Здравствуй, племя младое, незнакомое! - Коллектив Авторов

– Постойте, а как же обезьяночеловеки? Переходное звено, так сказать...

– Какое еще звено? – не понял Толян. – А-а, вы про этих... – он сделал пренебрежительный жест. – У нас есть правило... Тех, кто не хочет жить по нашим обычаям, мы изгоняем из племени. Тогда они отправляются к обезьянам. Те охотно принимают их к себе. Со временем эти люди усваивают законы их жизни и теряют человеческий облик. Они убивают вожака и занимают его место... – лицо Толяна вдруг исказилось от ужаса, и он истошно завопил: – А-а-а!

Не переставая кричать, он заметался в поисках укрытия, потом подскочил к шкафу, выхватил несколько книг и стал бросать в невидимого врага.

Один из снарядов угодил профессору в плечо.

– Что вы делаете? – крикнул профессор, пригибаясь и уворачиваясь от увесистого тома «Психологической энциклопедии». – Да остановитесь же!

– Ящер! – заверещал Толян. – Он сожрет меня!

– Спокойно! – приказал профессор. – Я спасу вас! Возвращайтесь на место!

– Я попал ему камнем в голову! – радостно сообщил пациент, протягивая руку за новой книгой.

– Успокойтесь... Вы возвращаетесь в настоящее... начинаете различать звуки за стеной... видите свет солнца в окне... слышите шум города... Толян опустил руки и замер в нерешительности.

– Вы чувствуете себя хорошо отдохнувшим... как после долгого, приятного сна...

Медленно, как лунатик, Толян направился к креслу.

– Бессознательное вновь вытесняется сознанием... Вы ничего не помните... Тело налито бодростью и энергией...

Пациент встряхнул головой и растерянно огляделся.

– Все в порядке, – улыбнулся профессор. – Вы молодчина...

«Возможно, я неисправимый идеалист, – писал профессор в толстой тетради, оставшись один, – и принимаю желаемое за действительное... Мои опыты наряду с исследованиями других ученых, отрицают общепризнанный факт. Человек никогда не был обезьяной, – профессор подчеркнул последнюю фразу, оторвал взгляд от бумаги и, подмигнув „вертушке“, на которой только что сидел пациент, с грустной улыбкой произнес: – Но имеет все шансы стать ею, если...

Он поднялся из-за стола, подошел по привычке к окну и стал размышлять, глядя вниз, на суетливое мельтешение маленьких человечков, распихивающих и обгоняющих друг друга в нескончаемой гонке на выживание. С высоты десятого этажа процесс, запущенный гениальным англичанином, выглядел забавно.

Вдруг профессор о чем-то вспомнил и бросился к книжному шкафу. Не найдя нужной книги на обычном месте, он стал торопливо подбирать с пола разбросанные пациентом тома. Когда в его руках оказался внушительной толщины фолиант в темно-синей обложке, он стер с него пыль и принялся быстро листать. На одной из пожелтевших страниц взгляд профессора задержался. Он пробежал глазами текст, пожал плечами и медленно перечитал вслух:

– «В самой природе рядом со взаимной борьбой мы видим факты, имеющие совсем иной смысл, – это факты взаимной поддержки, и они гораздо важнее первых, ибо необходимы для сохранения вида и его процветания...» – несколько секунд профессор стоял в замешательстве. – Чарльз Дарвин, «Происхождение человека»... – Он еще раз глянул на титульный лист, словно не верил своим глазам, и растерянно опустился в стоявшую рядом «вертушку». – Как же так? Выходит, он все понимал... Природа не аморальна... Зло не может быть движущей силой развития... Но тогда почему? Зачем он придумал весь этот хитрый обман? Естественный отбор, теория эволюции, ведущая на самом деле в тупик... Зачем? Что это – подлый эксперимент? Или... злая насмешка гения?...

Толян долго не мог уснуть. Подбирающаяся дремота рассеивалась под натиском дурных предчувствий и мыслей о том, что будет с ним в недалеком будущем, во что превратится он сам и вся его жизнь, что станет с ребенком, если вдруг... Лишь под утро уставший мозг перестал рисовать устрашающие картины. Дав себе установку проснуться при появлении первой обезьяньей рожи, Толян зевнул и почувствовал во всем теле обволакивающую слабость. Подхваченный теплой, убаюкивающей волной, он поплыл, сам не зная куда. Над ним мелькали и проносились смутные тени, впереди что-то призывно светлело, и ему очень нужно было доплыть до этого призрачного мерцания. Зачем? Он не мог ответить... Толян лишь понимал, что однажды он уже видел этот сон, но забыл что-то важное, и если доплывет, то вспомнит, и тогда... На этом мысль обрывалась, но свет становился все ближе, ярче, и вдруг... его перечеркнул дикий, пронзительный крик. Толян резко сел в кровати. Крик продолжался. Он зажмурил глаза и обхватил голову руками. Это конец, – понял Толян. Кошмар перенесся из сна в явь...

