Собрание сочинений в шести томах т.2 - Юз Алешковский

– Простите, товарищ Мехлис, не совсем понял…

– Все о групповой де-фло-ра-ции. Ясно?

– Будет выполнено, товарищ Мехлис. Вас понял…

Замнаркома здравоохранения СССР немедленно вызвал из небытия профессора Вагинова, занимавшегося в двадцатые, полные безумных мечтаний и надежд, годы проблемами сексологии социализма-коммунизма.

В быстренько сочиненном «Путеводителе по счастливому будущему» профессор посвятил целую главу праздничной церемонии «масслишдевневу» – массовому лишению девичьих невинностей – молоденьких обитательниц «ко-мобщий» – коммунальных общежитий.

«Путеводитель по ЭС БЭ» был уже в печати, когда разразилась гроза. Перерожденцы вычистили Вагинова из партии. Его лишили кафедры и запретили преподавать. Не помогло даже то, что по звонку Троцкого за очерненного энтузиаста вступился сам доктор Фрейд.

Более того, Вагинов отдан был под суд, так как родители дюжины девиц, жертв «экспериментальных исследований некоторых косных пережитков эволюции», обратились с гневным письмом к Н.К. Крупской, бывшей в то время как бы совестью нашей половой жизни.

Родители жаловались на то, что их дочерей дефлорировала в день Седьмого ноября 1925 года группа военнослужащих командного состава во главе с Буденным, но под наблюдением и руководством профессора Вагинова, после чего молодые женщины получили памятные дипломы и неприличные фотографии.

Тираж скандального «Путеводителя» был уничтожен, а автор его сослан на Соловки…

Так вот – замнаркома вспомнил в тяжкий миг своей жизни о развратнике от науки Вагинове и его авангардистском труде.

С помощью дружков из органов и Моссовета Вагинова мгновенно обнаружили и доставили в кабинет замнаркома.

Он прямо спросил:

– Сохранился ли хоть один экземпляр «Путеводителя»? После наших побед на озере Хасан, в Литве, Эстонии и Латвии, Юрий Валентинович, кажется, меняются времена… Партия интересуется сегодня всем, имеющим отношение к групповой дефлорации.

– Готовится какая-нибудь всенародная акция? – рискованно пошутил Вагинов.

– Я не посвящен в подробности. Итак, могу я рассчитывать на вас?

– В полной мере. Однако заветный экземплярчик находится в Калинине, бывшая Тверь. Давайте машину, трястись в поездах больше не желаю.

– Не беспокойтесь. К вашим услугам спецсамолет. Выезжайте в Тушино. Машина у подъезда…

Через несколько часов замнаркома здравоохранения СССР лично доставил библиографическую ценность Л.З.

Вот чем занималась часть высокопоставленных лиц 20 июня 1941 года.

Всех близких Л.З. предусмотрительно отправил отдыхать на все лето в Ливадию, Крым.

21 июня 1941 года он стоял с букетом полевых цветов на крыльце дачурки. Наконец подъехал «линкольн» с Верле-ной и Верстой. Л.З. пошел им навстречу, отечески раскинув руки для теплых поздравительных объятий.

Пахли девицы, ошалевшие от волшебств, дешевым одеколоном, телячьей кожей линкольновских сидений, дорожным бензинчиком и пикантно перебивавшим все эти милые запахи нежным потом юных подмышек.

Л.З. сразу принял решение неукоснительно сочетать родственную нежность с деловитой строгостью. Сказал, что ему необходимо до обеда поработать. Просил сервировать стол и охладить шампанское… День был жарким…

Л.З. сидел в кабинете на втором этаже дачурки и с чувством почти беспредельного всемогущества, сообщенного ему не только достаточно высоким положением, но ни с чем не сравнимым предвосхищением обладания «обожаемыми телами», работал над проектом всеармейского приказа «О запрещении беспорядочных половых сношений рядового и командирского составов с местными жительницами на территориях Эстонии, Латвии и Литвы».

Казалось, вся терзавшая Л.З. ужасно долгими месяцами и годами похоть нашла себе вдруг выход в страстной ярости и в глубоком возмущении, с которыми обрушился он, орудуя американской самопиской «Эверест», на «презревших все нормы коммунистической нравственности красноармейцев, командиров и даже политруков, пользующихся «увольнительными» как лживым предлогом для вступления в половую связь с враждебно настроенным к Красной Армии населением… безотлагательно искоренить… вплоть до лишения воинских званий… уведомлять в каждом случае невест и жен совокупившихся… пяти нарядам вне очереди… повторно… пятнадцать суток строгой гауптвахты… начать секретные исследования… в виде безвкусных десен-сорных добавок в красноармейский котел и в блюда комсостава… комсомольцы и коммунисты должны быть в первых рядах борцов с половой распущенностью на вышеупомянутых территориях…».

