Горе побеждённым - Ольга Сухаревская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На пути домой заехали в Печатников переулок, выгрузили пьяненького Ипатова и, отпустив извозчика, пошли домой пешком.
- Боюсь, что служба под моим началом подрывает нравственные устои моего помощника, – вздохнул Собакин. – Такой, примерный во всех отношениях, молодой человек вынужден постоянно их испытывать на прочность.
Катерина Павловна подтвердила:
- Он очень хороший. Правда, иногда он похож на цыплёнка, который потерялся.
Вильям Яковлевич рассмеялся:
- Мы не дадим его в обиду, пока из него не вырастет бойцовский петух.
Они пошли молча. Свернули на Сретенку.
- Катерина Павловна… - начал Брюс и замолчал.
У него бухало сердце и стучало в висках.
- «О, Господи, дрожу, как институтка, – лихорадочно думал он. – Над Ипатовым издеваюсь, а сам... Откажет – пойду и брошусь с Сухаревой башни».
Катя тронула Собакина за рукав.
- Ау, Вильям Яковлевич, вы что-то хотели сказать?
- Вы любили когда-нибудь? – с жаром спросил Брюс. – Я понимаю, вы ещё очень молоды, но женское сердце просыпается рано.
- Конечно, любила, – сверкнув глазами, ответила Катюша. – Дьячка в нашей церкви. У него были длиннющие ресницы и орехового цвета глаза. В него были влюблены все прихожанки. Вильям Яковлевич, пожалуйста, не прижимайте к себе так сильно мою руку – у вас каменная грудь – мне больно.
- Извините, – Собакин поднёс руку девушки к губам. - А грудь не каменная, а железная. За пазухой у меня револьвер. На всякий случай. Сейчас поздно, а мне надо доставить вас домой в целости и сохранности. Теперь я ваш опекун и отвечаю за вашу жизнь. Это моя обязанность.
- И только?
Собакин остановился.
- Катерина Павловна…
- Слушаю вас.
- Катерина Павловна…
Девушка повернулась к Собакину, подняла вуалетку и посмотрела ему в глаза:
- Говорите.
- Я люблю вас, – выдохнул Брюс, – с первой минуты, как увидел. Это сумасшествие, с которым я не могу справиться. Поверьте, я сделал всё, что в моих силах, чтобы это чувство ушло. Вы наверно заметили – я избегал вас, как мог, но это оказалось сильнее меня. Я не могу без вас жить. Мне не хватает воздуха, когда вас нет рядом. Это - болезнь. Вы так молоды, ваша жизнь впереди, что я вам…
Катя подошла к Брюсу вплотную и прошептала:
- Вы - моя жизнь.
Собакин с жаром прижал девушку к себе. Если бы он не боялся осуждения самой Кати, то понёс бы её до дома на руках.
- Мы поженимся, как только я получу разрешение, – прошептал он ей на ухо.
Пока они шли по Сретенке, Вильям Яковлевич то и дело подносил Катины пальчики к губам, целовал их и говорил, говорил…
Оружие в тот вечер не понадобилось.
***Опять потянулись свободные дни. Новых дел не прибавлялось. О «Чёрном сердце» Собакин не вспоминал, и, казалось, совсем о нём забыл. Чтобы не путаться под ногами от безделья, Ипатов отпросился на короткий срок домой. Отец Меркурий поехал с ним, чтобы пожить в Троице-Сергиевой лавре.
В доме стало непривычно тихо. Вильям Яковлевич радовался этим дням со всем пылом влюблённого. С утра до вечера он был вместе с дорогой Катишь. Каждый день он увозил её то в театр, то в цирк, то в ресторан или просто на прогулку. Брюс стал давать ей уроки, как заправский учитель не меньше трёх часов в день, чем совершенно изумил Канделяброва. Влюблённые сидели в кабинете, обложившись книгами, географическими и астрономическими картами. Однажды Спиридон не удержался и подслушал: хозяин в красках рассказывал молоденькой девушке о путешествиях Христофора Колумба, который был женат на дочери Великого магистра рыцарей Христа португальского Ордена тамплиеров. Собственно, Собакин не умолкал ни на минуту, как будто боялся, что ему не хватит времени поведать своей избраннице не только историю родов Брюсов - Собакиных, но и открыть все известные ему тайны мира.
- С осени наймём ей учителей, – объявил он.
«Ага, – определил Спиридон, – значит, Катерину в пансион не отдадим, и она будет жить с нами».
