Бюро темных дел - Эрик Фуасье

его исправной работы необходимо, чтобы каждая деталь находилась на своем месте и идеально взаимодействовала с теми, что ее окружают. Ловкость, с которой вы раскрыли заговор Фланшара и его сообщников, подсказывает мне, что вас нужно оставить в бригаде «Сюрте». Но вы, должно быть, слышали, что сейчас это подразделение – объект пристального внимания министерства. Поставлена задача обелить репутацию бригады, прискорбно запятнанную некогда, скажем так, слишком смелой кадровой политикой ее прежних начальников. И нельзя не признать, что гвалт, поднятый в последнее время газетчиками вокруг вашего имени, не пойдет ей на пользу. Слишком уж много шума и гама. Хотя я прекрасно понимаю, что все это произошло против вашей воли… Еще есть возможность вернуть вас во Второе бюро, в службу надзора за нравами, но ваш бывший начальник, комиссар Гронден, этому противится. Говорит, вы склонны использовать неправомочные методы и пренебрегать полученными от руководства указаниями.

Валантену уже было ясно, к чему приведет этот разговор: префект полиции вызвал его, чтобы объявить об увольнении. Для молодого человека это было ударом, но он постарался не подать виду. Теперь ему не терпелось поскорее покинуть кабинет, хозяин которого начинал его адски раздражать своими рафинированными манерами.

– Чтобы упростить дело, я до полудня пришлю вам прошение об отставке, – сухо проговорил Валантен.

Трейар некоторое время молчал: крутил в пальцах пружину от часового механизма и в полной тишине задумчиво рассматривал молодого инспектора. Затем на его лице вдруг появилась лукавая улыбка.

– Времена меняются, инспектор Верн! – воскликнул он. – Научные открытия и технический прогресс скоро коренным образом изменят наш старый мир. Однако большинство людей еще пребывают в неведении о достижениях ученых в разных областях, и некоторые пользуются их неведением в своих целях. Ибо преступный мир тоже эволюционирует. Как показало ваше расследование, методы наших врагов в ближайшем будущем радикально преобразятся. И нам нужно будет к этому приспосабливаться. Посему я решил основать в структуре полиции особое подразделение, которое займется злоумышленниками нового типа. Я долго раздумывал над названием этого подразделения, но раз уж его специализацией будет все необычное и на первый взгляд необъяснимое, назовем его Бюро темных дел. Хотя «подразделение», мнится мне, слишком громкое слово, ибо штат нового бюро, по крайней мере в начале его существования, будет состоять из одного человека. Я имею в виду вас! При условии, разумеется, что вы согласитесь взять на себя эту миссию, ибо я не хочу вас ни к чему принуждать.

Валантен поднял на префекта глаза, округлившиеся от удивления:

– Но почему я?

– Как я уже сказал, у меня есть весьма подробное досье на вас. Посему мне известно, что вы обладаете обширными познаниями в естественных науках, в частности изучали химию и фармацевтику под руководством знаменитого профессора Пеллетье. И я убежден, что подобные знания и навыки будут весьма полезны в будущем для охраны правопорядка. – Трейар снова помолчал и продолжил: – Вы не обязаны принимать решение прямо сейчас. Если вам нужно время, чтобы все хорошенько обдумать, мы можем встретиться еще раз через пару дней, и тогда вы дадите мне ответ.

Валантен все никак не мог поверить своим ушам. Время, чтобы все хорошенько обдумать?! Да ведь префект на блюдечке с голубой каемкой предлагает ему полную свободу действий и все необходимые ресурсы для охоты на Викария и для борьбы со Злом, то есть дарит ему возможность продолжить дело, не законченное его приемным отцом! О чем тут думать? Его выбор сделан!

И с глубочайшей благодарностью он незамедлительно дал именно тот ответ, которого префект Трейар ожидал.

Эпилог. Дневник Дамьена

К чему переносить все это на бумагу? На что я надеюсь, прислушиваясь в тиши своей спальни к скрипу гусиного пера, стонущего в моих пальцах? Куда приведут меня извилистые тропы, проложенные чернилами на белизне страниц? Неужто они подскажут мне выход? Выведут из тени к свету? Из небытия к жизни?

Эти строки, только что перечитанные мною, открывают дневник Дамьена. Мой дневник. Я написал их в апреле 1826 года, той печальной весной…

В тот год, впрочем, не было никакой смены сезонов. В природе словно бы что-то разладилось, и погода сама пребывала в смятении, созвучная нашим заблудшим душам. Весна выдалась унылая – серость, забрызганная слезами. И душа моя, тоже сделавшись серой, непрерывно рыдала. За какие-то несколько недель я обрел память и свое настоящее имя, а потом одного за другим потерял двух самых близких людей – отца и славную мою Эрнестину. Внутри меня бушевала буря: осенние ветра кружились там в безумной сарабанде, не стихали вихри из тех, что за ночь могут раздеть целый лес догола, до последнего листочка. Я был как пьяный посреди всего этого безумия, в моих ушах звучали вой и стенания. Я не мог сомкнуть глаз, не спал ночами напролет, а днем угрюмо слонялся по пустой квартире, снедаемый угрызениями совести.

Невозможно было запретить себе думать о том последнем разговоре с отцом. Я снова и снова прокручивал в голове слишком резкие слова, брошенные нами друг другу. И спрашивал себя, можно ли было избежать той ссоры. С тех пор как отец понял, что воспоминания начали возвращаться ко мне, он постоянно пытался со мной это обсудить. Говорил, что доктор Эскироль высказался весьма категорично: пока Валантен во мне доминирует над Дамьеном, я не смогу примириться со своим прошлым. Мне необходимо сломать выстроенные защитные барьеры, чтобы, как высокопарно выразился психиатр, начался процесс «рубцевания памяти».

Только вот это было невозможно. В глубине души я был убежден, что, пока Викария не постигнет заслуженная кара, Дамьен не сумеет выйти из темного погреба, где я его оставил. Но я не знал, как объяснить это отцу, попросту не находил нужных слов. Это было выше моих сил. А отец, будучи воплощенными добротой и терпением, не мог понять, почему я так упорствую. Адепт научного прогресса, Гиацинт Верн свято верил во всемогущество медицины, и я чувствовал, что он сердится на меня за то, что я отвергаю предложенное им решение.

Когда мне сказали о его смерти, я страшно разозлился на самого себя. Этот человек дал мне все: крышу над головой, образование, имя. Я обязан ему своей нынешней жизнью. И когда он впервые попросил от меня что-то взамен – всего лишь согласиться на лечение, найденное им для меня, – я ему отказал. В тот раз – в последний раз, когда я общался с ним перед его безвременной смертью, – мы расстались почти во гневе. Но я не