под охрану полкового казака, она заговорила по-другому, утверждая, что ее вынудили признаться в произнесении заговоров; свою мать и Акулинку она оклеветала «по наученью мужа своево Лунки, не истерпя побой от мужа своево».

Грубо обращавшийся с женой Лунка был задержан и допрошен под пыткой. К выдвинутым женщиной обвинениям суд отнесся со всей серьезностью, но участи Фетиньицы это не облегчило. Брошенный ею вызов внутрисемейной иерархии возмутил воевод едва ли не больше, чем факты домашнего насилия, и настроил против нее. Фетиньицу «велели пытать в третий <раз> для того, что