Рыцари морских глубин - Геннадий Гусаченко

Не знаю, сколько часов я валялся на поёлах, когда меня растолкали. Лампочка плафона, висящего надо мной, ударила в глаза ярким электрическим светом. Утро или вечер — трудно сказать.

— Поднимайся, — трясли меня за ворот голландки Коля Пироговский и Слава Скочков. — Поплывём на берег… На танцы–жманцы…

— Какие, к хренам собачьим танцы? До берега две мили… Я плавать не умею. Отстаньте от меня, — отталкивая друзей–мотористов, бормотал я.

— В спасательных жилетах сплаваем туда и обратно…

— Потанцуем, девочек закадрим, к утрецу в аккурат вернёмся, — уговаривали Петя Молчанов и Коля Чепель.

Кореша–приятели поставили меня на ноги, подтолкнули к вертикальному трапу с квадратным люком наверху, ведущему на среднюю и верхние палубы четвёртого отсека. Заглянули по пути в каюту командира БЧ‑2. Тушин, дежурный по кораблю, капитально поднабравшись, храпел на койке. Прихватили уже известные офицерские рубашки, затолкали в целлофановые мешки из–под разового белья. Туда же сложили свои брюки и ботинки. Направились на выход. Вахтенный центрального поста из трюмных машинистов старшина первой статьи Павел Климовских оторвал от конторки отяжелевшую голову, проводил нас безразличным, безучастным взглядом, не обращая внимания на целлофановые мешки. Выбрались на мостик, потеснив сидящего у верхнего рубочного люка капитана третьего ранга Чернышова. Помощник командира корабля, воспитанник Нахимовского училища и любимец матросов, окружённый подводниками, заплетающимся языком что–то пьяно доказывал им, размахивая руками с закатанными по локоть рукавами тельняшки.

Кто–то из товарищей помог спуститься в нижнюю надстройку. На меня надели капковый жилет, сунули в руки пакет с одеждой и столкнули с покатого борта лодки в воду. Тёплая июльская вода освежила, привела в чувство. В черноте позднего вечера в глади залива отражались огни стоящих на парадном рейде кораблей. С берега доносились звуки духового оркестра. Владивостокцы толпами гуляли по набережной, ожидая заключительной части праздника — двадцати артиллерийских залпов салюта.

— Шевели граблями, братва… Эх, хорошо! Вода как парное молоко! А нас ждут девочки, бульвары, ресторан… — затянул было Иван Герасимов приблатнённую песенку, но Боря Пирожников пробасил:

— Тише, таракан усатый… Вахтенный офицер услышит…

Плыть, чуть загребая руками, лёжа на животе, было легко и приятно.

Мы удалились от лодки примерно на кабельтов, что около двухсот метров, как вдруг тяжёлый оглушающий грохот взорвал тишину, раскрасил небо тысячами разноцветных ракет. Стало светло как днём.

Под ослепительным дождём падающих огней мы приметными букашками барахтались на спокойной воде залива. Последние светляки ракет погасли, и чернота ночи поглотила нас. Тотчас в наступившей тишине из рупора мегафона с нашей лодки раздались громкие, но невнятные слова:

— Ава–ва–ии–сты… Бор–уу–не–иить… Назад!

Ба–бах! — снова орудийный залп расколол небо над Амурским заливом, и многоголосое эхо донесло с берега ликующие крики толпы. Опять в ярком свете видны сидящие на воде чайки и мы на виду всей эскадры, как голые девки на речке, внезапно застигнутые толпой зевак.

— Ва–ва–исты… Не оо–ить! Назад! Бо–ту–у не… — раскатывается по воде мегафонный голос, но последние слова заглушает новый залп. Мы пытаемся занырнуть, но бесполезно: голова как у плохого солдата спряталась, а задница торчит наверху. Шипя, тухнут ракеты, но не умолкает в темноте настойчивая команда неразборчивых слов, из которых чётко слышится лишь одно: «Назад!».

— Всё, братва… Засекли нас. Заворачивай ласты обратно, — отплёвываясь от солёной воды, шумно выдыхает Юрка Шабунин. — Конашок, чую, разоряется на мостике…

Грохочут залпы один за другим, и чем ближе мы к лодке, тем строже и настойчивее надрывается рупор:

— Назад! Назад! Приказываю: «Назад!», — уже различимо звучат слова команды вахтенного офицера.

— Да мы и так плывём назад…Чего орать?! — с плеском шлёпая по воде руками, возмущается Шабунин. — Ну, Конашок, получишь ты у меня на завтрак салат «оливье»…

Подплываем к борту лодки. На палубе полно моряков. И среди них Тушин в расстёгнутом кителе. Мы пытаемся просунуть мешки в прорези шпигатов и спрятать их там. Не пролазят. Делать нечего. Карабкаемся на покатый борт. Тушин находит в моём мешке свою рубашку и пьяно хохочет:

— Ха–ха–ха! Простите, киса, но это опять моя рубашка! Чепель! Молчанов! И вы с ним?! С приходом на Камчатку по десять суток каждому! Моя любимая рубашка! И такая мокрая! Ну, киса, погоди!

Как выяснилось позже, Конашков принял нас за неизвестных аквалангистов, и его приказ звучал так: «Аквалангисты! К борту не подходить! Назад!». Оказывается, можно было и не возвращаться.

Ночью корабельная трансляция системы «Нерпа» объявила:

— Внимание! У нас пропал капитан–лейтенант Косолапов… Просьба осмотреть все выгородки и трюма… Может быть, он искал холодок…

Я сонно сполз с койки, спустился вниз, поднял поёлы, посветил переноской. Доложил в центральный.

— В четвёртом отсеке Косолапова нет…

— Есть четвёртый…

И так все посты и отсеки. Нет Косолапова. Куда подевался двухметровый верзила — не известно.

Тушин, дежурный по кораблю, принял ещё «на грудь» — спит в каюте сном младенца. К нему матрос–сигнальщик Гончиков стучится в дверь.

— Товарищ старший лейтенант! А, товарищ старший лейтенант…

Не отзывается Тушин. Гончиков его за плечо тормошит. Тот глаза продрал, недоумённо смотрит:

— Ну, чего тебе?

— Вас на мостик вахтенный офицер лейтенант Конашков вызывают…

— Передай ему, чтобы он пошёл на… Я спать хочу! Так и скажи…

— Есть передать, чтобы он пошёл на…

Гончиков ушёл, но вскоре опять вернулся. Постучал, заглянул в каюту и возле головы пролетел сапог, впечатался в дверь.

— Конашков говорят, что Косолапов пропал…

Мигом протрезвевший Тушин вылетел из каюты, на ходу застёгивая китель на все пуговицы. Побежал на верхний мостик.

На рассвете сигнальщик Гончиков визгливо закричал:

— Человек за бортом!

К борту в одних плавках подплыл Косолапов. Он тоже решил сплавать на берег. Доплыл, устало прилёг отдохнуть на пляже. И заснул. Проснулся: лодка вдали, и он, голый, спит на мокром песке. Разбежался и в воду — плюх! Вразмашку, взбодрённый утренней свежестью и боязнью опоздать до прибытия командира, быстро, как на соревнованиях на первенство училища, поплыл на лодку, где его ждал «тёплый» приём офицеров.