Моргемона (СИ) - Орлова Ирина Аркадьевна

— Вылитая я! Только с фамилией, кхм, Астрагал.

— Если б ты придумал другие законы престолонаследия, честь бы тебе была и хвала, — проворчала ему Гидра с постели. — Но меня приняли в семью согласно клятвам богов и людей, а потом я приняла тебя в свою. Я сама отвергла возможность править как Гидриар. Так что…

— А если она будет не только столь же прекрасна, сколь и я, но ещё и с твоим зверским характером?

— Тогда ей достанется самое дикое дитя Мордепала.

Аврора искренне радовалась вместе с ними.

— Какая же красавица! — восклицала она. — У неё, кажется, будут жёлтые глазки, как у тебя, Леммарт.

— А от меня хоть чего-нибудь? — возмутилась Гидра. — Кровь доа, например?

— Я теперь тоже доа, — Леммарт показал ей язык. Однажды он посидел на Лукавом, и его имя навеки оказалось вписанным рядом с её. — Ладно, не шипи, дорогая! У неё зато веснушки как у тебя.

— Выглядит чудесно, очень по-летнему, — промурлыкала Аврора и забрала Лашаю у Леммарта, чтобы тот не размахивал ею из стороны в сторону. — Диатрисса родилась первого йимена, в самый разгар жары. Это будет её месяц.

Гидра заулыбалась и обессиленно опустила голову на подушку.

«Ладно», — подумала она. — «Я ведь всегда добиваюсь своего. Но даже если Лашая не оправдает надежд доа, я научу её всему, что требуется, чтобы она хранила наше знание».

Навестить диатриссу явились лорды и леди со всей Рэйки. Даже старая ди Монифа прибыла, чтобы подержать на руках беспокойную Лашаю. Но Гидра видела, что бывшей королеве осталось недолго. Она угасала, словно горевшая на самом кончике фитиля свеча.

Когда Гидра встала на ноги после родов, она вознамерилась поговорить со своей бывшей свекровью. Они расположились в саду, в тени дубов, и Гидра, позабыв былые распри, взяла её сухую руку в свои.

— Ди, — обратилась она к ней. — Ваш час настаёт. Кого вы увидите у врат Схали, ожидающим вас? Ведь Мелиной никогда не будет там.

— Мелиной и не выказывал ко мне любви, — вздохнула Монифа. Она была закутана в полупрозрачную дупатту, что скрывала её морщинистую шею и бросала на лицо цветную тень. — Он был для меня прикосновением к иной жизни, но, конечно, не возлюбленным. Мне лишь хотелось приобщиться к его миру. А он отвечал мне, связанный проклятьем леди Тамры; ведь она желала разрушить нашу с Эвридием семью. Может, мои чувства тоже были результатом порчи…

— Значит, вы уйдёте одна?

— Не знаю, — та кашлянула и махнула рукой, отгоняя от себя назойливую летнюю муху. — Но я надеюсь, что Эван будет там. И я смогу сказать ему, что была неправа. Его измены могло и не быть, будь я хорошей матерью.

— А Энгель?

Её голубые глаза, неожиданно ясные для пожилой женщины, вдруг впились в лицо Гидры.

— А Энгель — это и есть Мелиной, дорогуша, — произнесла она, нарушая титулование. — Разве ты не поняла?

Гидра вновь остолбенела. «Это-то я поняла, но потом я также поняла, что он был созданной лишь для меня иллюзией. С другой стороны, если он сам же и родился от Мелиноя, Мелиной как таковой не был сказкой».

Она запуталась.

И нахмурилась.

— Но…

— Я поняла твой замысел, Ландрагора, — произнесла Монифа степенно и назидательно. — И я уважила его. Я сама думала так же: не желала уходить в разгул, не продолжив род кровью доа. Всё-таки и у меня были принципы. И поэтому я сперва родила Эвана, и лишь потом…

Она вздохнула и уставилась на пышные клумбы гортензии.

— Нынче проклятье спало. И тех чувств больше нет. А может, это просто старость. Мне нечего больше сказать Мелиною. Но ты ведь ждёшь его. Не так ли?

Гидра потёрла свой лоб.

— Я… я долгое время встречалась с ним, — неловко пояснила она. — С Энгелем. На побережье. Пока не стало ясно, что он не настоящий.

