Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович

— Чаще всего они трахали меня скопом, — продолжала Максиме. — Во все дырки, которые обнаружили. Они не были джентельменами. Сначала их это удовлетворяло, но после недели нашего знакомства, чувства немного остыли. Страсть улеглась. Тогда они начали истязать меня, чтобы члены стояли покрепче. И в один прекрасный момент, один из них, будучи навеселе, отрубил мне руку. Он долго старался. Попадал то ниже, то выше. Ему мешало то, что он одновременно долбил меня сзади. Руку мне вывернули и держали, но он все равно мазал.

Глаза Максиме смотрели теперь влево и вниз. В них не собирались слезы. Эти картины будто бы не тревожили ее.

— Накануне они поймали тигра. Молодого, только что ушедшего от матери, наверное. Сначала они хотели скормить мое предплечье ему, но бедняга был в таком стрессе, что только растерзал его. Измачалил и выбросил. Тогда они решили сэкономить на супчике для меня. Я долго смотрела на нее. Гладила. Дергала за сухожилия и щипала пальцы. Это была моя рука и одновременно что-то совсем чужое. Возможно, я спятила именно в этот момент. Глядя на свою руку, изуродованную несчастным зверем. Знаешь, я ведь занимала яму, в которой он должен был находиться. Из-за меня он торчал в крохотной клетке.

Давление ослабло. Ирония была на грани. Величайшего оргазма и смерти. Голос предательницы вливался в нее через кость.

— Они обработали рану, пока я была без сознания. Очевидно, кто-то из них ко мне привязался. Там был такой паренек, возможно сын одного из них. Мне казалось, что он испытывал некоторую неловкость, когда толкал свое хозяйство мне за щеку. Но, знаешь… Коллектив.

Максиме помолчала.

— Ты, наверное, думаешь теперь, что я собираюсь отомстить всему миру за тех пятерых. Потому что безумна и слаба духом. Что это — несправедливо. Неправильно. Но дело вовсе не в них. Откровенно говоря, я все это выдумала на ходу, — сказала вдруг Максиме. — Моя история гораздо проще. Поверь, Ирония, я хочу уничтожить Многомирье не из эгоизма. Девел попросил меня.

Ирония не удержалась от всхлипа, переходящего в стон.

— Это тоже неправда, — засмеялась темная госпожа. — Господи, ты не думала, что причин может не быть вовсе? Настоящий хаос, сам по себе награда.

— Сука, — просипела Ирония. — Безумная сука.

Максиме захохотала и закашлялась. Этот кашель вернул Иронию к реальности. Она по-прежнему парила в пустоте Многомирья. Среди испуганных звезд и плачущих миров. Из ее промежности торчала верхушка рукояти. Осторожно, двумя пальцами, Ирония потянула за нее. Нож выходил медленно и неохотно. С него стекали сокровенные жидкости.

Иронию трясло. От стыда и злости. Она позволила предательнице насмехаться над собой. Максиме сохранила ей жизнь, показав свое бесспорное превосходство. И все это из-за любопытства и сладострастия. Казалось, что звезды смотрят на нее осуждающе, насмешливо, они перешептываются и бранят ее поведение. Ирония запахнулась в шелковистые ленты своего одеяния. Нож дернулся в пальцах, напоминая о себе. Его нужно было похоронить, как и все остальное, что принадлежало жертвам.

Интеллектуальный сильно изменился. В последний раз, когда Ирония была здесь, город-механизм еще можно было называть нейтральным. Но теперь он говорил языком негатива, демонстрировал негатив и светлые грани, отличавшие его, были упрятаны или стерты. Движущиеся здания и перестраивающиеся улицы стали темными и зловещими. Их нутро болезненно гремело и щелкало. Динамические композиции деталей, раньше непредсказуемые и многообразные, теперь создавали только картины отчаянья и страха. Ирония видела демонические лики, мрачные барельефы, кошмарные изваяния, свет менялся от пурпурного к желтому. Окна моргали, превращаясь в жестокие всевидящие глаза.

Гармония была изгнана. Здания находили друг на друга, разрушаясь и разрушая. Улицы все чаще превращались в тупики. На пути к еще светлым участкам, одна за другой, вырастали стены. Некоторые плоскости города застревали, не давая развернуться другим. Из согнутых заготовок новых улиц падали раздробленные строения. Они засыпали целые кварталы строительным мусором.

