Загряжский субъект - Василий Афанасьевич Воронов

хозяйство, барахло, худобу. Надеются жить с тобой остаток лет. А через месяц ты выпроваживаешь очередную жену на улицу. Это нехорошо, не по-христиански. Это мошенничество, в конце концов.

– Типичные предрассудки. – Кузьма вяло оправдывался. – Ты рассуждаешь, как наши хуторские бабы. Я ищу, понимаешь? Хочу, чтобы меня любили, понимали, ценили…

– Поменяй полюса! – Семен Семенович выразительно поднимал перст. – Полюби ты, пусть даже безответно. Принеси себя в жертву! Ты будешь счастливым человеком.

Переубедить упрямого жениха было не под силу маленькому соседу.

На днях Кузьма Валерьянович заглянул к другу в особенно приподнятом настроении. В руках у него был распечатанный почтовый конверт.

– Я, Сеня, как никогда нуждаюсь в твоем совете, – прямо с порога взволнованно объявил сосед. – Кажется, я нашел подходящую женщину…

Друзья сели в беседке. Кузьма протянул конверт. Семен Семеныч долго смотрел на фотографию молодой женщины. Было что-то смелое, озорное, комсомольское в ее облике. Такие девушки работали на ударных стройках, они стремились в самую гущу, в молодежный коловорот. В общежития, в палатки. На Север, на Камчатку. Лицо девушки напоминало давно ушедшую эпоху.

– Варвара Менестрель!

Кузьма Валерьянович произнес имя, как нечто священное, и выразительно закрыл глаза.

– Ты прочти, прочитай письмо.

Семен Семеныч пробежал корявые строчки.

«Дорогой человек! Ты играешь на баяне, и если решишься соединить со мной свою судьбу, я сделаю тебя сказочным Орфеем.

Я объездила всю Россию и теперь хочу бросить якорь в каком-нибудь глухом уголке. Жить с любимым человеком и писать стихи о любви. Я бедна по жизни, но богата внутри. Я изменю твою жизнь, открою тебе третий глаз. Ты бывший артист, я узнала это из твоего письма. Но бывших не бывает. Ты будешь играть, петь и танцевать одновременно! Я высеку из тебя божественную искру! Мы зажгем твой глухой захолустный уголок России. Как сказал мой друг:

…у поэта всемирный запой, и мало ему конституций!

Жди меня, я устрою тебе сказочное существование! Навеки твоя Варвара Менестрель».

– Ну как? – робко спросил Кузьма, видя, как густо собираются морщинки на маленьком лбу Семена Семеныча.

– Видишь ли, любезный Кузьма, – отвечал друг в раздумье. – Тут мой совет не нужен. Сигай очертя голову в омут! Или пан или пропал!

Первый хуторской жених на старости лет сиганул, очертя голову, в омут.

Варвара Менестрель оказалась далеко немолодой, с детскими конопушками на носу, очень живой, разговорчивой. В плаще и шляпке с розаном. Она мило улыбнулась Кузьме Валерьяновичу, прикрывая ладошкой рот.

– Извиняюсь, сняла коронку. Надеюсь, у вас есть стоматолог? А ты ничего, старичок-лесовичок… Показывай свои владения…

Жених подхватил тяжелую сумку. Варвара шепнула ему в ухо:

– Расплатись за такси. – И первая уверенно пошла в калитку, игриво виляя задницей.

Мало сказать, что жизнь старого холостяка изменилась. Она стала совсем другой, и сам Кузьма мало чем напоминал прежнего хуторянина. Во дворе постоянно слышались женский смех, радостные восклицания и громкая музыка. У крыльца выросла гора старого тряпья, обуви, подушек, кастрюль, журналов и фотографий в рамках. Конверты с фотокарточками из службы знакомств ветер разносил по хутору, ребятишки выкалывали глаза невестам, топтали их ногами, бросали в лужи.

С утра до вечера слышались приказания и команды, по-военному четкие и беспрекословные.

