Моргемона (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

Разумеется, одних манускриптов было мало. Важно было всё подтверждать практикой. С самых первых детских сказок Гидра внушала сыновьям и дочерям величие и ответственность их роли посредников меж драконами и людьми. Она впечатляла их страшным концом Тавра и Эвана, но собственным примером показывала, что драконий лёт — прекрасное и вечное искусство.

Зацикленность диатрис на семье несколько вытеснила её из политической жизни. Однако она вовремя спохватилась и после последних своих родов почти немедленно собралась в тур по Рэйке. И везде её преследовали коты и кошки, несущие свои дурные и важные вести. Как всегда, множились разного рода заговоры, особенно от лорда Нуоро — мужа старшей дочери Мадреяров, что взял правление после выхода Вазанта на пенсию — и как всегда были преступники и лиходеи, о чьих деяниях не знал никто, кроме внимательных пушистых разведчиков.

Но самым сложным «ребёнком» из её семейства так и остался Леммарт. Он то приближался, то отдалялся. И хотя Гидра больше не прогоняла его словами о вечных чувствах к Энгелю, полюбить ди-консорта она так и не смогла. Их отношения были похожи на странную дружбу. В дружбе этой Леммарт то возмущался, то смирялся. Однако он и сам понимал: семейного счастья с диатрис у него не выйдет. Поэтому супруги несколько отдалились друг от друга, и вновь пошли слухи о том, что ди-консорт изменяет диатрис на других островах Рэйки.

Гидру это не смущало. Её волновало другое.

Леммарт освоил драконий лёт, но они с Лукавым были совсем не так дружны, как Гидра с Мордепалом. В дурном настроении Лукавый не подпускал к себе даже своего наездника, а в небе под ним не особо-то и слушался. Гидра призывала Леммарта работать над дисциплиной собственной мысли, но всякий раз напрасно. Похоже, отсутствие контроля в небе ди-консорта полностью устраивало. Он летал как пассажир, не разделяя с драконом полётных намерений.

Разумеется, это не могло кончиться хорошо. Однажды Лукавый раззадорился, ловя огромного баклана, и спалил весь порт Арау. Гидра тотчас же примчалась на Аратингу и выяснила, что, по свидетельствам очевидцев, ди Леммарт был навеселе. А Лукавый и вовсе вышвырнул его с себя в море, и тот чудом уцелел. С тех пор Леммарт боялся показываться Гидре, а Лукавому и подавно.

Но диатрис настигла своего супруга и устроила ему взбучку. Она кидалась далеко не только подушками и кричала:

— Ты пожалеешь, что он тебя не сожрал! Как ты мог так опозорить доа?! Как ты мог вписать в историю, которую наши дети будут читать, трепетно ожидая своего первого лётного дня, нечто подобное?!

— Но его никогда не смущало, что я слегка выпил! — возмущался Леммарт, прижимая к себе сломанную в падении руку. — И вообще, он охотился, а в охоте он совершенно неуправляем…

— Так это ещё и не первый раз был? — завопила Гидра и набросилась на него.

— А что мне ещё было делать? — парировал Леммарт. — Я живу как идиот! Муж без жены, надо мной вся Рэйка смеётся!

— У тебя, вообще-то, есть дети!

— Я хочу быть с ними, честно! Всякий раз, когда они отплывают на Дорг или сюда, мы славно проводим время. Но только когда они далеко от Мелиноя. Рядом с тобой я чувствую только боль.

Гидра упрямо сдвинула брови:

— Ты можешь делать что угодно, но ничто не оправдывает пьяный лёт.

— Знаешь, я буду делать то, что захочу!

Словом, с тех пор их отношения прервались. Гневная диатрис вернулась в Мелиной. Её раздражало решительно всё, и домочадцы боялись приближаться к разъярённой рыжей диатрис.

Но сердце её смягчилось, когда она встретила залитую слезами Аврору.

— Какой он дурак, — твердила советница, смахивая слёзы из уголков глаз свёрнутым платком. — Но, дорогая Гидра, как же мне невыносимо, что мне его жаль. Он, может, и идиот, но столько лет кряду он действительно несчастен…

— Тебе хочется поехать к нему в Оскал? — понимающе спросила Гидра. — Я запретила ему покидать остров, пока он не договорится с Лукавым или тот не сожрёт его.

— Ох, Гидра! — Аврора кинулась ей на грудь, и, утешив её, диатрис дала ей волю ехать к Леммарту и не стесняться в своих чувствах, если у неё ещё что-то есть к безалаберному ди.

