Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

Украдкой брошенный на Джейми мой взгляд зафиксировал чуть заметный кивок. Рабы могли знать об Эуоне или хотя бы о том, где он находится, к тому же Джейлис сама предлагала мне проинспектировать свое жилище. Шанс нельзя было упускать.

– Миссис Эбернети, ваш сахарный пресс, кажется, не в порядке, мне стоит взглянуть. Я починил бы его, пока жена занимается больными.

Сделав такое заявление, Джейми холодно кивнул и молча вышел через веранду, засучивая рукава. Что ж, отлично, сферы наблюдения разделились: я буду осматривать жилые постройки, а Джейми – завод.

– Во рукастый, скажи? – бросила ему вслед Джейлис, не заметив подвоха. – Барнаба тоже такой был: как увидит неисправную машину, так бежит ее чинить. А как увидит симпатичную рабыню… так другое место у него чешется, – закончила она. – Идем, больные живут за кухней.

Кухня составлялась из множества пристроек, которые присоединялись к дому крытым переходом, по обеим сторонам которого рос жасмин. Он как раз цвел, разнося благоухание, и казалось, что идешь по какому-то фантастическому мосту, где пахнет цветами и гудят, подобно волынке, пчелы и шмели.

– Тебя когда-нибудь жалила пчела? – брякнула Джейлис, отгоняя назойливых насекомых.

– О, много раз.

– И меня тоже, – оживилась она. – И тоже не раз, да только мне все нипочем, разве только краснота на коже. А прошлой весной пчелка ужалила рабыню, прислуживавшую мне на кухне. Та раздулась и умерла прямо тут же, представляешь?

В глазах Джейлис играли насмешливые огоньки.

– На самом деле этот случай был только мне на руку, потому что остальные рабы переполошились и теперь искренне считают, что я ведьма, мол, закляла дуреху. Но я не жалуюсь: чтобы поднять авторитет, все средства хороши, а эта козочка сожгла мне недавно бисквит, а я возьми и промолчи. Зато теперь все без пригара готовят.

Услышанное поражало и помогало представить портрет Джейлис в полной мере: эта женщина не остановится ни перед чем, чтобы достичь цели, используя прямо или косвенно все, что можно использовать, и даже то, что нельзя. Выходит, кое-что странное таки происходило в Роуз-холле, становясь достоянием общественности в виде трепливых кумушек наподобие тех, от кого я слышала все эти истории о миссис Эбернети.

Жасмин, хотя рос густо, все же не закрывал сахарный тростник, растущий внизу, поэтому я могла видеть Джейми, что-то обсуждавшего с управляющим или надсмотрщиком, который показывал составные части машины. Джейми с интересом вглядывался в пресс, так что я не знала, о чем они говорят – только ли о машине или и о мальчике тоже. Я чувствовала, что Эуон рядом, оставалось только найти где.

В кухне я не увидела ничего, что подсказывало бы мне направление моих поисков, поскольку там были только рабыни, занимавшиеся готовкой. Очевидно, они задумали печь пирожки с горохом, потому что одни месили тесто, а другие лущили горох. Одной молодой женщине я улыбнулась, надеясь расположить ее к себе, чтобы потом поговорить на досуге. Благо был повод: она была беременна и не могла поставить тазик поудобнее из-за выступавшего животика. Девушка очень удивилась, но мигом опустила голову. «Верно, им нельзя разговаривать с гостями», – подумала я. Тем не менее она снова взглянула на меня, пока я шла дальше по помещению.

Маленькая кладовка у кухни была пристанищем одного из больных рабов, лежавшего под полками с головками сыра в кромешной тьме. Завидев свет из открытой двери, он уселся на подстилке и заморгал.

– А что с ним? Я ничего не вижу.

Кожа пациента была теплой и влажной на ощупь, последнее, быть может, от воздействия сыра, то есть лихорадки и жара не было. Он не выказывал беспокойства по какому-нибудь поводу, и его поведенческие реакции были нормальными, если говорить о психическом здоровье.

– У него червь, – объяснила Джейлис.

Я ничего не поняла из ее объяснения: внутренние паразиты, к сожалению, живут в организме множества людей, но из этого еще не следует, что их нужно держать в темноте на подстилке. Три четверти черных, если не все, и добрая половина белых носили в себе разнообразных паразитов и разносчиков инфекций, но для взрослых людей эта гадость не критична: черви могут нанести серьезный урон разве что младенцам и старикам, остальные люди переживают только несколько неприятных моментов.

– Думаю, что не червь, а черви, – поправила я Джейлис.

Пальпация не показала ничего: ни подозрительных масс, указывающих на наличие кишечной инвазии, ни тревожных сигналов от селезенки.