Твари негатива роились в сумраке, засоряя звучание разума воплями междоусобиц. Множество баррикад удерживало их от вторжения на территории позитива.

Ирония примостилась на крыше древнего здания. Некогда светлого, сияющего хрусталем и мрамором. Теперь это было сгорбленное существо из дрожащего щербатого кирпича. Оно двигалось невпопад, пересекая улицы, затопленные смердящей слизью, и разоряя гнезда негатива. Ирония видела огни блокпостов, которые беспрестанно сдерживали атаки чудовищ. Треск защитных турелей, лязг метала, крики раненых, еще больше заглушали привычный голос Интеллектуального.

Этот успокаивающий звук разума. Одна низкая нота. Словно бесконечная мантра. А-а-а-а-а. Она то и дело прерывалась.

Пошел вязкий дождь. Ирония двигалась к Центру, наблюдая за безнадежным сопротивлением позитива. Предательница, стоит отдать ей должное, прекрасно координировала свои силы. Агенты цензуры и светлые рыцари оставляли квартал за кварталом. Беженцы затапливали площади, создавая идеальную среду для внедрения. Среди беспомощных образов зрели культы Одиночества и цикл повторялся. Добродетель становилась преступной слабостью, но позитив не мог пойти против своей природы.

Ирония добралась до Центра, с трудом уходя от огня зенитных установок. Цилиндрическое здание, похожее на колизей, венчал купол Неприкосновенной ложи. Он был темен и пуст. Однако вокруг держалось серьезное оцепление. Тысячи светлых рыцарей стояли тут дозором, поддерживаемые тяжелыми позитивными орудиями.

Став совсем тонкой, Ирония незаметно пересекла воздушное пространство и прижалась к куполу, вглядываясь внутрь. За стеклом действительно никого не было. Только неподвижный сумрак. Странно. Возможно, они спустились в кратер, что бы лично бороться за свои интересы. Тогда она, возможно, впервые зауважала бы их. Но, скорее всего, собрание просто разбежалось, потеряв концентрацию. Ждет, что все разрешиться само собой. В конце концов, кто-нибудь предпримет… Что-нибудь.

Опустившись ниже, Ирония отыскала незапертую арку и пробралась внутрь. В коридорах Центра тоже было пусто. Не к чему было прислушаться. Проклятье неподвижности завладело мышлением. Его злейшие враги обосновались здесь, холод, тьма и безмолвие. Живая некогда геометрия застыла, изуродовав планировку коридоров и залов. Ирония спускалась все ниже, преодолевая хаотичные наросты из фигур. Яд статичности капал с потолка.

Наконец, Ирония достигла уровня кратера. В огромном помещении горел всего один прожектор. Его свет легко проникал сквозь старый, почти развеявшийся дым. Освещал он последнего свидетеля того, что случилось здесь. Прима-образ Здравомыслия сидел на вздыбившейся земле, глядя в одну точку. Он напоминал теперь старика в хламиде, покорившегося своей судьбе. Мудрого, но беспомощного.

Ирония пересекла арену. Приземлившись рядом с примом, она долго смотрела на него, прежде чем заговорить. Поэтому он оказался первым.

— Они ушли, — сказал он. — Сказали, что вернутся сюда хозяевами. И я верю им.

— А где Ложа? — спросила Ирония.

— Ушли, — повторил образ. — Но эти ничего не обещали.

— Так я и думала.

Здравомыслие посмотрело на нее снизу вверх.

— А ты кто? Убийца? Я могу за себя постоять.

Ирония фыркнула.

— На что вы надеетесь? Чего ждете? Почему ты просто сидишь тут?

Образ не сводил с нее глаз.

— Я должен быть здесь. Если уйду, все закончится гораздо быстрее.

Он поник, вернувшись к созерцанию чего-то, притаившегося среди осколков гранитных плит. Ирония проследила за его взглядом и увидела руку в серебристой латной перчатке, торчащую из земли.

Ножиданно для себя, Ирония наклонилась над Здравомыслием и похлопала его по спине.

— Воля выстоит, — сказала она. — Максиме сильна, негатив силен, но мощь развратила их и сделала беспечными. Жертва еще жива и она движется к победе. Я сделаю все, чтобы помочь ему.