Аврора ответила ей взглядом, полным стыда и благодарности, и отправилась собираться на Аратингу.

Это дало Гидре некое освобождение. «Мне сложно представить их вместе», — думала она. — «Но, чем чёрт не шутит, Аврора святая, а Леммарт и правда много лет подряд добивался меня — и всё безуспешно. По крайней мере она о нём позаботится, и мне не придётся переживать, что он кинется к Лукавому в пасть от тоски».

Она посвятила себя работе. Иерофант Мсара стал чаще навещать её. Они продолжали корпеть над реформой образования.

И стали до того близки, что Гидра невольно решилась затронуть самую сложную тайну своей жизни. Со всей деликатностью, которой она научилась за годы правления, диатрис осторожно спросила, могло ли быть такое, что почивший диатр Энгель мог стать одним целым с Мелиноем.

Иерофант ответил ей на это взволнованным взглядом.

— Нет, дорогая Ландрагора, трижды и стократно нет, — очень серьёзно сказал он ей. И хотя вокруг них царил безмятежный послеполуденный час, журчали сверчки и перекликались птицы, на балконе, где они обедали вместе, будто стало темно.

— Но ведь даже в старинных книгах по истории не отрицают, что до нас на побережье Тиванды жил иной народ — вовсе не тигры, — неловко заметила Гидра.

— Я тоже с этим спорить не буду, — Иерофант отставил чайную чашку и сжал свои руки, подбирая слова. — Но представьте себе, что вас убили, а вы оставили своей посмертной целью возвратиться и всё равно обучить доа. Вы смогли бы?

— Хм, — усмехнулась диатрис.

— Вот именно. Даже при всём желании, и при всём упрямстве, что могло быть сравнимо с вашим, никому живому не дана такая власть. Мелиной стал демоном, против своей воли или согласно ей. Саваймы, духи леса, духи чувств или прошлых событий, порождаются сами; но нет никакого закона, по которому чем-то подобным может обратиться некогда живое существо.

Гидра тяжело вздохнула. «Позиция церкви понятна, но мне мало просто верить в это».

— А если бы… — она замялась, но Иерофант не торопил её. — Если бы…

— Я унесу вашу тайну в гроб, Ландрагора.

— Это не моя тайна, и поэтому я не могу раскрыть её до конца. Но если бы Энгель был связан с Мелиноем узами крови, и их обоих постигла схожая судьба; могло бы быть так, чтобы они всё-таки существовали, как нечто единое?

Тот выдержал паузу, представляя описанную ею картину. И всё равно покачал головой:

— Дорогая Ландрагора, Мелиной — древнее бесчеловечное зло. Всякий, кто связывается с ним, становится его игрушкой, его сосудом, его инструментом — как он пожелает. Даже ваша матушка, да упокоит её Схали, погибла от последствий их временного союза. Будь вы хитрейшим человеком от западных морей до восточных гор, вам не дано обхитрить его и извлечь хоть что-то хорошее из его присутствия.

— Но, если бы они были совершенно похожи с Энгелем, как при жизни его, так и после смерти?

— Если б это было так, — взгляд Иерофанта упёрся в пустоту, — то это значило бы, что диатра постигла ужасная, жестокая участь. Он не отправился к предкам в царство Схали, а был с концами поглощён Мелиноем. И даже если б каждый жест, каждый взгляд и каждое слово демон повторял бы в точности как диатр, это был бы лишь обман в глазах смотрящего. Сознательный самообман, Ландрагора.

Мурашки пробежали по спине Гидры. Она кивнула и поспешила заверить Иерофанта, что её вопросы вызваны лишь беспокойством разума, а не действительно случившимися событиями.

Но на душе её стало совсем тяжело. Особенно после его последних слов:

— Не избегайте меня, если Мелиной вновь появится в вашей жизни, Ваша Диатрость. Сильная, подкреплённая драконами Рэйка для него лакомый кусок, и он сделает всё, чтобы завладеть им. Не забывайте об этом.

Она кивнула и украдкой стиснула край рукава. «Я понимаю, и ты, и Монифа, вы все ожидаете от Мелиноя чего-то ужасного. Но сколько лет уже он свободен от печатей? И никто не слышал о нём. А если правда в его словах, а не в ваших? Ведь никто не мог знать тех, кто жил здесь до Кантагара. Мы не можем жить после смерти, но вдруг они на это способны? Кто теперь узнает истину? Хорошо бы не я, а то голова от этих мук болит».