– Без света я не могу сказать что-либо определенное, но мне сдается, что он здоров. А почему он лежит в потемках?

Джейлис не успела или не захотела ответить мне, желая, чтобы я увидела сама, что с мужчиной. И точно, раб дернулся, будто от резкой боли, скрутился, приняв позу эмбриона, а затем принялся сворачиваться и разворачиваться, крича и стуча головой о стену. Внезапно припадок прекратился, и настала фаза успокоения, во время которой он тяжело вздыхал и утирал пот.

– Мамочки, да что это?

– Это лоа-лоа, такие черви. – Джейлис забавлялась моим испугом. – Живут под веком, в глазном яблоке, причем время от времени переползают в другой глаз через носовую перегородку. Отсюда и возникает боль.

Она помолчала, слушая, как пыхтит раб, и продолжила:

– Я держу его в темноте, как ты выразилась, потому что в потемках черви меньше движутся, следовательно, реже переползают через нос. Мне рассказал о таком чуде паренек с Андроса, говорит, мол, поначалу они живут на поверхности глаза, а потом уже забираются поглубже, очень уж им по душе там копошиться. Пока они наверху, их можно вытащить – для этого пользуются иголкой. А потом уже все, каюк.

Джейлис отворила дверь пошире и закричала на служанку, чтобы та пришла со светом.

– О, у меня и игла есть!

Она извлекла из кошелька на поясе подушечку из войлока, где торчала игла длиной не менее трех дюймов. Джейлис уверенно протянула мне инструмент.

– Ты что, рехнулась? – выдохнула я.

– Отнюдь. Как раз пригодятся твои медицинские познания.

– Но… – начала было я, разумея, что извлекать червей из глаз пациентов мне еще не приходилось.

Делать было нечего: Джейлис не захотела бы везти раба к врачу и оплачивать лечение, а я все равно была здесь.

– Ладно. Тогда так: принеси еще ножик, небольшой, но острый, и бренди, – обратилась я к служанке. – Нож и эту иголку окуни на минуту в бренди, а потом подержи их над зажженной свечой. Когда они остынут, принесешь мне, но только сама руками не лезь к остриям.

Один глаз был крапчато-коричневый, а не белый, какими мы привыкли видеть человеческие глаза. Наверное, крапинки были следами жизнедеятельности существа, так некстати выбравшего себе место жительства. Приподняв веко и сунув свечу поближе к лицу пациента, я увидела желтоватую склеру, прожилки которой налились кровью. Зрачок сузился, но больше ничего в глазу не было.

Зато под вспученной конъюнктивой другого глаза что-то явно шевелилось!

Я почувствовала, как сердце обрывается, а желудок подпрыгивает, готовый извергнуть содержимое, но призвала на помощь врачебное хладнокровие и попросила Джейлис:

– Держи его за плечи. Не давай ему двигаться, а то можно повредить глаз.

Операция выглядела устрашающе, но не содержала в себе ничего сверхъестественного: я надрезала конъюнктиву во внутреннем углу, быстро поддела ее ногтем и увидела, что под ней извивался противный червяк. С помощью иглы я, сморщенная от отвращения, подцепила его и вынула из глаза. Животное улетело к сырам; я надеялась, что он хотя бы не будет переползать из головки в головку.

Кровь даже не выступила, и я по размышлении решила оставить все как есть. В конце концов слезы могли прекрасно обеззаразить рану, а шовного материала, чтобы зашить ее, у меня не было. По счастью, рана была маленькой.

По моей просьбе нашли чистую ткань, из которой была сделана повязка. Процесс пошел – Клэр Бошан становилась заправским лекарем, мастером на все руки.

– Уф. Хорошо. А где второй?

Следующему рабу не пришлось стать моим пациентом: придя в сарай у кухни, мы увидели труп. Это был мужчина средних лет, заблаговременно поседевший. Мне сделалось жаль его и обидно за условия содержания рабов в Роуз-холле.

Он умер вследствие ущемления грыжи. Даже без вскрытия были видны гангренозные кишки, выпиравшие сбоку живота. Тело еще хранило тепло, но кожа уже позеленела. Было ясно, что страдалец умер в муках: следы агонии на лице, неестественные изгибы тела и вывороченные конечности.

– Джейлис, в чем дело? – Я выпрямилась и уставилась прямо на нее. – Господи помилуй, мы торчали в доме, пили чай и балагурили, а здесь!.. Он умер совсем недавно, но до этого, верно, мучился не один день! И ты все это знала! Отчего же ты не сказала мне, не позвала меня, не направила сюда?

– Я уже утром видела, что он умрет, – бесстрастно ответила Джейлис. – Я видела подобное не раз, поверь, хоть и не врач, и я не думаю, чтобы ты что-нибудь могла для него сделать.