Рыцари морских глубин - Геннадий Гусаченко

Разжигаю костёрчик, завариваю супчик и чай, завтракаю, ставлю палатку и падаю спать. Именно, не ложусь, а падаю.

15.00. Проснулся. В палатке, нагретой солнцем, жарче, чем в парнике. Вылез из неё одуревшим, разбитым. Кое–как очухался. Умылся. Расходился. Сделал записи в дневнике. Пора в путь. Погода вполне подходящая: солнце, лёгкий ветер, рябь на воде. Впереди Усть — Тым, что по моей разметке на походной карте соответствует 1600‑му километру.

Иду короткой протокой. Встретился на моторке рыбак из Усть — Тыма. Поговорили, сцепившись вёслами.

— Совхозы разогнали… работы нет. Как жить? Ловим рыбу, продаём. Скоты–рыбинспекторы шугают нас, чтоб им… А как жить? Ну, бывай, мужик! Завидую тебе… Вот бы мне так, ни хрена не делать… Плыви да плыви… Да куды мне? Трое короедов на печке сидят. Им ням–ням давай… Ну, удачи тебе!

Моторка унеслась с надрывным воем, а я тихо и плавно иду вдоль густых, непроходимых тальниковых зарослей. Дело к вечеру, но пристать на ночлег негде. Решаю перейти на правый берег, у которого краснеет бакен № 410. Пока пересекал фарватер, икру пометал основательно при виде несущейся не меня встречной «Ракеты». Поднимая крутую волну, она с рёвом пронеслась неподалеку от меня, раскачивая плот и оглушая сиреной. Я выругался ей вслед, цепко держась за мачту, чтобы не слететь с катамарана. Волны, с шумом разбегаясь в обе стороны, скоро улеглись. Распустив парус, ристать на ночлег негде. Решаю перейти на правый х, непроходимых тальниковых зарослей. крапивой, репейникамимне затемно удалось подойти к берегу, оказавшимся лесистым взгорком с одним кедром и парой молодых берёз с ослепительно–белой берестой. Вид с этого места открывался довольно живописный. Экзотики прибавляла чёрная гадюка, на правах хозяйки разлёгшаяся на пятачке сухой и примятой травы. Гадюки очень чувствительны к шорохам и шагам, и конечно, эта заметила меня давно, но не уползла, молча наблюдая, как я собираю сушняк и ставлю палатку. Я изредка поглядывал на неё, стараясь не тревожить, но всё–таки она исчезла бесшумно и незаметно. Пламя и дым отогнали комаров. В эту короткую летнюю ночь я отлично выспался и чудесно отдохнул. И утром ещё долго нежился и блаженствовал с кружкой горячего кофе из термоса и поломанной плиткой шоколада «Путешествие». В раздумье грыз карандаш и терзал дневник, последняя запись в котором обрывалась рассказом о штурмане Васе Аббакумове, временно исполнявшем обязанности командира БЧ‑1 на К-136.

…Владивосток, жаркий июль 1964‑го… Бухта Змеинка. Одинокий пирс у пустынного берега под сопкой, кудрявой от молодых, широколистых дубков. День безветренный и знойный. Чайки пищат над синей гладью бухты. В молчаливо–гордом одиночестве хищной щукой притаилась здесь К-136. Корпус лодки, её высокую боевую рубку с тремя пустыми ракетными шахтами облепили матросы, мотористы, торпедисты и другие подводники с малярными кистями. Скребут, чистят, красят лёгкий корпус, отбивают по нему белую ватерлинию. Лодка только что вернулась с ходовых испытаний, успешно проведённых, и теперь экипаж готовится к военно–морскому параду в Амурском заливе. Сразу после парада мы снимемся с якорных бочек и уйдём на Камчатку, а потому ракетные шахты не совсем пусты: офицеры, пользуясь случаем, успели подвезти и загрузить в них домашний скарб.

