Крах всего святого - Илья В. Попов

— Нет, при нем не было ничего, что помогло бы его опознать. Некоторые сказали, что неупокоенные останки и есть причина всех бед и необходимо их захоронить, дабы усмирить бродячий дух. Но едва мы дотронулись до костей, как они рассыпались в прах, который мы все же закопали во дворе чуть позже, пока Мартин забрал зеркало себе в покои, дабы изучить. После этого случая некоторые всерьез начали говорить о том, что замок проклят, но господин Отес все же сумел уговорить нас продолжить работу, пообещав заплатить каждому вдвое больше. Тем же вечером после того, как мы нашли зеркало, Нарон — один из скульпторов — точно обезумел. Он бился головой о стены, в кровь раздирал лицо ногтями и кидался на любого, кто пытался его успокоить. Кое-как мы сумели его связать и запереть, дабы утром послать в город за лекарем, но… Когда Нарон, наконец, затих — а случилось это почти перед самым рассветом — мы зашли в комнату, чтобы его проведать и обнаружили несчастного уже посиневшим. Он откусил себе пол языка и захлебнулся кровью, — старик ненадолго замолчал, точно воздавая дань усопшему, и продолжил. — Это было последней каплей — Мартин обещал засыпать золотом любого, кто останется, но ближайшим вечером не меньше полудюжины человек попросту сбежали, а спустя несколько дней мы обнаружили пропажу еще десятка. Но не все… некоторые считали все это чередой случайностей, а кто-то — в том числе и ваш покорный слуга — соблазнился наградой. Мы продолжали работать, хотя нужно было бежать — бежать и не оглядываться…

— Вы упомянули про зеркало…

— Эта вещь, — старик с шумом сглотнул слюну, — оно походило на зеркало — но не было им в той мере, какой мы представляем, хотя поначалу, конечно, никто из нас об этом не догадывался. Материал, из которого оно было сделано… я не был уверен точно, но он походил на тот, из которого был выстроен город в моих снах — темно-зеленый, почти черный, он поигрывал зловещими огоньками в свете наших факелов и свечей, точно болотные духи, что заманивают в топи неосторожных путников. Что нас сразу удивило, так это то, что как бы мы не вглядывались в плоскую гладь, не могли увидеть отражения — ни себя, ни чего бы то ни было. А вот он — создание, чья голова венчала зеркало — он казалось, наблюдал за нами…

— Кто он? — спросил Амадиу сам не зная, хочет ли услышать ответ.

Старик вцепился пальцами в кровать и несколько мгновений громко дышал, точно делая над собой усилие, а после тихо произнес.

— К’хаар.

— К… К’хаар? — переспросил Амадиу, впервые слыша это имя.

Фабрис содрогнулся и сжался в комочек, точно его собеседник произнес нечто ужасное. Через мгновение он выпрямился — губы его сжались в нитку, а на шее напряглись желваки:

— Да, но… Прошу — никогда больше не упоминайте это имя вслух. Никогда… Во всяком случае — при мне.

— Хорошо, хорошо, — поспешно ответил Амадиу и осторожно спросил. — Но кто это? Дух? Колдун? Некое чудовище?

— Я не знаю, — покачал головой старик, — но у меня есть одна догадка. Вы, думается, когда-нибудь слышали о так называемых Падших?

Амадиу рассеянно кивнул. Безусловно, он знал о тех, кого называли Падшими. В самых первых священных писаниях о них упоминалось лишь несколько раз: «… великий бог света Феб вместе со своими ангелами пошел на тех, кого ныне зовем мы Падшими… и поглотила их Бездна и никогда более не увидят они земную твердь… но спать они будут; и да не поманят силы их род людской — ибо проснувшись, опровергнут они мир в первородную тьму…». Вскользь описывалось, что были они темными богами, которые властвовали на земле многие тысяч лет — но практически все сочинения делали это мельком и без подробностей.

Однако далее богословы расходились в своих мнениях: кто-то считал, что Падшие — некие темные языческие боги, коим поклонились люди в темные времена. Кто-то — что они первые ангелы, предавшие Феба и низвергнутые им в преисподнюю. Но, ни в одной строчке не назывались имена этих сущностей, кем или чем бы они не были. Но если этот… это нечто и есть одно из них… Холодная дрожь пробежала по спине Амадиу, когда он подумал, что кто-то может впустить в мир одно из этих существ.

— Тогда я еще не знал этого имени, — продолжил Фабрис, — но с первого же взгляда на эту вещь я почуял в ней что-то зловещее, неестественное; то, что лучше не тревожить. Я — а заодно и еще несколько человек, которые видимо, чувствовали то же самое — предложили утопить зеркало в озере, но господин Отес пропустил наши слова мимо ушей. Напротив — его так восхитила эта безделица, что он с утра до ночи мог провести подле нее, позабыв обо всем на свете. Как ни удивительно, все странности тут же прекратились — мы соотнесли это с упокоением души несчастного и, воспарив духом, вновь принялись за работу. Мартин же с того дня почти не покидал свою комнату, пропуская даже трапезы. Еду он просил приносить к себе в покои — и едва забрав поднос, вновь запирался изнутри. Как-то раз под ночь, принеся ему пищу, я решил выяснить, чем он занимается — склонившись под дверью и затаив дыхание, я услышал, как Отес что-то бормочет взволнованным шепотом. Но спустя мгновение меня прошиб холодный пот — ведь кто-то ему отвечал…

Фабрис надолго замолчал, а великий магистр попытался осмыслить его слова. Признаться, услышь он эту историю не так давно, то счел бы рассказчика умалишенным. Но теперь, после того, что он застал в Мьезе, рассказ старика не казался таким уже невероятным. Тем временем, тот вновь начал говорить — и голос его звучал еще тише и печальней обычного.

— В ту же ночь я рассказал обо всем несколько друзьям, и мы приняли решение отплыть в город на рассвете. Увы, но, оказалось, было уже поздно… Ранним утром я пошел будить своих приятелей — так как осталось нас не больше пары дюжин, из общей залы мы перебрались в отдельные спальни — но не нашел ни единой души. Поначалу я был весьма раздосадован, думая, что меня попросту забыли, но страшная догадка ждала меня на кухне, куда я пошел, услыхав чьи-то голоса. Но то, что я увидел… — Фабриса передернуло. — Кровельщик по имени Серж разделывал своего приятеля тесаком прямо на полу, словно свиную тушу.