Принцесса Клевская (сборник) - Мари Мадлен де Лафайет

Дофина попросила у принца Клевского маленький портрет его жены, который у него уже был, чтобы сравнить с тем, что был близок к завершению; все высказали свои мнения о них, и принцесса Клевская велела художнику что-то поправить в прическе на том портрете, который принесли от принца. Художник, повинуясь, вынул портрет из рамки и, сделав что было нужно, положил его обратно на стол.

Господин де Немур давно желал иметь портрет принцессы Клевской. Когда он увидел тот, что принадлежал принцу, то не мог удержаться от желания украсть его у нежно любимого, как он полагал, мужа, и подумал, что среди стольких людей, находившихся в той комнате, его заподозрят не больше, чем других.

Дофина сидела на постели и негромко разговаривала с принцессой Клевской, стоявшей перед ней. Принцесса заметила за полузадернутой занавесью господина де Немура спиной к столу, стоявшему у изножья кровати, и увидела, как он, не поворачивая головы, ловко взял что-то со стола. Ей нетрудно было догадаться, что то был ее портрет; это привело ее в сильное смятение, дофина поняла, что принцесса ее не слушает, и громко спросила, на что это она так смотрит. При этих словах господин де Немур оборотился, он встретил взгляд принцессы Клевской, еще устремленный на него, и подумал, что она могла видеть его поступок.

Принцесса Клевская была в немалом замешательстве. Разумно было бы потребовать свой портрет; но, если бы она его потребовала прилюдно, это значило бы оповестить всех, какие чувства питает к ней герцог, а потребовать его наедине значило бы едва ли не пригласить его высказать свою страсть. Наконец она рассудила, что лучше будет это ему позволить, и была рада оказать ему такую милость, о которой он даже не узнает. Господин де Немур, заметивший ее замешательство и почти догадавшийся о его причине, подошел к ней и тихо сказал:

– Если вы видели, что я сделал, сударыня, соблаговолите позволить мне думать, что вы этого не знаете; большего я не смею у вас просить.

И с этими словами он удалился, не дожидаясь ее ответа.

Дофина уехала на прогулку вместе со всеми дамами, а господин де Немур заперся у себя дома, не в силах сдерживать на людях свою радость от того, что заимел портрет принцессы Клевской. Он испытывал все самые приятные чувства, какие только может подарить страсть; он любил прекраснейшую женщину при дворе, он заставлял ее против воли отвечать на эту любовь и во всех ее поступках замечал то смятение и замешательство, какие рождает любовь в невинных юных душах.

Вечером стали со всем усердием искать портрет; так как рамка его была на месте, никто не заподозрил, что его украли, а подумали, что он случайно куда-то запропастился. Принц Клевский был очень огорчен пропажей и после долгих тщетных поисков сказал жене – но тоном, показывавшим, что он так не думает, – что без сомнения у нее есть какой-то тайный поклонник, которому она подарила портрет или который его украл, и что никто, кроме влюбленного, не довольствовался бы портретом без рамки.

Слова эти, хотя и сказанные в шутку, произвели глубокое впечатление на принцессу Клевскую. Они вызвали у нее угрызения совести; она задумалась о силе чувства, которое влекло ее к господину де Немуру; она поняла, что не властна больше над своими речами и своим лицом; она вспомнила, что Линьроль вернулся; что она не опасалась уже английских дел; что ее подозрения относительно дофины исчезли; что, наконец, отныне не было ничего, что могло бы ее уберечь, и что только отъезд мог бы дать ей безопасность. Но поскольку отъезд был не в ее власти, она чувствовала себя в последней крайности и готовой навлечь на себя то, что казалось ей худшей из бед, – открыть господину де Немуру склонность, которую она к нему питала. Она припоминала все, что говорила ей госпожа де Шартр перед смертью, и как она советовала ей предпринять любые шаги, как бы трудны они ни казались, только бы не поддаться любовному увлечению. Ей пришло на ум то, что говорил принц Клевский об искренности, когда рассказывал о госпоже де Турнон, и она подумала, что должна признаться ему в своей склонности к господину де Немуру. Эта мысль долго ее занимала; затем она стала удивляться, как такая мысль могла к ней прийти, сочла ее безумной и снова впала в замешательство, не зная, что предпринять.

