Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва

бездумно выключила будильник – тогда еще жизнь не научила меня устанавливать несколько сигналов с разницей в пару-тройку минут, – и мы всё проспали. Когда я в ужасе подскочила на кровати, часы показывали десять утра. Я растормошила Жеку, и мы со всех ног понеслись в паспортный стол, игнорируя завтрак и даже утренние процедуры. Но мы, конечно, опоздали.

Я была уверена, что Сашка будет вне себя от нашей безалаберности. Но он только плотно сжал губы и сказал, что запишет меня на другой день. Мне было страшно стыдно. Хотя Жека вел себя как ни в чем не бывало. И мне сказал не переживать. Дескать, Сашка психанул, потому что все пошло не по плану, а не из-за нас. А я подумала, что должна нарисовать картинку, где у робота Сашки валит пар из ушей, потому что случился сбой системы.

Через неделю я попросила Саню разбудить меня, когда он сам встанет. Тащиться ранним темным утром по пустынным улицам к паспортному столу было ужасно холодно и невозможно сонно. Но зато я знала, что третья в очереди. Вернувшись домой, мы съели завтрак, я проводила довольного Сашку в университет и будила Жеку десять минут, пока он не проснулся. Но мы всё успели и сдали документы на паспорт, как и планировалось. Сбой системы отменяется, робот Сашка. Я похихикала и подумала, что можно нарисовать комикс на эту тему, была бы потеха. Можно подарить его Сане на день рождения. С чувством юмора благо у него было все отлично.

Но иногда было совсем не до смеха. Возникало ощущение, что нужен еще один персонаж – Василиса, которая постоянно откатывается к заводским настройкам. Наверное, лицо у этого персонажа должно быть в виде мобильного телефона Nokia 3310. Он все время тупит и тормозит, а простейшие задания превращаются для него в бесконечный квест. Анкеты, фотографии, еще фотографии, миллион бумаг, согласование раннего закрытия сессии в университете – Нокиа Василиса бегала со всем этим, и из маленького лица-экранчика сыпались рандомные буквы, цифры и знаки. В основном восклицательные. Я задумалась, каким персонажем был бы Жека. Думаю, кем-то средним между нами. Крепкий старый ноут, у которого обновления устанавливаются, только когда совсем прижмет, когда система вот-вот уйдет в синий экран. И из его лица-монитора лились бы весьма связные тексты, но они всегда были бы о чем-то отвлеченном, немного беспокойном, но милом. Возможно, мне и правда стоит подумать о таком комиксе всерьез. Из нашей жизни я могла бы вытащить для него уйму смешных ситуаций, когда роботу Сашке приходится возиться с неразумными Нокией Василисой и ноутом Жекой.

Но наконец настал тот день: нам подтвердили дату собеседования в американском посольстве, – и мне показалось, что можно выдохнуть свободнее. Но не тут-то было! Теперь мы днями и ночами гоняли вопросы, которые, предположительно, мог задать нам консул, занимались английским в два раза чаще, и моя голова буквально взрывалась от форм неправильных глаголов, времен и вариантов подачи информации о себе в наиболее выгодном свете. У Нокии Василисы случился перегруз.

Поэтому, когда Жекина мама попросила нас помочь ей с расхламлением квартиры, я радостно закивала в трубку, даже не понимая, что она не видит меня. Целый день без зубрежки и каверзных вопросов от Сашки, целый день отдыха от английского. Кто откажется от такого?

С Женькиными родителями мы общались нечасто, но регулярно. Раз в три месяца посещали семейный ужин, раз в месяц я говорила с Еленой Васильевной по телефону, Жека же звонил отцу раз в полгода, и это были очень короткие отрывистые разговоры, после которых Женя впадал в уныние. На удивление, стоило Жеке съехать, как отношения его родителей, казалось бы, потеплели. Нет, они не превратились в счастливую семью со вторым медовым месяцем – наоборот, даже разъехались по разным комнатам. Теперь у них, как шутила Елена Васильевна, были разные спальни, будто у королевских особ.

И вот каким было главное изменение: Жекина мама будто очнулась от вязкого долгого сна. Стала чаще улыбаться, перестала играть примерную домохозяйку – в холодильнике теперь, правда, было шаром покати, кроме моментов, когда мы приходили в гости и Жека готовил еды гораздо больше, чем необходимо для одного ужина на четырех человек. А главное, Елена Васильевна вышла на ставку библиотекаря недалеко от дома. И можно подумать, что такое пренебрежение своими обязанностями должно было вызвать гнев Жекиного отца – я всегда думала, что его взгляд на роль женщины в семье был очень… старомодным, – но Николай Михайлович тоже расцвел (в своем роде). При нас родители общались на дружественной ноте, обменивались редкими улыбками, которые год от года становились все теплее, а несколько раз во время ужина Елене Васильевне и мне даже преподносились букеты цветов. И по реакциям Жекиной мамы я понимала, что теперь в этом доме такое поведение – не что-то из ряда вон.

Сказать, что Жека неоднозначно к этому относился, значит ничего не сказать. Он никогда не проговаривал эти мысли, но мне казалось, что его терзает теплота, наметившаяся в родительских отношениях. Будто он был камнем преткновения для них и, как только он ушел, все пошло на лад. Будто годы трудностей и страха – его вина. Я видела это каждый раз, когда он бросал испуганный взгляд в сторону смеющихся над общей шуткой родителей. Или когда друг еле заметно вздрагивал, стоило Николаю Михайловичу по-отечески положить руку ему на плечо.

Для меня самой такая перемена не была удивительной. Отец Жеки считал прервавшуюся династию военных своим личным провалом как родителя, а потому скидывал свое разочарование на Жеку, когда они жили вместе. Да еще и эти вечные подозрения по поводу ориентации. А теперь, когда они разъехались и Жека в романтических отношениях со мной, Николай Михайлович убедился, что вырастил настоящего мужика. Да и дела с профессией шли в точности по плану, который мы когда-то презентовали, – еще один плюс в копилочку того, что Женя – достойный мужчина: держит слово, ведет продуманную рациональную жизнь. И злость, недоверие и скептицизм Николая Михайловича пошли на спад. Конечно же, перемены не произошли в один день. Понадобились годы.

Но Жеке все казалось слишком подозрительным и неправдоподобным, он с трудом верил, что небольшими шагами можно исправить даже довольно скверную ситуацию. Или он просто не желал признавать, что и его отец может немного стараться – в силу своих возможностей, конечно, – восстановить нормальные отношения.

Если я пыталась обсудить этот деликатный вопрос, Женька менял тему и начинал нервно трясти ногой.