– Ой ма-амочки-и-и! – вдруг ясно различил он голос жены. Толян вскочил и безумными глазами уставился в темноту.

– Чего, Люсь? Ты чего? – стал он тупо повторять, догадавшись, в чем дело, и от неожиданности впав в ступор. – Что, уже? Люсь? Началось? Так я это... Сейчас...

– Быстре-ей, – крик превратился в стон.

– Люсь, я мигом... Сейчас... – Толян засуетился, беспорядочно бегая по квартире, напяливая на ходу штаны и рубашку. – Поехали... Держись за меня... Вот так...

Коридор перед родильным отделением насчитывал тридцать семь шагов в длину и восемь с половиной в ширину.

«Надо было сказать... – думал Толян, представляя, какой шок ожидает жену, если вдруг... – С другой стороны, зачем пугать раньше времени... Хорошо, что она ничего не знает. Пусть родит, а там видно будет...»

Он тяжело вздохнул и опустился на расшатанный стул.

«А может, фигня это все? Ну с чего, с какой стати?» – Толян вскочил и снова принялся ходить взад-вперед. «Современная... медицина... бессильна... – в такт шагов зазвучал в мозгу голос профессора. – Я... не осуждаю... не осуж...» Хриплый прерывистый вопль, долетевший из-за двери, заставил Толяна вздрогнуть. Он остановился и прислонился спиной к холодной белой стене. Напротив, как на киноэкране, крупным планом высветились брезгливые лица врачей, глаза жены, когда она увидит появившееся на свет маленькое чудовище... И во всем этом будет виноват он, он, он... «Мы не знаем причины... Медицина бессильна...»

Толян почувствовал слабость. Коридор качнулся и поплыл перед его глазами, а впереди, точно так же, как во сне, замаячило что-то светлое. Он встряхнулся и беззвучно выругался. Что с ним? Лампочка это. Всего лишь обыкновенная лампочка... Но неясное ощущение чего-то забытого снова вернулось, настойчиво сверля мозг и направляя мысли по замкнутому кругу.

Послышался новый вскрик, гораздо громче и жалобней первого.

«Так все поступают, – услышал Толян внутри себя дрожащий, гаденький голос. – Все равно они погибают в первый год жизни... И никто ничего не узнает...»

Протестующий писк младенца, неведомой силой вырванного из своего уютного мира и выброшенного в неизвестность, резанул по ушам. В глазах у Толяна вдруг защипало, будто вместе со слезами выплеснулись наружу его горькие и едкие мысли.

«А может... Что, если попробовать?... Профессор сказал, что не исключает возможность...»

Толян бегом бросился в ярко освещенный конец коридора, туда, откуда сквозь голоса и металлический лязг инструментов доносился громкий плач ребенка. Он чувствовал, что ему вот-вот удастся вспомнить то важное, что ускользнуло во сне. Он ведь знает ответ, елы-палы, надо только напрячься и вспомнить...

Александр Громов

ГРОМОВ Александр Витальевич родился в 1967 году в Подольске. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Служил в Афганистане. Автор двух прозаических книг. За повесть «Роман, который мне приснился» удостоен в 1998 году Всероссийской премии «Русская повесть». Член Союза писателей России. Живет в Самаре.

ТЕРПКОЕ ЛЕГКОЕ ВИНО

Валерке перевалило за сорок. И живет он сейчас уютной семейной жизнью, имеет в поселке небольшой домик с электричеством, газовым отоплением и водопроводом, а вокруг домика небольшой полисадничек, совсем небольшой, даже по меркам поселка – крохотный, но Валерку он вполне устраивает. Там растет несколько яблонь, вишен, растет всякая овощ, пусть в небольшом, но, как считает Валерка, достаточном количестве, продавать он ничего не собирается, и все идет на домашнее хозяйство. Есть и уголок под картошку, тоже невеликий – Валерка собирает с него мешков пять-шесть, но ему хватает. А в дальнем углу полисадничка стоит банька, тоже не ахти какая, но аккуратненькая, обитая изнутри плотно подогнанными сосновыми рейками, по которым для пущей красоты Валерка прошелся паяльной лампой, оставив по всему интерьеру темные тигриные полосы. К баньке пристроен летний душ с большим железным баком наверху.

За день вода в баке становится теплой и какой-то усталой, словно это она – вода – лопатилась весь день на заводе, а не Валерка.

Валерка на все руки мастер, и на заводе, что стоит сразу же за поселком, его ценят, потому и про бак, когда Валерка приволок его с завода, никто слова не сказал. Да и бак-то на заводе все одно валялся за ненадобностью, так как был прохудившийся и не находил применения, а Валерка бак в порядок привел и над душем приладил, ну так и пусть, кто против, бак-то на заводе все равно гнил.