Бюро темных дел - Эрик Фуасье

охватывали его всякий раз, когда он оказывался в присутствии Аглаэ. Мозг непрестанно подавал ему противоречивые сигналы. Он испытывал влечение к этой девушке, но для него невозможно было ни обнять ее, ни поцеловать. Порой молодой человек задавался вопросом, как он поведет себя, если Аглаэ сама решится сделать первый шаг. Но не находил ответа. Он совершенно не представлял, как отреагирует на это его тело. И поскольку собственная способность откликнуться на чаяния влюбленной женщины вызывала у него сомнения, он не делал ничего, что могло бы прояснить двусмысленную природу их отношений.

И кое-что еще не давало ему покоя. До сих пор он не получил никаких разъяснений относительно своей дальнейшей службы в полиции. Валантен не знал, припишут ли его окончательно к бригаде «Сюрте», переведут обратно в отдел надзора за нравами, где он сможет продолжить свою борьбу против Викария, или же попросту вынесут формальную благодарность, а затем бросят его на жертвенный алтарь реорганизации и чисток, полным ходом идущих в Префектуре полиции. Так что полученное наконец официальное приглашение к высшему начальству, подоспевшее на утро седьмого дня его отпуска, он принял с надеждой, подпорченной каплей тревоги.

Теперь инспектор бригады «Сюрте», пока еще не лишенный должности и полномочий, томился под дверью кабинета нового префекта полиции. Ахилл Либерал Трейар только что был назначен на место доказавшего свою некомпетентность Жиро де л’Эна[78], и злые языки немедленно объявили, что двойное имя нового избранника властей символизирует их неспособность определиться между жесткими силовыми мерами и политикой примирения для решения вопроса уличных беспорядков. Даже пошли слухи, будто в министерских кулуарах уже обсуждается кандидатура следующего префекта.

Далекий от этих низменных проблем, Валантен рассеянно наблюдал за чехардой, устроенной секретарями и прочими канцелярскими крысами в приемной главного начальника. Персонал Префектуры непрерывно сновал туда-сюда с папками и предметами мебели наперевес – эта символическая игра в «музыкальные стулья» с перемещением по кругу всего и вся, похоже, была обязательным ритуалом для воцарения нового префекта.

Время шло. Валантену удалось в конце концов отрешиться от суеты вокруг и сосредоточиться на мыслях о последствиях «дела Морфея» – так, в честь римского бога сна и сновидений, на днях окрестили завершившееся расследование репортеры. В итоге отвечать за всех перед судом выпало только одному участнику этого беспримерного заговора. Речь шла о докторе Тюссо. Ослепленный гордыней и профессиональными амбициями, он согласился оказать помощь преступникам лишь потому, что видел в этом для себя способ продвинуться в изучении предельных возможностей гипноза. Фланшар и Грисселанж погибли, так что единственной фигуранткой дела, способной раскрыть предположительные связи между членами заговора и разнообразными тайными республиканскими обществами, осталась Эмили де Миранд. Сразу после ареста ее препроводили в камеру предварительного заключения Дворца Правосудия и держали там под надежной охраной. Тем не менее следующей же ночью она исчезла при не выясненных до конца обстоятельствах. Опытной соблазнительнице удалось каким-то образом обмануть бдительность своих тюремщиков или, что более вероятно, заручиться поддержкой кого-то из них.

Что касается Валантена, он сумел быстро избавиться от выдвинутых против него обвинений. Бумаги, украденные Фланшаром и снова оказавшиеся в руках молодого инспектора, а также другие официальные документы, которые за долгие годы собрал Гиацинт Верн, позволили подтвердить его истинную личность. В результате потеряли смысл обвинение в присвоении наследства и озвученный Фланшаром мотив для убийства Валантеном приемного отца. В итоге следственный судья выдал разрешение на перекрестный допрос кучера того злополучного фиакра, найденного комиссаром. И выяснилось, что этому человеку действительно заплатили, чтобы он сбил на набережной Гиацинта Верна, но имя заказчика он никогда Фланшару не называл – по той простой причине, что заказчик ему не представился, и видел его кучер один-единственный раз, глубокой ночью в заброшенной лачуге на пустыре в Иври. Фланшар, уверенный в том, что вина Валантена доказана, солгал, чтобы деморализовать своего подчиненного.

Валантен, узнав об этом, испытал облегчение от того, что теперь он свободен от подозрений, однако показания кучера подтвердили факт убийства его отца, и по поводу личности заказчика не возникало сомнений. Гиацинт Верн был хорошим человеком, его уважали и любили все, с кем он когда-либо сводил знакомство. Смерти ему мог желать только один преступник, тот самый, кого он тщетно преследовал в течение семи лет. Викарий! Это открытие потрясло Валантена до глубины души. Теперь его решимость найти и покарать монстра за все злодеяния, которые он творил на своем пути, укрепилась как никогда.

Инспектор закипал от гнева, думая о своем старом враге, когда наконец в приемную явился секретарь и сообщил, что префект полиции готов его принять.

Валантена препроводили в кабинет с высоким потолком и тяжелыми бархатными шторами на окнах. Стены здесь были обшиты до середины навощенными деревянными панелями. Угольная печка распространяла приятное тепло, тогда как в остальных помещениях Префектуры было зябко и сыро. Префект Трейар восседал в кресле времен наполеоновской Империи; на столе перед ним лежали вскрытые стенные часы, и он, вооруженный ювелирной лупой и двумя пинцетами, увлеченно ковырялся в шестеренках. Когда Валантен вошел, префект поднял голову, оставив лупу на месте, и молодому человеку показалось, что на него воззрился огромный глаз циклопа.

– Инспектор Верн! – воскликнул Трейар, соизволив все-таки убрать оптический прибор, и указал подчиненному на стул напротив. – Признаться, мне не терпелось познакомиться с вами лично.

Валантен осторожно полюбопытствовал:

– Могу я узнать, чем заслужил такой интерес к своей персоне?

– От предшественника я унаследовал толстенное досье на вас, – отозвался префект, похлопав по кожаной папке, битком набитой документами. – Почетное место здесь занимают ордер на ваш арест и рапорт, поданный комиссаром Фланшаром, опять же по вашу душу…

Валантен хотел было заявить, что сфабрикованное против него дело закрыто, но Трейар вскинул руку в успокаивающем жесте. У нового префекта были каштановые волосы и добродушное, рыхлое, апатичное лицо, отнюдь не вязавшееся с его новой должностью, а прозрачные голубые глаза придавали ему и вовсе мечтательный, дилетантский вид.

– Вернее, поданный этим негодяем Фланшаром, надо было мне сказать, – поправился он с улыбкой. – Я в курсе, что его облыжные обвинения с вас уже сняты. Соответственно, осталось разрешить один важный вопрос: что нам теперь с вами делать?

Поскольку Трейар замолчал, Валантен счел своим долгом выразить лояльность новому главе парижской полиции:

– Я в полном распоряжении господина префекта и теперь, после того как расследование известного вам прискорбного дела завершилось, готов вернуться к исполнению своих повседневных обязанностей.

– Ну разумеется, разумеется, – медовым голосом отозвался Трейар, раскачивая шестеренку в разобранных часах. – Однако взгляните-ка сюда. Представьте себе, институт полиции подобен этому сложному часовому механизму. Для