Обещание - Люси Даймонд

«Оставь нас в покое», — крикнула Зои, и он с тревогой подумал о том, в какой степени она это имела в виду. Хотела ли она, чтобы он перестал заниматься домами Патрика? Прекратил контакты с жильцами и свалил все это на нее? Хуже того — хотела ли она, чтобы он больше не виделся с детьми? Она казалась такой обиженной и сердитой, что он мог представить, как она везет их домой и говорит: «Вы больше не увидите дядю Дэна, ясно? Нам лучше без него». Эта мысль была невыносимой.

«Простите», — простонал он себе под нос: Патрику, Зои, детям. Он жалел, что она не позволила ему объяснить: хорошо, может быть, заполнение столбцов таблицы практическими услугами и помощью начиналось как обязательство, как рамки, в которых он чувствовал себя в безопасности, но проект быстро превратился в проект любви. Он дорожил тем, что был частью их семьи, чувствовал, что стал лучше благодаря этому. Что, да, он смог помочь во многом, но они так много дали ему взамен.

Он в оцепенении рухнул на скамейку в Фернивалл-Гарденс, а мир вокруг продолжал вращаться. Мимо проносились велосипедисты. Пожилая пара выгуливала пуделя со слезящимися глазами. Мимо пробежала женщина в лайкре и розовых наушниках, проверяя что-то на фитнес-трекере.

Он не знал, что делать. Шли банковские каникулы, и остальная часть страны, казалось, прекрасно развлекалась, но он чувствовал себя прикованным к месту, неспособным принимать какие-либо решения. Без своей таблицы добрых дел с планом на неделю он потерял всякое ощущение цели. Он чувствовал себя так, словно с него сорвали маску, которую он носил в течение последнего месяца, и под ней обнаружился маленький, потрепанный человечек. Если он не будет осторожен, то может остаться таким до конца своей жизни: одиноким и озлобленным. Его мысли вернулись к лежащей на полу Розмари, смущенной и пахнущей мочой. Ей помог только ее домовладелец. Это было похоже на предостережение, проблеск возможного будущего, которое его ожидало. Так что же ему делать?

— Мамочка, — сказала Би, забираясь на кровать рядом с Зои и ложась рядом. — Почему ты плачешь? Тебе грустно из-за папы?

Всю дорогу от дома Дэна Зои удавалось бороться со своим горем, но теперь, приехав домой, она легла на кровать и поняла, что больше не может сдерживаться. Каждый раз, закрывая глаза, она продолжала видеть глупое, потрясенное лицо Дэна и, что еще хуже, его распечатанную таблицу, в которой записывалось все, что он сделал для нее за последний месяц, как будто она была каким-то объектом благотворительности. Подумать только, что в последнее время она снова начала испытывать к нему теплые чувства, полагаться на него. Даже доверилась ему — а все дело было в этом распечатанном списке, висевшем у него на холодильнике, его извращенном способе почувствовать себя лучше после той роли, которую он сыграл в смерти Патрика. Это было так холодно, так расчетливо. Как насчет того, чтобы делать что-то для других просто по доброте душевной? Что касается той чепухи, которую Дэн наговорил о Патрике, то в этом вообще не было смысла. Дэн всегда был легковерен, когда дело касалось женщин — стоит только вспомнить, как обращалась с ним Ребекка, — но даже если так, он совершенно не прав. Зои чувствовала себя оскорбленной одним лишь тем, что он вообще смог поверить в такую чушь.

— Да, дорогая, — сумела прохрипеть она, притягивая к себе Би. — Мне сегодня грустно из-за папы.

— Мне тоже грустно, потому что завтра в школу. И я скучаю по Найн и Тайду. И пляжу, и дяде Найлу, и Фоззи. — Би немного приподнялась, так что их лица оказались совсем близко, и погладила Зои по щеке. — Нам обеим грустно, правда, мамочка?

— Да, любовь моя, — сказала Зои, и ее глаза снова наполнились слезами. — Нам обеим грустно. Давай на минутку крепко обнимемся.

Они лежали, обнявшись, Би прижалась головой к подбородку Зои. «Забудь о Дэне, — сказала она себе, чувствуя утешение от сочувствия дочери, а также от тепла ее мягкого тельца. — Забудь о его дурацком плане и ужасных обвинениях». Она не нуждалась ни в нем, ни в его так называемой помощи. У нее были семья и друзья, которые преданно поддерживали ее; у нее были дети и воспоминания о Патрике, чтобы оставаться сильной. Они так чудесно провели время в Пенарте, со смеющимися и расслабившимися детьми. Она уже целую вечность не видела их такими. Все трое, казалось, стали совсем другими. Они бегали по пляжу с собакой, кричали и визжали. Итан в кои-то веки избавился от мешков под глазами. Гейб не затеял ни одной драки. Би каждую ночь спала, не просыпаясь. Как и Зои. Теплый прием, который им оказали, околдовал всех словно успокаивающим заклинанием — только для того, чтобы Зои полностью потеряла голову, когда вернулась домой и увидела, что Дэн сотворил с кухней. «Но она может вернуться в это спокойное место, — напомнила она себе. — В памяти, если не лично». Могла глубоко вздохнуть, представить море и вспомнить легкость, которую она испытывала, идя по пляжу следом за бегущими детьми.

«Ты отлично справляешься, — сказала ей мама, когда они обнялись на прощание в день отъезда. — И мы всегда здесь, когда бы мы тебе ни потребовались».

Она вздохнула, задаваясь вопросом, продолжала бы мама считать, что у нее все так хорошо, если бы увидела ее только что у Дэна. Неужели она слишком остро отреагировала на покраску? Это был такой шок — войти туда и обнаружить, что это место так преобразилось; она больше не чувствовала себя дома. Умом она понимала, что Дэн просто пытался проявить доброту, но это было похоже на вторжение, как будто он осуждал ее и ее грязный дом и слишком спешил привести их в порядок. Может быть, это было мелочью, но она хотела сохранить все, что Патрик когда-либо делал для нее, сохранить как можно дольше, а не убирать это с глаз долой. Она понимала, что таблица роста, которую они создавали на протяжении многих лет, не была самой важной вещью в мире — это были просто черточки на стене, — но она что-то значила для нее, представляла годы и годы семейной жизни, взросление детей и то, как они впятером проводили вместе это время.

Как бы то ни было, она сорвалась. Вышла из себя.