Игорю Ставицкому и мне поручено нарисовать на рубке тактические номера лодки и метровой величины знаки: военно–морские флаги в белых кругах и пятиконечные красные звёзды. Это символы боевых успехов корабля, означающие: «Отличный корабль», «Лучшая электромеханическая боевая часть на флоте», «Приз Главкома ВМФ за ракетную стрельбу». Мы вырезали трафареты и без проблем нанесли изображения на свежую зелёную краску. Но как быть с двухметровыми номерами? Стоя на узкой доске подвески лицом вплотную к гладкой стене шахтного ограждения, не отступишь назад, не посмотришь со стороны, как разметить и прочертить мелом нужные линии. Под тобой семь метров высоты и ещё двадцать метров глубины рядом с лодкой. Игорь, стоя наверху, страховал меня, опускал на штерте ведро с краской и кисть. Я держался за веревки подвески и соображал, как написать белилами двухметровые цифры «496» с обеих сторон рубки красиво и чётко, прижавшись к обшивке рубки и ничего не видя перед собой. Выручила деревенская смекалка. Я вспомнил, как отец размечал доски для кромления. Натрёт горелой головнёй шнур, наложит его на нужную часть, туго натянет и отпустит, а на поверхности остаётся прямая чёрная линия.

— Отмеряй наверху ширину, намеляй мелом шпагат и накладывай на те метки, крепко держи, а другой конец мне опусти, я внизу сам отмерю, — задрав голову вверх, сказал я Игорю. Он быстро смекнул, что требовалось делать, и вдвоём мы быстро расчертили контуры огромных цифр. Закрасить их не составляло труда.

Работать с Игорем одно удовольствие. Улыбается сверху, краску в обрезе из–под тараньки опускает на тонком штертике. Я на него снизу смотрю, строжусь:

— Ты поаккуратней, молодой, а то как в прошлый раз опрокинул мне на башку банку сурика.

От напоминания о неприятном для меня происшествии, когда после долгого оттирания растворителем волосы всё же ссохлись, и доморощенному парикмахеру — мотористу Славке Скочкову пришлось оболванить меня ножницами, Игорь заржал жеребцом. Штертик задёргался в его руке, белила плесканулись через край, и он чуть было снова не обляпал меня краской.

Я беззлобно погрозил кулаком.

— Ну, салажня зелёная! Получишь у меня!

— Виноват, тащ старший матрос! Исправлюсь! Какие мои годы?!

Игорь пришёл на лодку на год позже меня, но скоро завоевал симпатии всего экипажа улыбчивостью, дружелюбием, исполнительностью, отличным знанием специальности штурманского электрика и эрудицией. На службу его призвали с третьего курса пединститута, и конечно, это обстоятельство значительно возвышало его в наших глазах. Помимо всего прочего, до призыва на флот Игорь занимался в аэроклубе, летал на спортивном самолёте «Як‑18». В свободное время он подсаживался в кубрике на мою койку, и мы подолгу болтали о родном Новосибирске.

Игорь подтянул повыше подвеску подо мной, подвязал концы. Я продолжил покраску

— Расскажи, Игорь про аэроклуб, — прошу его, закрашивая первую цифру.

— Иду, бывало, с аэродрома, — мечтательно рассказывает Игорь. — Запыленный, усталый после полётов, неспеша так иду… В правой руке лётный шлем, а левой веду подругу. Она идёт рядом и чуть позади, положив свою руку мне на плечо, и я придерживаю её вот так, за кончики пальцев. Представляешь?

Я представляю… Тёплый августовский вечер. Трава вдоль взлётной полосы колышется от сверкающего самолётного винта. Красный диск солнца касается кромки лётного поля. Он — статный красавец в потёртой хромовой куртке, вышагивает неспеша, провожая взглядом идущий на посадку «Як». Она — стройная, с тонкой талией, на высоких шпильках, словно манекенщица на подиуме, слегка задрав подбородок, вышагивает рядом и чуть позади…