Живые и мертвые - Неле Нойхаус

Раздался сигнал мобильного телефона Пии, и мысль, мелькнувшая в голове, мгновенно улетучилась. Она вызвала сообщение, пришедшее от Хеннинга, и прочла его, не останавливая машину. «Доктор Ганс Фуртвэнглер, Кёльн, – писал он, – был тесно связан с Рудольфом. Есть шанс, что он поможет. Номер пришлю!»

Доктор Ганс Фуртвэнглер! Фриц Герке перед смертью говорил с ним по телефону, кроме того, она видела его имя в блокноте Хелен Штадлер. Кай еще раньше наводил справки о старом враче и спрашивал его, о чем он 14 минут говорил в субботу вечером с Герке. Но она не могла вспомнить, что Фуртвэнглер ответил Каю. Надо немедленно об этом спросить! Пия свернула на проселочную дорогу в сторону Хофхайма и через три минуты подъехала к комиссариату. Машина Ким стояла на муниципальной стоянке. Видимо, она приехала недавно, так как на замерзшей земле видны были следы протекторов. Где ее сестра провела минувшую ночь?

* * *

Профессор Рудольф был вне себя. Накануне ночью его арестовали полицейские и заперли в камере, даже не дав никому позвонить. По пути из камеры в комнату для допросов с него при каждом шаге почти сваливались туфли, потому что у него забрали шнурки. Но верхом унижения было то, что он вынужден был поддерживать одной рукой брюки, поскольку без ремня они были ему великоваты.

– Это ущемление свободы! – сказал он озлобленным тоном Боденштайну, когда его вели мимо него и Пии в комнату для допросов. – Я буду жаловаться, будьте готовы!

– Помолчите и садитесь. – Боденштайн указал на стул с другой стороны стола, за которым уже сидела Пия.

– Как вы со мной вообще разговариваете? – вспылил профессор. – У меня есть права!

– В правовом обществе существуют также и обязанности, – ответил Боденштайн и холодно посмотрел на визави. Узкое лицо профессора покраснело, кадык ходил вверх-вниз. Он был небрит, а седые волосы растрепаны и свисали перепутанными прядями. Ночь в камере глубоко потрясла его эго, и он отреагировал именно так, как и ожидал Боденштайн, – агрессией и криком. Мужчины, занимающие руководящие должности, считают себя неприкосновенными. Привыкшие к покорному подчинению своего окружения, они с трудом свыкаются с тем, что им отдают приказы люди, которых они в ином случае не удостоили бы и взглядом.

– Я знаю свои обязанности! – рявкнул Рудольф гневно. – Ту сумму, что вы зарабатываете за год, составляют мои налоги за месяц!

– Сядьте, наконец! – неожиданно осадил Боденштайн мужчину, и тот, удивленный отпором, послушался его. – Я говорю не о налогах, а о моральных обязательствах! Вы могли бы спасти жизнь человеку, если бы вчера назвали имена бывших коллег. Сегодня ночью застрелили мужа бывшего координатора отделения трансплантологии Франкфуртской клиники неотложной помощи фрау Беттины Каспар-Гессе! И это еще один грех на вашей совести!

Профессор поджал губы, скрестил руки на груди и упрямо вздернул подбородок.

– Нам известно, что вы пренебрегли установленными правилами, чтобы пересадить донорское сердце сыну вашего друга Фрица Герке. Мальчик был тяжело болен, и тут в клинику попадает Кирстен Штадлер. К несчастью, у фрау Штадлер была нулевая группа крови, то есть ее сердце подходило больному сыну Герке – Максимилиану. Вы сократили жизнь фрау Штадлер, преждевременно заявив о смерти ее мозга, – сказал Боденштайн.

– Женщина все равно бы умерла, – возразил Рудольф. – Днем раньше или днем позже, какое это имело значение?

– Значит, вы подтверждаете, что Кирстен Штадлер?.. – успела сказать Пия, не веря собственным ушам.

– Я ничего не подтверждаю! – взорвался профессор. – Здесь нечего подтверждать!

– А сейчас послушайте меня внимательно, – проговорил Боденштайн, подавшись вперед. – Вы по уши в дерьме. Если проявите готовность к сотрудничеству, возможно, мы не станем возвращаться к тому, что нам известно про вас.

– Мою жену застрелил этот… этот киллер. – Профессор был ожесточен. – Я был совершенно подавлен и растерян! Вы можете это понять или нет?

– При этом вы не были подавлены и растеряны до такой степени, чтобы не попытаться похлопотать об ограничении ущерба, позвонив по этому поводу Фрицу Герке, – ответил Боденштайн. – Я не верю ни одному вашему слову! Вы нарушили клятву Гиппократа, вы нарушили закон! И это обнаружилось. Поэтому Герке заплатил родственникам фрау Штадлер большую сумму денег, чтобы они отказались от подачи заявления. Но был один свидетель, который не пожелал молчать. Это – Йенс-Уве Хартиг. Он рассказал Штадлерам правду.

