Здравствуй, племя младое, незнакомое! - Коллектив Авторов

– Сегодня такая ночь! – сказала Юлька. – Давайте еще выпьем. И я хочу выпить за нашего гостя. Сегодня так было здорово!

И тогда Николай стал рассказывать разные истории, а историй он знал невероятное множество, и это, безусловно, были самые развеселые истории, потому что Юлька смеялась чуть не до истерики, ее так разобрало, что она сгибалась от смеха, и откидываясь порой на спинку диванчика, нечаянно падала к Николаю на грудь, а иногда, забывшись, стучала рукой по его коленке. Да, Николай знает много забавных историй.

– Я спать пойду, – вдруг сказал Валерка. Он и впрямь выглядел жалко, голова его свесилась и чуть не тыкалась в сложенные на коленях большие ладони с длинными пальцами.

– Пойдем, – Юлька поднялась и поддержала мужа под руку, как же ей теперь было неудобно вести его на своих каблуках-шпильках, но что же – она сама их надела, и она сама наливала мужу вино, так что же?

Николай остался один, он налил себе еще стаканчик – вино было действительно неплохое: терпкое и легкое, приятное вино прошлогоднего урожая. И ночь где-то на окраине вселенной, и бывшее полчаса назад видение женщины в лунном свете, у нее были распущенные волосы и красивые голые ноги, и она провернулась на них волчком и спросила: «Ну как?». Это все вино, терпкое легкое вино. Ну а что же тут сидеть дальше... Нет, глупо думать, будто он ждет, что видение повторится, нет, просто сегодня такая ночь!

Юлька вернулась минут через десять, теперь на ней простой халат и поверх наброшенная куртка, в которой раньше сидел муж. На этот раз она села на диванчик с краю так, чтобы не причинять Николаю неудобств.

– Выпьешь? – спросил Николай, он перестал хмурится и снова улыбался, кажется, его что-то развлекало.

Юлька качнула головой.

– Нет, – и спросила: – А закурить у тебя есть?

Николай достал сигареты, поднес зажигалку, она затянулась, а он продолжал проигрывать в руке недопитым стаканчиком.

– Нет, вообще-то, я не курю. Ты не удивляйся.

Николай абсолютно не удивлялся, он все так же слушал, чуть склонив голову на бок и не теряя плутовской улыбки.

– Так иногда... – продолжала Юлька, стряхивая пепел. – Балуюсь... Валерка-то не знает.

– Он многого не знает, – отозвался Николай.

Юлька подняла голову и посмотрела на него, потом сказала:

– Да, многого. Он не знает, например, чего мне стоят эти постоянные ухажерства и заигрывания на работе. Лучше бы я с бабами работала.

– Не лучше, – снова отозвался Николай.

Юлька молчала. Она уже докурила сигарету и бросила бычок в пепельницу. Потом вдруг что-то вспомнив, на что-то вдруг набредя в своих мыслях, с каким-то даже облегчением спросила:

– А это правда, что ты Валерке жизнь спас?

– В общем-то, да... но сначала я его чуть не убил.

– Это как?

– Очень просто: из-за бабы, – Николай улыбался.

– Из-за бабы? – Юлька чуяла, что Николай специально тянет, чтобы как-то поэффектней рассказать очередную смешную историю и охотно ему подыгрывала.

– Да, из-за бабы. Мы жили на зимовье с месяц, и Валерка, лежа на своем топчане, сказал: «Бабу бы сюда». А я запустил в него кочергой. Он разве ничего не говорил про шрам над правым виском? Хотя я все-таки рассчитывал, что кочерга попадет в стену, а не в голову, но так получилось...

– Из-за такого пустяка? – она вдруг испытала страх, что вот сидит с человеком, который так запросто мог убить человека.

Николай выдержал паузу.

– Да, но он эту фразу повторил уже в двадцать пятый раз за день и, может быть, тысячный раз за месяц.

– Но все равно...

– Мне было двадцать лет. Ему нравилось говорить при мне о женщинах, это его развлекало. Потом я его выхаживал. Это развлекало меня. Так что у нас у каждого было по месяцу развлечений.

И он замолчал, а улыбка стянулась в плотно сжатые губы, наверное, он что-то вспомнил, может быть, испуганные и удивленные, страшно расширенные глаза Валерки, когда кочерга не долетела до стены.

– Странно, – прервала молчание Юлька, а Николай вернул на лицо улыбку.

– Нормально... Очень, кстати, хорошее вино. На чем вы его ставили?

– На яблоках.

– А-а, на яблоках, вот оно что...

– Спать пора, – Юлька поднялась.

– Я еще посижу, уж больно ночь сегодня чудная.

– Я Катьку положила к нам, а тебе постелила на диване в детской.

– Хорошо. Спокойной ночи.

– Спокойной.

Она ушла, и Николай теперь явно никого не ждал, он потягивал вино и глядел на звезды. Это была действительно чудная ночь – сидеть на краю вселенной, потягивать терпкое легкое вино и глядеть на весь остальной раскинувшийся в бесконечность мир...

На следующее утро Николай проснулся от невнятного Валеркиного бу-бу-бу и вполне ясного и громкого голоса Юльки, доносившихся с кухни.

– А я знаю, что говорю. Ты до ночи у ней телевизор ремонтировал.

