Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Владимир Иосифович Гурко

распоряжения. Когда меня вызвали из Луцка в Ставку, я как раз собирался уехать на Кавказ. Теперь я ехал через Киев и, во время стоянки своего поезда, посчитал своей обязанностью нанести визит вдовствующей императрице Марии Федоровне, поскольку все последнее время был непосредственно связан с ее сыном. По телефону мне было сказано, что ее величество может принять меня в полдень. Мария Федоровна по-прежнему оставалась во главе ведомства Красного Креста, интересовалась делами всех его департаментов и лично управляла работой. Естественно, разговор с ней велся в основном вокруг этих предметов. О зловещих событиях последнего времени, волновавших всю Россию, и о внутреннем положении страны она упоминала только мельком; я же, со своей стороны, предпочитал не касаться их вовсе. Потом я посетил состоявшего в свите ее величества князя Шервашидзе, вместе с которым отправился на завтрак к императрице. Стол был накрыт на четыре персоны. Очевидно, князь Шервашидзе и demoiselle d'boneur[173] императрицы – княгиня Кутузова были обычными сотрапезниками ее величества.

На следующий день я приехал в Луцк и сразу же приступил к привычным обязанностям. На второй или третий день я начал выезжать в армейские корпуса и на позиции, чтобы в первых числах марта освободиться и отправиться в отпуск. Вмешательство судьбы изменило мои планы. События, назревавшие в Петрограде, вынудили меня отказаться от мысли уехать даже на короткое время.

Первые сведения о происшедших в Петрограде беспорядках и кровопролитии на улицах были получены из телеграммы, посланной мне генералом Брусиловым. Это сообщение, однако, было сформулировано весьма неопределенно несмотря на то, что в нем упоминалось о кровопролитии. Мой начальник штаба генерал-майор Алексеев принес мне телеграмму прямо от аппарата. Он убедил меня переговорить по прямому проводу с начальником штаба фронта генералом Сухомлиным[174], чтобы просить его связаться с генералом Брусиловым и посоветовать ему не оглашать полученную информацию, которая может вызвать волнения в войсках, пока положение не прояснится.

Следовало дождаться получения более определенных сведений. Я согласился с Алексеевым, что в подобных случаях самое худшее – это дать пищу для сомнений. Во время разговора по аппарату Сухомлин спросил меня, останусь ли я при своем мнении, если будут получены гораздо более тревожные новости. Я ответил, что в таком случае их придется обнародовать, поскольку правда рано или поздно все равно выйдет наружу. Час спустя пришло распоряжение задержать распространение телеграммы ввиду того, что взамен нее будет прислана другая, содержащая ясную информацию из Ставки.

Эту телеграмму мне принесли среди ночи. В ней сообщалось, что император отрекся от престола за себя и за сына, а право на трон переходит к его брату Михаилу. Как бы ни были тревожны слухи, передававшиеся в частных переговорах между штабом армии и штаб-квартирой фронта, ничто не предвещало столь радикального поворота событий. Я немедленно распорядился пригласить ко мне утром всех командиров армейских корпусов. К полудню они собрались, чтобы я мог распорядиться на предмет того, как следует сообщить эту новость своим солдатам прежде, чем они сами все узнают из неофициальных источников. Мы должны были сделать так, чтобы войска получили это известие непосредственно от своих начальников, которые могли бы объяснить, что отречение есть акт высочайшей воли монарха, которой мы по присяге обязаны повиноваться. Однако перед самым прибытием командиров корпусов была получена телеграмма с указанием задержать обнародование царского манифеста об отречении. Сразу же возникли надежды, что дела, возможно, приняли другой оборот. Тем не менее, пока начальники корпусов все еще оставались у меня, кусками были принесены телеграфные ленты, из которых мы узнали о новом развитии событий – увы, не совсем таком, на которое мы рассчитывали. Следующая телеграмма сообщала об отказе великого князя Михаила Александровича стать преемником своего брата раньше, чем на Учредительном собрании будет выражена воля народа. В телеграмме говорилось о скорой присылке текста присяги на верность Российскому государству и Временному правительству.

Сделав дополнительные распоряжения, я отпустил корпусных командиров, чтобы они могли в тот же день собрать своих подчиненных и подготовиться к выезду в те полки, где могли превратно понять случившееся. Что касается принятия присяги, то приходилось дожидаться получения нового текста.

Были приняты надлежащие предосторожности; все офицеры, от старших начальников до самых молодых, живейшим образом участвовали в разъяснении нижним чинам сущности происшедших событий. Благодаря этому неожиданные известия и принесение новой присяги нигде во всей Особой армии не сопровождались беспорядками и не потребовали применения крайних мер. Исключениями стали один армейский и один гвардейский полки, где для объяснения солдатам создавшегося положения потребовались дополнительные усилия. В первом случае некий агитатор убеждал людей, что им не следует присягать под знаменем, на котором сохранился вензель отрекшегося монарха, или произносить слова клятвы, в которой встречается слово «государство», связанное со словами «государь» или «царь». (По-русски слова «государство» и «государь» имеют общее происхождение.) Это лишний раз показывает, в какой громадной степени в сознании русских людей исторически связаны понятия государства и монархии. С древнейших времен русский народ не думал о своей родине иначе, как о державе, во главе которой стоит самодержец. Однако этим солдатам было объяснено, что и в наше время даже республиканская Франция сохраняет название государства.

В другом случае возникла прямо противоположная проблема. В одном из гвардейских пехотных полков люди отказались спарывать со своих погон вензеля Николая II. В обоих полках я распорядился, чтобы те, кто не желал принимать присягу, в церемонии не участвовали; те, кто захотел оставить на погонах вензеля императора, получили на это разрешение. К тому времени был получен манифест великого князя Михаила Александровича, в котором он объяснял причину своего отказа от престола. Было необходимо для сведения войск и населения распубликовать оба манифеста. Для этого я воспользовался типографскими бюллетенями, которые были вывешены во всех местах скопления народа. Свой приказ войскам я начал следующими словами: «Во исполнение Святой Воли Божией Милостью самодержца» и проч. и проч. В приказе я призывал всех брать пример с императора, который предпочел скорее отречься от престола, нежели допустить возникновение междоусобицы и неминуемое братоубийственное кровопролитие в момент, когда империя должна напрягать все свои силы для борьбы с внешним врагом. Далее я приказывал принять новую присягу и впредь служить Отечеству столь же преданно, как служили они, следуя присяге, которую приносили отрекшемуся ныне от престола царю.

До поры в войсках все шло гладко. Никаких особых беспорядков не возникло даже при получении знаменитого Приказа № 1 Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов[175].

Позднее пришло разъяснение нового военного министра А. И. Гучкова, где он утверждал, что действие