– Вы ведь ничего не знаете. – Профессор внешне был спокоен, но часто моргал глазами.

– Напротив, от часа к часу наша осведомленность растет. – Боденштайн посмотрел на листок с четырьмя именами, которые написала Пия, и чуть заметно кивнул. – Адвокат Ригельхофф кое-что нам рассказал и передал все документы по правовому спору между Штадлером и клиникой. – Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на профессора. – Да и разговор с господином Хартигом был достаточно информативным. Сегодня мы еще побеседуем с господами Фуртвэнглером, Яннингом, Бурмейстером и Хаусманном.

В глазах профессора мелькнула искра тревоги, маска надменного равнодушия начала постепенно исчезать с его лица.

Никто не говорил ни слова. Боденштайн и Пия просто смотрели на профессора. Неожиданное молчание было оправдавшей себя тактикой. Многие люди не могли с этим справиться, тем более после массированного вербального обмена колкостями. С каждой минутой они нервничали все больше и больше. Их мысли начинали метаться, они путались в объяснениях, оправдывались, увертывались и лгали.

У профессора Рудольфа силы иссякли ровно через семь минут и двенадцать секунд.

– Мне нужен адвокат, – прохрипел он испуганно.

– Он вам действительно необходим. – Боденштайн отодвинул стул и встал. – Я временно задерживаю вас по подозрению в убийстве по неосторожности фрау Кирстен Штадлер.

– Вы не можете этого сделать, – запротестовал профессор. – Меня ждут мои пациенты.

– Им придется довольно долго обходиться без вас, – ответил Боденштайн, кивнув дежурному полицейскому, стоявшему возле двери, и вместе с Пией они вышли из комнаты для допросов.

* * *

Ким поставила блюдо с бутербродами, купленными на заправке, в центр стола для переговоров, за которым сидели Николя Энгель, Боденштайн, Пия, Остерманн, Алтунай и Катрин Фахингер. Все набросились на еду. Пия взяла себе бутерброд с сыром, посыпанный солью грубого помола.

– С Новым годом! – поздравила Ким Пию и села рядом с ней.

– Спасибо, тебя также. – Пия улыбнулась, продолжая жевать, потом понизила голос: – Где ты была ночью?

– Потом, – прошептала Ким. – Впорочем, ты спокойно могла бы мне все сообщить, и я бы к вам присоединилась.

Прежде чем Кай начал доклад, слово взяла Пия и сообщила коллегам о разговоре с Хеннингом.

– Мы должны иметь в виду вероятность того, что Герке не покончил жизнь самоубийством, а был убит, – сказала она в заключение. – Точные результаты лабораторных исследований мы получим в максимально короткие сроки.

Кай исследовал блокнот Хелен Штадлер, который Пия передала ему ночью, и составил список лиц, которых он намеревался обзвонить. Он уже разговаривал с бывшей женой доктора Симона Бурмейстера и узнал, что доктор на две недели уехал со своей семнадцатилетней дочерью на Сейшелы и завтра утром должен вернуться.

Пия опять вспомнила о своем вопросе.

– Скажи-ка, Кай, о чем доктор Фуртвэнглер разговаривал с Фрицем Герке вечером, накануне его смерти?

– Кажется, ни о чем особенном, – ответил ее коллега. – Они старые друзья. Герке показался ему печальным. Он связал это со смертью сына.

– Ты веришь ему?

– До сих пор верил. А что?

– Хеннинг кое-что рассказал о Фуртвэрглере. Он долго работал вместе с Рудольфом. И я теперь задаюсь вопросом, где они могли пересекаться – кардиохирург и онколог и гематолог.

– Я сейчас же позвоню ему еще раз. – Кай кивнул и что-то записал.

Дом Марка Томсена, как и прежде, выглядел осиротелым. За ним велось наблюдение, как и за домами Винклеров и квартирой и мастерской Хартига. Записка, прикрепленная к двери ювелирной мастерской, иформировала клиентов, что магазин закрыт до 6 января. Дом Хартига в Диденбергене также проверили и обследовали. Он был пуст. Соседи сказали, что Хартиг год назад начал ремонт, но прошлой осенью работы неожиданно были остановлены.

Зазвонил стоявший на столе телефон, за которым велось совещание. Кай ответил на звонок и передал трубку Пии.

– Дорый день, – сказал робкий девичий голос. – Меня зовут Йонелле Хазебринк. Я живу в Грисхайме, на Заалештрассе.

– Добрый день, Йонелле. – Пия села и переключила телефон на громкую связь, чтобы разговор могли слышать все присутствующие. – Я – Пия Кирххоф из криминальной полиции Хофхайма. Чем могу помочь?

– Мне кажется, – ответила девушка, – что мы с моим другом видели этого киллера.