В первый раз он не мог понять хорошо это или плохо. Девушка ему нравилась, и он видел, что хозяин увлечён ею не на шутку. Вильям Яковлевич был так трогательно нежен с этим найдёнышем - куда подевался недавний нагловатый донжуан. Надо было видеть, с каким благоговением он предлагал ей руку, чтобы помочь сесть в извозчичью коляску! Это умиляло и радовало душевного Спиридона. Но, отчего-то вселяло и беспокойство. Именно чистая, всепоглощающая любовь не вписывалась в деловую жизнь хозяина. Слишком много в ней было подводных камней и течений. Канделяброву было жаль Брюса. Если это у него серьёзно - многое придётся изменить, а это непросто. Ещё больше было жаль эту девчушку, которая, как лёгкая щепочка, готова закружиться в мощном водовороте чужой судьбы.
« Надо же, как жизнь поворачивается! – думал Кондратьич - Может, это у них фамильное? Яков Брюс при Петре, будучи уже в годах, тоже влюбился в молоденькую. Хотя, - философски заметил он, - это - не такая уж редкость».
***Наконец, план Мозена относительно «Чёрного сердца» был готов к воплощению, и Собакин поехал на переговоры в Английский клуб. Его провели в знакомую «старшинскую», где его ждал один Шаблыкин.
- Кольцо найдено, Пётр Иванович, – с ходу начал сыщик. - Клуб будет выведен из-под удара. Скажу больше: ему будет официально передано «Чёрное сердце» по завещанию Поливанова. Там указано, что в случае его смерти кольцо он завещает любимому клубу с тем, чтобы его продали от нас подальше, заграницу. Моё личное условие – клуб должен продать кольцо определённому лицу, какому я укажу. Сделка не фиктивная. Деньги, и не малые, останутся в клубе.
- Но, позвольте, мы справлялись, – удивился старшина, - никакого завещания у Поливанова не было.
- Плохо искали, дорогой Пётр Иванович. Уверяю вас, что завещание существует. Вам его предоставят, и вы убедитесь.
- А где нашли кольцо?
- В помойном ведре.
- То есть? – не понял Шаблыкин.
- Натурально. Его нашёл в отбросах мусорщик. Мы помогли ему понять, что присваивать себе чужое – грех. Теперь он осознал свой проступок и готов заявить о кольце. Само собой – за вознаграждение.
- Так кольцо было в тарелке?
- Именно в тарелке.
- Ничего не понимаю. Мы перебрали на столе каждую соринку! Быть этого не может!
- Может, – твёрдо сказал Собакин. – Я вас что-то не понимаю. Вам нужно найти кольцо без ущерба для клуба или нет?
- Нужно. Но, всё что вы предлагаете, так странно. Я один такие вопросы не решаю.
- Именно один. Дело верное, и чтобы оно прошло без сучка и задоринки для репутации клуба, вам нужно только получить согласие других старшин на продажу кольца лицу весьма достойному, в знак его личных заслуг перед нашим отечеством. Поймите, дорогой Петр Иванович, чем меньше людей будет посвящено в наш разговор, тем лучше.
- Покупатель – Мозен?
- Вот видите, вы умный человек, всё понимаете. Давайте обсудим план действий.
Перед расставанием Шаблыкин не удержался от любопытства:
- Дело решённое, и всё же, Вильям Яковлевич, скажите, Поливанова убили или нет?
- Вы сами знаете, что он умер от сердечного приступа.
- Не хотите говорить – значит, убили.
- Уважаемый Пётр Иванович, за историей с Поливановым стоят несколько значительных людей и историй, которые я открыть не в праве. В конце концов, я нашёл кольцо и помог клубу выйти сухим из воды – этого достаточно. Если, не дай Бог, всплывут настоящие подробности дела – клубу не поздоровится, это я вам заявляю со всей ответственностью. Для вашего же спокойствия - не добивайтесь правды.
***Две недели отдыха пролетели быстро и благотворно подействовали на Александра Прохоровича.
Посад встретил его родным звоном лаврских колоколов и жаркой пылью, накрывшей город. По улицам привычно глазу бродили куры и гуси. Каждый дом, каждый закоулок был для молодого человека таким же, что и пять, и десять лет назад. Подходя к дому, у Ипатова защемило сердце: матушка (как чувствовала!) стояла у ворот.
- Сыночек мой дорогой! – заохала она. – Вот радость-то нежданная!
Ах, какое удовольствие после домашних вареников со сметаною, плюхнуться на любимый старый диван. Его запахи будут всегда напоминать детство: пахнет немножко ладаном, немножко угольками из большого чугунного утюга и немножко кошкой Капой, которой давно нет на свете.
Отец Меркурий остановился в самой лавре, как он сам сказал - «у своих». Александр Прохорович ходил к нему ежедневно и после обедни уводил к себе домой. Евдокия Ильинична была «так рада, так рада» такому знакомству своего Сашеньки.
