Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Владимир Иосифович Гурко

предусматривалась уже упомянутым мною блистательным приказом номер 1, который был издан Петроградским Советом. Однако, после создания Временного правительства, его действие было ограничено войсками Петроградского гарнизона. Мне также сообщали и о других случаях, которые показывали, что и в иных местах солдаты не вполне уяснили себе, что им позволено, а что – нет, законно или незаконно, что разрешено в военное время, а что – недопустимо. Мне пришлось немедленно издать приказ, согласно которому не подлежали наказанию все проступки, совершенные в первые дни революции; я пообещал не преследовать никого из нарушивших тогда закон. С другой стороны, я объявил, что начиная с данного момента вновь будут применяться законы военного времени и в дальнейшем ни одно нарушение не пройдет безнаказанным. Разумеется, я понимал, что эта угроза окажется в огромной степени бесполезной, так как Временное правительство издало распоряжение, отменяющее смертную казнь во всех случаях – даже применительно к пойманным на месте преступления вражеским шпионам. Тем не менее такой приказ не был совершенно безрезультатным. Начальствующие лица получили некую опору, на которую могли полагаться в борьбе с дезорганизацией армии. Нельзя сказать, что беззакония совершенно прекратились, но по поводу всякого нарушения закона, случившегося в любой из воинских частей, я издавал особый приказ, в котором указывал, что виновный военнослужащий будет судим военным трибуналом, процедура проведения которого осталась без изменений. Подобные приказы не могли не оказывать положительного воздействия на морально неустойчивых нижних чинов.

Однако наиболее серьезную борьбу военное начальство вело с появлявшимися на различных участках фронта агитаторами-одиночками. Эти лица своими соблазнительными речами на митингах призывали солдатские массы расшатывать внутренний порядок в своих частях и уговаривали оказывать неповиновение командирам. Я неоднократно обращался к Временному правительству с требованием предоставить старшим начальникам право высылать этих типов из районов ведения боев, но ответа так и не получил. Сам того не желая, я должен был прибегнуть к другим мерам. Получая сообщение о приезде такого агитатора – какого-нибудь прапорщика или нижнего чина, я по телеграфу приказывал ему тотчас прибыть ко мне в Минск, указывая, что в случае неявки он будет предан суду военного трибунала за неподчинение приказу. Таких примеров, чтобы мое распоряжение не выполнялось незамедлительно, не было. Однако имели место ситуации, в которых исправить положение оказывалось чрезвычайно трудно. Было три или четыре случая, когда воинская часть, даже целая дивизия, отказывалась выполнить приказ начальника. По большей части это были приказы, касавшиеся замены на позициях одних войск другими. В общем, оправдания приводились следующие: воинская часть, которой приказано выступить на позиции на смену, недостаточно отдохнула или имеет нехватку в необходимых в окопах боевых средствах – таких, как пулеметы, траншейные мортиры и т. п. Действительно, снаряжение в то время распределялось между полками неравномерно; требуемое его количество не получал никто. Поставки оружия выполнялись по мере производства, тогда как военные комитеты считали себя вправе судить обо всех военных потребностях своей части. В делах о неподчинении приказам выявить действительных виновников оказывалось почти невозможно. При всем том не было ни единого случая, когда не был выполнен вовремя приказ начальника, утвержденный мной лично. В любом случае, подобное положение вещей никак не влияло на ход военных действий в период затишья, но последствия такого состояния, разумеется, должны были сказаться во время боев, когда очень дорога, а иногда и невосполнима потеря каждого часа и даже минуты.

Дня через три после моего появления в Минске туда приехал новый военный министр Временного правительства А. И. Гучков. Будучи человеком добросовестным, к тому же горячим, искренним патриотом, он, однако, должен был тогда заниматься вопросами, о которых имел только поверхностное представление. Действительно, в жизни Гучкову довелось понюхать пороху, поскольку он участвовал добровольцем в Бурской войне, на которой его серьезно ранили. Во время Маньчжурской кампании новый министр был уполномоченным Красного Креста. Гучков имел много знакомых среди военных, от не слишком значительных руководителей армии до молодых офицеров, а благодаря своим связям в Думе был полностью осведомлен о юридической и административной сторонах деятельности Военного министерства. Все перечисленное создало у него иллюзорное представление о жизни армии и условиях ведения войны, но в его знаниях имелись большие провалы, о чем сам он, вероятно, не догадывался. Нет сомнения, что он ничего не знал ни о психологической стороне работы военных, ни о психологии начальствующих лиц армии или ее солдат. Своей первой задачей Гучков посчитал необходимое, с его точки зрения, омоложение армии. Иначе говоря, это предполагало замену всех военачальников, которые, в соответствии с информацией, полученной министром от людей, пользовавшихся его доверием, и на основании их же расхожих мнений, не соответствовали занимаемым постам. Список таких лиц был настолько велик, что перестановки, проведенные на его основании, означали назначение огромного числа новых начальников начиная с корпусных командиров и ниже[179].

Нельзя забывать, что замена любого важного начальника влечет за собой изменение всей иерархической лестницы командования вплоть до ротных командиров, поскольку все офицеры продвигаются на шаг вверх, а большинство вдобавок меняет место службы. Как следствие, неизбежен вывод, что вся польза, ожидаемая от назначения одного нового командующего, перекрывается злом, происходящим от массовых перемен, которые следуют за заменой одного начальника другим. Кроме того, вновь назначенные лица могут оказаться посредственностями, иногда менее способными, нежели их предшественники, которых сочли непригодными.

При необходимости я никогда не останавливался перед смещением [подчиненного мне] командира, в особенности если это могло послужить предупреждением или примером для других. Например, после безуспешной обороны так называемого Червищенского «тэт де пон»[180] на реке Стоход я в конце марта 1917 года заменил командующего одной из армий.

Вникнув в обстоятельства дела, я выяснил, что старшими офицерами армии была допущена халатность, ответственность за которую ложилась в первую очередь на командующего. Было необходимо показать войскам, еще плохо меня знавшим, что я отношусь к числу людей, при необходимости не останавливающихся перед применением самых жестких мер. Упомянутый случай способствовал мне в этом, поскольку давал повод продемонстрировать свою решительность на примере, который действительно требовал применения таких мер. Неудача у Червищей стоила нам несколько тысяч человек убитыми, ранеными и попавшими в плен. Мы не потеряли ни одного орудия, но исключительно ввиду того, что пушки не были установлены на тех позициях, где следовало. В противном случае германцы, вероятно, вообще не отважились бы на попытку захвата Червищенского «тэт де пон» при помощи фронтальной атаки.

Новый военный министр прибыл в Минск со списком, в котором уже были помечены фамилии тех, кого было намечено сместить с занимаемых постов или, наоборот, продвинуть