Из столовой до вдохновенно работавшего Л.З. доносилась изумительная, волнующая почище, чем Глинка и Чайковский, фарфоровая, хрустальная, серебряная музычка сервизов. Сестрички мурлыкали под нее разную легкомысленную советскую белиберду, и такое вдруг нахлынуло на Л.З. чувство полноты счастья и любви к себе, к работе, к дачурке, к невыразимой устроенности жизни, к стране, к Сталину и особенно к этим вот двум существам, кричащим из кухни «поросеночек уже прямо прыскает, Лев Захарович…», что он в каком-то сладчайшем порыве потрясенной души искренне подумал: «Ничего не пропало даром… ничего… ни годы круглосуточного труда… ни вынужденные жертвы… ни потеря здоровья с ослаблением функций сердца и почек… ни страхи и ожидания крушения нашего сталинского ЦК… ничего…».

Л.З. не мог больше сидеть в кабинете. Проект приказа остался недоработанным. Начполитупра Армии спустился вниз.

Верлена и Верста, с этой минуты – Верочки, зашторили окна и зажгли свечи. Л.З. был буквально пьян без коньяка и шампанского.

– Я думаю, что мы поднимем наш первый тост за ваших родителей, Верочки. Если бы не они – мы не имели бы сегодня счастья сидеть вместе за этим столом, – сказав так, Л.З. преисполнился бурным уважением к себе за проявленное, как ему казалось, принципиальное благородство.

Тон, надо сказать, взят был Л.З. наивыгоднейший, так как Верочки испытали очередную страстную благодарность к своему покровителю за память о погибших в автокатастрофе маме и папе, что тотчас абсолютно расковало их аппетит, манеры, речь, характеры – расковало, одним словом, чувство жизни и чудесной свободы.

Л.З. подливал им шампанского, уверяя, что оно гораздо старше Великой Октябрьской революции и из подвалов самого Николая кровавого. Затем Л.З. овладела обычная застольная тяга к еврейским, грузинским, армянским и солдатским анекдотам.

Кроме всего прочего, Л.З. старался следовать рекомендациям «Путеводителя в светлое будущее», особенно параграфам, посвященным «усиленному воздействию на подсознание дефлорируемых избранниц произведений музыки, художественной литературы, танцев и остроумия устной речи, всегда приносящим неожиданные эффекты и во многом облегчающим выполнение задач № 1-3, а также 14, 21 и так далее».

– Однажды Рабинович с супругой пригласили на чашку чая с курочкой Бусю Гольдштейна и Пушкина. Вдруг Рабинович спохватился и закричал: «Маня, где ты, Маня?»… А Маня отвечает: «Я и Буся под столом…»

– Увв-ха-ха-ха…:

– Ой, помммиррраю… А потом? Потом пошел Пушкин с девушками в лес. И вдруг заблудился. Между прочим, царь очень этого не обожал… Девушки кричат: «Пушкин… Пушкин… Где ты?» А Пушкин отвечает: «Во мху я по колено».

Бешеный хохот. Огромный успех… Л.З. разошелся и рискнул рассказать совсем уж староказарменную похабщину:

– Генерал спрашивает у Екатерины Второй: «А что это у вас?»… Вы знаете, Верочки, что этот монарх была ужасно развратная?… Отлично… Она и отвечает генералу: «Это у меня – горы алтайские». Речь шла о животе… Тогда он по казывает пальцем на… буфера, то есть на грудь: «А это, что-с?» – «Колокола китайские». – «А это?…» Вы, конеч но, понимаете, о чем идет речь… «Это – ад кромешный», – говорит Екатерина, а сама хватает генерала… подождите, не хохочите… за огромную ялду – и как крикнет: «А у тебя это что, мерзавец?» «У меня, товарищ императрица, это – Иуда грешный». Подождите, не хохочите… Тогда Екатерина при казывает: «Ложись, генерал, на горы алтайские, берись за колокола китайские и гони Иуду грешного в ад кромеш ный…»

Л.З. был потрясен правильностью рекомендаций профессора Ваганова. Верочки вывалились от бешеного хохота из-за стола да вдобавок потянули за собой удивительно остроумного анекдотчика.

Вдруг Верста воскликнула:

– Ленка, это наш ковер… наш… смотри…

– Да… да… наш… вот – на изнанке надпись «ВЧК Бухары»…

– А вот – пятно от какашек Рекса… Как я сразу не узнала?…

Л.З. обомлел, скрипнул зубами – ах, если бы слышал этот скрип зав. отделом вещей и предметов, конфискованных у врагов народа, – но быстро нашелся:

– Я надеялся, что вам это будет приятно.

Верочки с рыданиями, столь естественными после хохо-тунчика, бросились на шею душевно-чуткому покровителю… Затем было много слов о счастливом детстве, трагических случайностях, слов о том, что Л.З. теперь «папа и мама вместе взятые» и так далее…