Красная тетрадь - Екатерина Мурашова

– Не, это никак невозможно! – резво среагировала Настасья. – Аграфена, это, конечно, хорошо, да у вас же детки малые! И служба вам до сей поры, как я вижу, в охотку…

– А то! – приосанился Загоруев. – Я – государственный пес, иного ничего и делать-то не умею.

– Тем более! – припечатала Настасья. – Идите нынче ж к себе в управление и пишите!

– Так точно! – Карп Платонович шутливо отдал честь. Настасья улыбнулась в ответ странной, бегучей улыбкой.

Уходя, Загоруев оставил Настасье «за постой» едва ли не в два раза больше обычной платы. Он всегда честно платил за сотрудничество. Большинство агентов принимало «сребреники» с радостью. Нынче же Настасья, увидев на столе «лишние» деньги, перекривила лицо в мучительной и злой гримасе. Глянула в окно на Загоруева, который как раз влезал в седло, и, что-то прошипев себе под нос, смела деньги в подставленную коробку. Потом кошачьим брезгливым жестом отряхнула пальцы и пробормотала: «Нежности ему… Как же!»

Глава 19

В которой Манька предостерегает сестру, Вера открывает новый прииск, а Гликерия Ильинична опять теряет и опять находит сына

Соня всегда нехорошо спала по ночам. Часто просыпалась, иногда подолгу не могла заснуть. Окончательно сон покидал ее, едва брезжил рассвет. Обычно она зажигала свечу и читала до того, как проснется Матвей. Нынче на ее щеках еще виднелись не стершиеся с вечера дорожки от слез: накануне Соня читала «Хижину дяди Тома» до тех пор, пока не догорела свеча. Едва проснувшись и выглянув в окно, Соня увидела Карпуху, который в дорожной пыли пытался катать треснувший обод. Опасливо покосившись на сладко сопящего носом Матвея, Соня споро натянула юбку и кофту, накинула платок и, приоткрыв окно, бесшумно выскочила наружу.

– Чего тебе? – спросила она у брата, быстро оглядывая его.

Карпуха был все тот же: носил грязную полосатую рубаху, рваные на коленях штаны, под носом засохли зеленые сопли.

– Пожрать бы чего… Да ладно, я понимаю, – сам себя окоротил мальчик. – Манька тебя в лесу за огородом ждет, где двойная береза. Говорить хочет. Беги сейчас.

– Хорошо, – кивнула Соня. – Ты обожди здесь. Я с Манькой поговорю, а потом вернусь в дом и тебе поесть вынесу.

– Лады! – оживился Карпуха, и ловко подбросил палкой свой импровизированный обруч. – Гляди, как я могу!

– Замечательно! – фальшиво восхитилась Соня и, подобрав юбку, побежала к огороду.

Маленькое бесстрастное личико Маньки, как всегда, не выражало никаких чувств. Увидев сестру, она сразу же монотонно заговорила:

– Вы это бросьте, коли шкура дорога. Игра это у вас в сыщиков или еще что – а только кончать надо. И не отпирайся. Я тебя по-доброму предупредить пришла, а не спорить, потому что смерти лютой вам не желаю. Крошечка Влас видел твоего рыжего названного братца вблизи ихнего самого тайного логова. А за то – убьют и не глянут, что маленький. Поняла меня?

– Кто это – Крошечка Влас? – спросила Соня только для того, чтобы что-то спросить.

Ей было жутко страшно, так, что аж зубы стучали. Ну говорила же она Матвею, что добром это дело не кончится! А он, черт, как будто и вовсе бесстрашный. Как эти, его рыжие звериные знакомые. Похоже на то, что он и их в это дело втянул. Или они его? Как бы Матвей без них, лесных, тайное логово разбойников вычислил? Господи, да что же делать-то?! Как его убедить и уберечь?!

– Крошечка Влас – это тот парень, что тебя тогда домой с Выселок на телеге привозил. Ты поняла ли, что я тебе сказала? Запомнила?

– Манечка, да я же не могу его, идола, убедить! – по-бабьи вскрикнула Соня. – Он себе в башку вбил и…

Манька равнодушно пожала плечами, смотрела куда-то себе под ноги.

– Ну гляди, – не повышая голоса, сказала она. – Тут и так, и так клин выходит. Если твой Матвей прознает что-то и разболтает кому, тогда нам всем кирдык получается.

– Какой кирдык? – растерялась Соня. – Почему?

– Тятька наш к разбойникам ушел, – пояснила Манька. – Пить стал меньше и даже деньги мне на жратву два раза давал. А намедни мне да Ленке перстеньки принес. Ежели разбойников – на каторгу, так мы вовсе сироты. Мне уж все равно тогда, а малые – пропадут.

– Господи! – ахнула Соня, пытаясь разом осознать слова сестры и вместить их во всей ужасной определенности и неизбежности. Все плохо! – А отчего же тебе, Маня, все равно?

– Крошечка Влас тоже с ними пошел. Хотел, дурак, легкую деньгу сшибить. Ростом велик, а головой скорбный, не понимает, что кроме кандалов да пули, ничего разбойников не ждет. А как он пропадет, так и мне конец. Как он за всю жизнь один, кто мне доброе слово сказал…

– А я? – обиделась Соня.

– Да, ты, сестричка-малюточка, тоже, – мерно согласилась Манька. – Оттого я и пришла тебя предупредить…

– Господи, Манечка, как все запуталось! – в отчаянии всплеснула руками Соня.

– Что ж? – не поняла Манька.

– Понимаешь, – горячо зашептала Соня. – Теперь получается, что у меня не только отец, но и мама с разбойниками спуталась…

– Что?! – Манька впервые взглянула прямо на Соню. Ее тусклые, полусонные, опухшие от кухонного дыма глаза расширились от удивления. – Да наша мать много лет в могиле!

– Да я не про ту мать! – воскликнула Соня. – Наша с Матвеем мама Вера! Мы с Матвеем ее своими глазами едва ли не с главарем разбойничьим видали! Стра-ашный! И, похоже, они…. ну, очень знакомы!

– Н-нда, – Манька задумчиво почесала нос и замерла. Руки она по своему обычаю держала перед собой, словно чужие.

У Сони сдали нервы.

– Как же нам теперь, Манечка! Бедные мы, бедные! – заплакала она, требуя поддержки и кидаясь в объятия сестры.

Манька неловко обняла Соню и, приговаривая «ну, ну», осторожно гладила сестру по тощим лопаткам, стараясь не испачкать нарядное платье. Думая вовсе не о том, отметила, что от Сони пахнет решительно по-иному, чем от других братьев и сестер. Наверное, моется чаще – решила Манька. – И одежонку чаще стирают.

На дороге перед Вериной усадьбой маялся голодный Карпуха и красочно мечтал о пышных и сдобных пирогах. Хоть с капустой и яйцом, хоть с рыбой… с поджаристой корочкой, с проблесками маслица, которым в Сонином доме мажут пироги сверху, с ароматом тепла и уюта, с терпкой калиной… а лучше всего, конечно, – с требухой!

ЗАПИСКИ В КРАСНОЙ ТЕТРАДИ АНДРЕЯ ИЗМАЙЛОВА, ИНЖЕНЕРА.

…

Марья Ивановна вызвала меня к вечеру, когда уж переоделся в домашнее и сел с книгой. В подсохшей без дождя траве вдоль заборов заливались сверчки или иная кузнечиковая, голенастая мелочь. Звезды висели крупные и какие-то мохнатые, похожие на сверкающих паучков. Млечный Путь подвешенным рушником вставал из-за леса.