Бу-бу-бу...

– Ну да, да, она тебе еще и заплатила. А потом у ней сломался будильник и дома его никак нельзя было починить, да?

Бу-бу-бу...

– Ладно, дождешься у меня!

Николай вышел аккуратненький, подтянутый, словно вчера и не досидел до трех часов один всю оставшуюся банку.

– Ну скажи ты ей, – вместо «здрасте» сразу взмолился Валерка. – Белены она с утра, что ли, объелась? Я прямо не знаю, набросилась с чего-то...

– Это бывает, – пояснил Николай, подсаживаясь за стол.

– Да нет, – возразил Валерка. – Это она чего-то не понятно что.

– Все тебе понятно, – отозвалась Юлька, отойдя к плите.

– Да я ж только тебя люблю! – почти крикнул Валерка и схватился за голову, видать, кричать-то уж не надо было.

– Ага, – отозвалась Юлька, не оборачиваясь от плиты. – Уже оправдываться начал.

Злая она какая-то с утра была.

– Да ничего я не оправдываюсь, – и Валерка махнул рукой. – Да ну ее... – и поворотился к Николаю. – У меня череп так и раскалывается.

– Лечить надо.

– Ю-юль, – протянул Николай, – а достань нам еще баночку.

– У самого, что ли, рук нет?

– Нет, – признался со вздохом Валерка. – И чего ты сегодня. Я ж тебя люблю.

– Заладил, – буркнула Юлька.

– Он любит, – подтвердил Николай и добавил: – Мы тебя все любим.

Юлька повозилась в кухонном закутке и банку принесла.

– Ну вот, – сказал Валерка. – А ты, Юль, не будешь с нами?

Юлька фыркнула и ушла к плите.

– Это она злиться, – наклонившись к Николаю, прошептал Валерка, – из-за того, что я выпил вчера. Я-то ведь так давно уже не пью. Она меня и не видела таким ни разу. Вот почему.

Николай кивнул, и они выпили. Терпкое легкое вино. На столе появился завтрак. Валерка лениво поковырялся в тарелке, потом налил еще по стаканчику и вздохнул:

– И в церковь я сегодня не попал.

Николай поднял стакан.

– Да куда ж в таком-то виде, – подняв свой стакан, продолжал рассуждать Валерка, потом он выпил и решительно отодвинул тарелку с завтраком. – У тебя какие планы? – спросил он Николая.

– Никаких.

– Ну и отлично! Мы сейчас прогуляемся, в церковь не пойдем, я тебе ее так покажу, я там купол крыл – сам! А потом... потом можем к брату зайти или... куда еще... ну посмотрим...

– Мне бы узнать расписание электричек.

– О! И на вокзал зайдем!

– А ты что, уезжаешь? – оторвалась от плиты Юлька.

Николай помолчал, потом сказал:

– Надо узнать расписание.

– К обеду-то вас ждать? – поинтересовалась Юлька, когда они уже выбирались из дома на свет Божий.

– Жди, – ответил Валерка.

Но к обеду они не пришли. Они заявились часов в шесть, причем Валерка еле держался на ногах и все пытался рассказать где они были, но у него получалось только «где мы только не были, где мы только не были...», то есть они были везде. И это отчасти было верно, потому как Валерку и его друга знаменитого (посетив поселок, Николай действительно в глазах поселковых стал знаменитым) тележурналиста видел весь поселок. И надо же – какой этот простой парень тележуналист-то, даром что знаменитый, и у пивного ларька с мужиками душевно поговорил, никого не обидел, и на железнодорожной станции, сначала он все торчал у кассы, но это потому, что хотел поточнее выяснить расписание, а после, выйдя из пристанционной рюмочной, сорвал тут же цветок, вернулся и подарил его кассирше Вале, которая до того обалдела от такого подарка – хотя цветы эти и росли зарослями под окном ее же кассы – что потеряла дар речи и совсем забыла поблагодарить знаменитого журналиста, а только дурашливо пискнула «ой!» и расплылась в идиотской улыбке, а тележурналист еще так галантно ей при этом поклонился, что всем, кто эту сцену видел, стало решительно Вальку жаль. Но тележурналист с Валеркой ушли, а Валька объявила технический перерыв и на пятнадцать минут закрыла кассу. А еще они зашли к разведенке Людке, и соседям слышно было, что Валерка громко доказывал что-то про телевизор и будильник и каждый раз приговаривал: «Ну ты, Людк, подтверди ему, подтверди!» И от нее они вышли несколько нетвердо, и Людка проводила их до калитки, и глаза у ней были печальные и задумчивые, видно, она соображала, чтобы такое у ней еще могло потребовать починки. Дальше след их на некоторое время затерялся в кустах за продуктовым магазином, и уже из кустов они направились к дому груженые как два бомбовоза, при этом тележурналист пытался петь: «Мы летим, ковыляя, во мгле, мы летим на последнем крыле...» Хотя про мглу он, конечно, завирал, потому что солнце светило во всю, и для начала мая было даже жарковато, а вот на счет одного крыла полная правда, потому что если считать Валерку одним крылом, а тележурналиста другим, то крыло было действительно одно. Так они пропылили почти через весь поселок, и тележурналист оставил очень приятное впечатление.