— Понятия не имею, милочка, с кем ты встречалась, но тебе ли обманываться? Мелиной существует. И он здесь, среди нас. Иерофант не осведомлён об этом, но, похоже, все печати сняты. И кто знает, чего ждёт лхам? Может, и у него есть свои ограничения? Но, несомненно, он не оставил своих замыслов покорить Рэйку. Меня удивляет, что ты игнорируешь это.

«Если думать о нём, как об Энгеле, то, несомненно, то был плод моего измученного воображения, жаждущего воссоединиться с ним», — подумала она. — «Но если думать о нём как о Мелиное, то он… он же действительно существует?»

Она вздохнула, и стародавние боль, неуверенность защемили в груди.

«Но тот ли это, кто мне нужен?»

Ди Монифа покачала головой.

— Я говорила тебе тогда, говорю и сейчас, — проскрипела она. — Не поддаться ему невозможно. Даже если ты будешь отрицать его существование, это ничего не изменит. Согласно твоей воле или против неё — он своего добьётся. Молись только, чтобы был он милосерден к тебе; хотя доа он вряд ли пощадит. Овладеет и раздавит, уничтожит изнутри, как личинки пожирают чужое тело.

«Нашла, кого запугивать», — рассердилась Гидра. — «Меня не соблазнить обещаниями власти или бессмертия. Я диатрис и доа, и я буду делать то, что лучше для Рэйки. Если Мелиной явится, я буду готова говорить с ним — но лишь на собственных условиях».

Однако Гидре оказалось не так просто отрешиться от бытовой жизни, чтобы думать о подобном. Даже при наличии кормилицы ребёнок оказался большой нагрузкой на ежедневное расписание диатрис; к тому же она столь боялась повторить ошибки своей матери, что буквально не отходила от маленькой Лашаи, чтобы ничего не упустить.

Другие дети тоже оказались немалой трудностью. А именно — дети Мордепала и Сакраала. Пылкие маленькие создания частенько долетали до города, и жители жаловались на попытки цветастых разбойников — размером с пару летучих собак — украсть их котов или проломиться внутрь на свет.

«Вот и начался конфликт интересов», — подумала Гидра и стала изобретать способы отвадить детёнышей от города. Она решила воздвигнуть на ближайших холмах ненастоящие дома со светом внутри, куда те могли бы прилетать, чтобы удовлетворить своё любопытство. Потом придумала внушительное вознаграждение пастухам, чьи стада пострадают от драконьих детей. И в конце концов определила, что летучая детвора чаще всего активна на восходе и закате, из-за чего ввела запрет на зажигание огней до наступления темноты в крайних районах Мелиноя.

А потом Иерофант Мсара сообщил ей, что безумие леди Ланхолии развилось и стало слишком опасным. Тогда Гидра взяла к себе маленького Тавроса Гидриара. По праву рождения он носил титул «лорд», и он, кажется, с самого начала знал об этом, оказавшись маленьким зазнайкой. Впрочем, Лашая дала ему столь уверенный отпор, что они оба заняли друг друга, как настоящие брат и сестра.

И пока Гидра разбиралась со всем этим, она вновь вошла в положение. Всего у них родилось ещё четверо детей: сын, потом сыновья-близнецы, и потом снова дочка. Они назвали их: Леонард, Альтар и Альфир, и Лисандра. Из всех лишь Леонард имел светлые, отдающие краснотой волосы; остальные, все как один, пошли в отца. В Мелиное шутили, что у Рыжей Моргемоны лишь один рыжий сын: её брат, Таврос.

В этой шутке была доля шутки. Гидра растила Тавроса, как своего, и вскоре тот стал называть матерью её. Мальчик не успел запомнить свою настоящую мать. Когда ему было три года, леди Ланхолия подавилась пеной во время припадка и умерла.

Затем почила и ди Монифа. В её честь были организованы пышные похороны. Люди запомнили её как верную соратницу Эвридия и мать народного любимца Энгеля. Гидра смотрела на надгробие, изображавшее Монифу как прекрасную молодую леди, и думала: «Сколько грязных и мрачных тайн уносят с собой в могилу благообразные и уважаемые дворяне?»

Впрочем, она не слишком переживала из-за ухода «старой гвардии». С каждым годом дел всё прибавлялось.

Её занимало изобретение определённого учения доа, и она много времени провела с Иерофантом, составляя моральный кодекс не только лишь для драконьих всадников — а также и для всех, кому доведётся иметь дело с драконами, ухаживать за ними и слушать их. Они много лет работали над созданием парадигмы, где драконы перестали бы быть символом власти и стали уникальным чудом Рэйки, которое не может принадлежать кому-то одному.