Мир был заключен;[273] принцесса Елизавета после долгой борьбы с собой решилась повиноваться королю, своему отцу. Приехать и взять ее в жены от имени католического короля был назначен герцог Альба, и его прибытия ожидали вскорости. Прибывал и герцог Савойский, чтобы обвенчаться с Мадам, сестрой короля; эти две свадьбы должны были состояться одновременно. Король был погружен в заботы о том, как придать этим свадьбам больше блеска с помощью празднеств, которые явили бы миру достоинства и великолепие его двора. Были придуманы самые пышные балеты и представления, но король счел эти развлечения недостаточно заметными, ибо он хотел более громкой молвы. Он решил устроить турнир, пригласить на него иноземцев, и чтобы народ мог на это зрелище посмотреть. Все коронованные особы и знатные вельможи радовались такому замыслу короля, а более всех – герцог Феррарский, господин де Гиз и господин де Немур, превосходившие прочих в подобных упражнениях. Король выбрал их стать вместе с ним самим теми четырьмя рыцарями, кто будет принимать вызов любого участника турнира.

Было объявлено по всему королевству, что в городе Париже июня пятнадцатого числа его христианнейшее величество, Альфонсо д’Эсте, герцог Феррарский, Франсуа Лотарингский, герцог де Гиз, и Жак Савойский, герцог де Немур, выйдут навстречу всем желающим помериться с ними силами; что первое сражение будет конное, по двое, четыре удара копьем и один в честь дам; второе – на мечах, один на один или двое против двоих, по желанию распорядителей; третье сражение пешее, три удара пикой и три – мечом; что рыцари, принимающие вызов, предоставят копья, мечи и пики по выбору нападающих; что если кто во время боя нанесет удар коню, то будет выведен из числа участников; что приказы будут отдавать четверо распорядителей, а те из нападающих, что окажутся самыми искусными и ловкими, получат награды, ценность которых определят судьи; что все нападающие, как французы, так и иноземцы, должны будут коснуться одного или нескольких, по их выбору, из гербовых щитов, вывешенных на воротах ристалища; что у ворот их будет ждать особо для того назначенный дворянин, который расставит их согласно их титулам и тем щитам, которых они коснутся; что нападающий должен будет послать дворянина принести щит с его гербом и вывесить его на воротах за три дня до начала турнира, а иначе он не будет допущен без разрешения на то рыцарей, принимающих вызов.

Близ Бастилии огородили обширное ристалище, оно начиналось от замка Турнель, пересекало улицу Сент-Антуан и заканчивалось у королевских конюшен. С двух сторон его поставили помосты и скамьи, с крытыми ложами, наподобие галерей; они были очень красивы и могли вместить бесчисленное множество зрителей. Все князья и вельможи были отныне заняты лишь тем, чтобы заказать все им необходимое и появиться во всем блеске, а также дополнить свои шифры и девизы знаками учтивости, намекающими на любимых ими дам.

За несколько дней до прибытия герцога Альбы король играл в мяч с господином де Немуром, шевалье де Гизом и видамом де Шартром. Королевы пришли на них посмотреть в сопровождении всех своих дам, среди которых была и принцесса Клевская. Когда партия закончилась и все выходили из залы, Шатляр подошел к дофине и сказал, что к нему случайно попало любовное письмо, выпавшее из кармана господина де Немура. Дофина, которой по-прежнему было любопытно все, что касалось герцога, велела Шатляру отдать ей это письмо; и, взяв его, она пошла за королевой, своей свекровью, направлявшейся вместе с королем посмотреть, как готовят ристалище. Они пробыли там какое-то время, и король приказал привести лошадей, недавно ему присланных. Хотя они еще не были объезжены, король пожелал их испытать и распределил их между всеми, кто был в его свите. Королю и господину де Немуру достались самые норовистые, и эти кони рванулись навстречу друг другу. Господин де Немур, опасаясь причинить вред королю, резко осадил своего коня и направил его на колонну манежа; удар был такой силы, что господин де Немур пошатнулся в седле. Все бросились к нему, думая, что он серьезно ранен. Принцессе Клевской его ранение показалось опаснее, чем другим. Особое чувство к нему вызвало в ней тревогу и смятение, которых она не озаботилась скрыть; она подбежала к нему вместе с королевами, и лицо ее так переменилось, что это заметил бы и человек, менее занятый ею, чем шевалье де Гиз, но шевалье это заметил без труда и состоянию принцессы Клевской уделил внимания больше, чем состоянию господина де Немура. Полученный герцогом удар так его оглушил, что какое-то время он, свесив голову, опирался на тех, кто его поддерживал. Первой, кого он увидел, подняв глаза, была принцесса Клевская; он прочитал сострадание на ее лице и посмотрел на нее таким взглядом, который дал ей понять, как он тронут. Затем он поблагодарил королев за доброту, которую они к нему выказали, и попросил извинить его за то, что оказался в таком состоянии перед ними. Король велел ему отправляться домой и побыть в покое.