– Кузя! Перетащи нашу кровать в другую комнату, обстановку нужно периодически менять. Однообразие – признак ограниченности.

– Кузя! Посмотри, в каких ты штанах! Не артист, а шпана хуторская!

– Кузя! У тебя в доме ни капли спиртного, умереть можно! Сгоняй в магазин сейчас же! И сигарет купи.

– Кузя! Я не могу без мяса! Ты можешь, а я не могу! Приготовь на ужин шашлык, что ли…

– Кузя, послушай две нынешние строчки. Не правда ли, гениально?

Запали меня с четырех сторон,

Полюби меня, поиграй с огнем…

Кузьма Валерьянович суетился, мельтешил, торопился в каком-то молчаливом восторге, точно в столбняке. Раньше он бы ни за что не согласился, например, перетащить кровать в другую комнату. Сейчас же не только безропотно перетащил кровать, но выбросил старый коврик, тумбочку с газетами, два венских стула, снял с гвоздя допотопную бронзовую люстру с ангелочками. Темные бархатные шторы довоенных времен Варвара сама сорвала вместе с карнизами и радостно объявила:

– Как светло! Как просторно!

Кузьма невесело поддакивал:

– Посветлело…

Что шторы! Кузьма Валерьянович покорно сел на табуретку и терпеливо ждал, пока Варвара большими ножницами стригла его жениховскую шевелюру. И не возроптал, когда посмотрелся в зеркало. Короткие волосья неровно торчали по всей голове. Варвара долго поправляла, старалась, но огрехи как нарочно разбегались стежками по вискам, по темени. Мастерица сердилась:

– У тебя не голова, а тыква кормовая! Вся в шишках! Невозможно сделать нормальную стрижку. Впрочем, тебе не жениться, а для меня и так сойдешь.

Семен Семенович, увидев молодожена без кепки, испугался:

– Кузьма-а, ты зачем это… – Он провел ладонью по голове. – Кто тебя так?

– В парикмахерской, – уныло соврал сосед.

– Убить мало! Руки оторвать за такую стрижку!

– Тише… – испуганно прошептал Кузьма и оглянулся.

– А-аа… – осекся Сеня, мгновенно понявший, кто оболванил друга.

И пошел к себе, покачивая головой, напевая известную песенку про любовь.

Сосед перестал ходить к соседу.

– Кузьма! – окликал через плетень Сеня. – Ты что, обиделся на меня?

Друг, оглядываясь, осторожно подходил к плетню. Оправдывался.

– Что шумишь? Некогда мне. Номер в театр готовлю. Сонеты Варвары Менестрель…

– Кузя, ты где? – окликала Варвара из открытой веранды.

Тот делал страшное лицо, грозил кому-то кулаком и, не прощаясь, семенил к дому. Семен Семеныч глядел ему вслед, вздыхал огорченно:

– Теряю старого друга…

12

Дмитрий Степанович Редкозубов был рукоположен в священники и в числе лучших выпускников семинарии направлен в Истринский район Московской области в небольшой приход. Маленькая старинная церковь стояла прямо в лесу, в окружении могучих сосен и елей. Из близлежащего села к церкви вела только непроезжая лесная дорога и утоптанные глубокие тропинки.

Настоятель церкви отец Власий родился, вырос и состарился здесь. Его любили прихожане и чтили начальствующие иерархи, как уникальный одушевленный экспонат, как кусок истории. Он был в глубоких летах, худ и слаб и не мог обойтись без помощника. Смерть заблудилась в истринских лесах, задержалась на десяток лет, разыскивая одряхлевшего путника. Нового священника, отца Димитрия, старик встретил радостно, со слезами.

– Давно чаю, жду тебя, отче…

Молодого человека поселили в небольшом бревенчатом флигеле прицерковной постройки. В избе была печь с полатями, во дворе под лопасом огромная поленница сосновых дров. Отец Димитрий даже засмеялся, не снится ли ему все это: тишина, лесной бор, изба, грибы под ногами