Малыш: мамино счастье - Ирина Чеснова

...

Чувство вины – это наш внутренний голос, который выносит приговор, это самоосуждение и самообвинение: «Я плохая, мне нет прощения».

Вина – коварное чувство. Стихийное, неуправляемое и очень-очень горькое. Оно накатывает как огромная неумолимая волна, от которой не спрятаться, не скрыться. Оно поглощает тебя целиком, сжирает и топит. И вот ты уже без воздуха, без надежды, с тяжеленным камнем в душе.

Я прошла через это. В мучениях и самокопании я провела долгих три года. И то, что уместится здесь на нескольких страницах, терзало меня каждый день и каждую ночь.

Все началось еще тогда, на старой даче, с легких уколов совести. «Ну как же можно думать о чем-то другом, кроме своей крохи, – взывал мой материнский разум к моим же материнским чувствам. – Как можно тяготиться этим расстоянием вытянутой руки? Как можно сожалеть о прикованности к ребенку, когда нас связывает вовсе не цепь. А ниточка. Самая ценная, самая дорогая. Ее нельзя порвать и разрезать!»

Но как я ни пыталась «приструнить» себя, все равно душа рвалась «на свободу», и даже тело, казалось, все затекло от гнетущего однообразного существования «при Даше».

Я и не заметила, как неглубокая царапина от уколов совести переросла в незаживающую рану. И эта рана становилась все глубже. Она ширилась за счет новых «ошибок», которые я совершала.

Вот, не сдержалась, накричала.

Шлепнула в запале.

Не смогла подавить раздражение.

Надо бы пойти гулять, а мне лень…

Нужно поиграть с ребенком, а меня манит газетка…

И так каждый день. Долгих три года.

Я раскаивалась, божилась и клялась, что ничего из этого больше ни за что не повторится, и… вновь наступала на те же грабли. И мое чувство вины перед дочерью, как бриллиант, сияло всеми гранями.

На четвертый год Дашиной жизни, когда в нашей семье уже появился маленький Григорий, я окончательно себя извела. Каждый несдержанный окрик или – о, ужас! – шлепок отдавался в душе ударом тупого копья. Но я уже привыкла к этой постоянной ноющей боли. Я с ней жила.

Впрочем, что там шлепок? Он был редок и омыт слезами раскаяния. Не на нем, великом и ужасном, держалось мое чувство вины. Не он был вечной причиной моих душевных мук.

Самым главным своим преступлением я по-прежнему считала неугасимое стремление хоть ненадолго отвлечься от детского мира. Вырваться из него и пожить своей – личной – жизнью. Без дамоклова меча в виде ненавистных прогулок и других ритуалов по расписанию. Без уничтожающего все живое слова «надо».

Меня убивало собственное нежелание посвящать детям ВСЕ свое время. Я считала, что должна принадлежать им. Вся, без остатка. Но что-то внутри меня отчаянно этому сопротивлялось. Хотелось хоть капельку личного «я» оставить себе, любимой, и заняться чем-то, что никоим образом не связано с моей ипостасью мамы. Из-за этого самой себе я казалась настоящей ведьмой, достойной костра инквизиции.

Что там говорить, страдала я невероятно, ругала себя за эгоизм, за «неправильные» порывы и «неподобающие» поступки. В итоге, мой мазохизм расцвел пышным цветом. А подпитывали его два образа «идеального родителя» , которые постоянно стояли у меня перед глазами. Они развивали во мне хронический комплекс неполноценности, заставляя чувствовать себя еще более никчемной.

Первый образ был очень даже живым. Из плоти и крови. С руками, ногами, головой, горячим сердцем и холодным разумом. И воплощал его мой собственный муж…

Для моего мужа заниматься детьми – это не труд, а удовольствие. Не обязанность, а радость. Не усилие, а желание. Никто не стоит над ним со скалкой – «Поиграй с Гришей, почитай Даше!» Его самого тянет возиться с ними, дурачиться, гулять, рассказывать сказки, придумывать истории.

Я ни разу не видела, чтобы он повел себя по отношению к нашим детям «неправильно» – например, шлепнул, несправедливо наказал, не выполнил обещание, сказал: «Уйди, не мешай, я устал». И что-то я не замечала, чтобы его глодало чувство вины. Потому что он не делал и не де лает ничего, за что ему было бы стыдно. Он не испытывал и не испытывает эмоций, которых хотел бы избежать.

Конечно, у нас с мужем были абсолютно разные «весовые категории». И его удовольствие от общения с детьми, и моя жажда «личной жизни» объяснялись просто: нашим чадам мы отдавали разные куски своей жизни. Муж – от силы два часа в будний день, я – почти все часы и минуты. Но кто будет смотреть на это несоответствие, когда в глаза бросается совсем другое: его непреходящее наслаждение от выполнения родительских обязанностей и мое вечно преходящее.

В общем, на его фоне совершенного воплощения отцовства, стремящегося каждую свободную минуту посвятить детям, я со своим рвением «на свободу» смотрелась, мягко говоря, бледновато. И от этого мне становилось еще горше. Тем более что я прекрасно знала, какой должна быть уже упоминавшаяся здесь НАСТОЯЩАЯ мать. Этот второй – виртуальный – образ идеального родителя во всех подробностях нарисовался в моей голове и, как привидение, не давал спокойно спать целых три года.

«Настоящая мать»

О, про нее я знаю все. Настоящая мать – это светоч безусловной родительской любви, самопожертвования и полного погружения в горшки, песочницы и развивающие занятия. Она совершенно искренне считает, что кричать на детей – преступление, шлепать по попе – кощунство, говорить «Иди сам поиграй» – святотатство. И, естественно, никогда не позволяет себе ничего из перечисленного.

Настоящая мать не допускает даже мысли о том, чтобы до окончания декретного отпуска вверить свое сокровище няне или бабушке, а самой отправиться на штурм профессиональных высот. Она глубоко убеждена, что должна неразлучно провести с собственным ребенком как можно больше времени, дать ему максимум тепла и ласки при постоянном физическом и духовном контакте. Воспитать Человека – главная цель ее жизни. А если получится подарить человечеству нового гения, то это вообще идеал.

Настоящая мать – это конь-огонь. Она бодра, весела, излучает позитив и все на свете успевает. Степени ее самоконтроля позавидовал бы даже Джеймс Бонд.

До обеда настоящая мать водит хороводы на детской площадке. В тихий час строгает борщи, лепит паровые котлетки и разгоняет пыль влажной тряпкой. Вечером увлеченно собирает пирамидки и мозаику. С выражением читает вслух сказки Чуковского. А может и с ходу выдать истории собственного сочинения.

Она не признает никаких развлечений, кроме чтения журналов для родителей и книг по развитию ребенка. Свое общение в Интернете с такими же увлеченными мамочками строго дозирует. Еще она ведет дневник, куда старательно заносит все успехи и достижения своего чуда. Эти записи – монументальное свидетельство ее материнского подвига.

Настоящая мать собственноручно мастерит полезные игрушки. Наплевав на дорогой ремонт, расклеивает по дому обучающие плакаты. Скупает диски с классической музыкой в специальной обработке для детей, а также различные «звуки природы».

Но самое главное, настоящая мать – это МАТЬ. Ребенок для нее – вместо кислорода. Она им дышит. И все, что делает для него, от котлеток до башни из кубиков, она делает с большим удовольствием, без пересиливания себя. А потому круглосуточно светится от своего материнского счастья…

Этот навязчивый образ «настоящей матери» рисовался в моем воображении выпуклым и ярким. Но как я ни старалась, мне никак не удавалось ему соответствовать. Впрочем, особых стараний там и не было. Слишком много в моей жизни молодой мамы было дел, которые не доставляли мне никакого удовольствия, и я находила любые отговорки, чтобы ими не заниматься. Оправдывала себя и… ужасно страдала, осознавая собственное малодушие.

Мои страдания усугублялись еще и тем, что они бурлили внутри меня и не находили выхода. Никому ведь не признаешься, что, затыкая воззвания совести, ты меняешь пальчиковое рисование на лазание по Интернету. Никому не расскажешь, что считаешь время, проведенное у качелей на детской площадке, бессмысленно потерянным. Ни с кем не поделишься, что ужасно устаешь от ежесекундного «мама-а-а-а». Стыдно!...

Чувство вины обессиливает и опустошает, лишает уверенности в себе и, самое главное, мешает принимать правильные ре шения. Оно фиксирует нас на самих себе и не дает думать о других, сопереживать им. Ощущая вину, мы застреваем в прошлом, хотя должны жить настоящим и смотреть в будущее.

Ближе к пяти Дашиным годам внутренний червь под названием «Я не делаю всего того, что должна, и не посвящаю детям все свое время» («Но все равно не буду, потому что не хочу») изъел меня окончательно. Смертельно устав от раздувшегося чувства вины, я стала размышлять, смотреть по сторонам, читать разные книжки и общаться на наболевшую тему с другими мамами. И постепенно пришла к выводу, что самоотречение, пересиливание себя, жизнь как материнский подвиг – все это ложные понятия . Что собственное заклание на алтарь интересов и желаний детей – обряд безумно рискованный. Так можно покалечить не одну судьбу. Вокруг меня все настойчивее звучало мнение, что малышу нужна не идеальная, а СЧАСТЛИВАЯ мама. И это мнение было настолько голосистым и убедительным, что я тоже подняла его на щит.