Франкский демон - Александр Зиновьевич Колин

её увидеть. Но пришёл в Кайру твой ярл Йоханс и выкупил нас с Крысоловом и товарищей наших. Тогда я начал учить моего ястреба охотиться. Теперь он лучший, какого ты только сможешь найти. Бери его, князь. Он поймает для тебя много дичи!

По дороге в замок все молчали, даже Караколь; он попробовал было побалагурить на тему предстоящей свадьбы косматого викинга, но никто не поддержал его. Более того, Ренольд, лишний раз демонстрируя, что ему не до шуток, как бывало, ускакал вперёд один. Если он поступал так, то все знали, его лучше не трогать. Несмотря на это, Жослен, которому ввиду отсутствия настоящего сокольничего доверили подарок Берси Магнуссона, нарушил правило и, после непродолжительных колебаний, последовал за сеньором.

— Простите, мессир! — нагнав его, воскликнул Храмовник. — Я много думал над тем, кто же... предатель. И теперь у меня почти не осталось сомнений, весть Саладину послал Раурт!

Ренольд резко обернулся к молодому рыцарю и, покачав головой, сказал:

— Это очень серьёзное обвинение, шевалье.

Князь знал, что его бывший оруженосец, товарищ по заключению в донжоне Алеппо, мальчишка, выросший на глазах взрослого воина, возненавидел нового вассала господина с первого дня, когда Вестоносец впервые появился в лагере латинян и бедуинов неподалёку от Таймы. Раурт и двое туркопулов из Керака прискакали вскоре после того, как солдаты Ренольда и кочевники Дауда разграбили караван.

Рыцарь приехал наниматься в дружину к господину Горной Аравии, как раз когда в земли князя вторглись орды Тураншаха. Поскольку он принёс тревожную весть, то никому не покаялось удивительным, что баронесса Этьения послала его с несколькими всадниками передать мужу, что пора возвращаться. Так и получилось, что Раурт, ещё даже и не начав свою службу Ренольду, уже оказал своему господину важную услугу. Видимо, внимание князя, оказываемое пришельцу, будило в Жослене ревность, заставляя видеть в Вестоносце врага.

Храмовник не раз пытался заговорить с Ренольдом о давно уже возникших подозрениях, но тот неизменно останавливал рыцаря. Сегодня Жослен горел решимостью высказать собственное мнение, хотя бы и рискуя навлечь на себя немилость сеньора.

— Я готов бросить ему вызов, мессир! Пусть Господь рассудит нас. Правый одержит верх в честном поединке!

— Но какие у тебя основания думать, что Раурт — предатель?

— Множество, государь! — настаивал Храмовник. — Зачем, например, он держит голубей?

— Голуби в замке есть не только у него, — возразил князь, пожимая плечами. Он не стал уходить от прямого разговора, но явно намеревался высмеять молодого вассала. — Многие держат таких птиц, кто для лакомства, кто для забавы. Нигде в Писании не сказано, что христианину грешно иметь голубей... или соколов, или каких-нибудь других животных и птиц. Даже Ной взял в свой ковчег разных тварей. И заметьте при этом, шевалье, — Господь не запретил ему брать голубей, а, напросив, настоятельно советовал ни в коем случае таковых не забыть в спешке.

— Да? Да, государь? — Ренольд попал в центр мишени, он выбрал самый подходящий тон для общения с Жосленом. Тот, образно говоря, приготовился к драке, а его лишь вышучивал тот, кому он не мог бросить вызов. — Вы так думаете?! Но почему никто другой не брал с собой этих чёртовых голубей в лагерь у Петры, где вы с его величеством ждали Саладина? Я ещё понимаю, когда рыцарь не может расстаться с соколом, но у этого Раурта из Тарса и сокола-то никакого нет!

— Так ведь и у тебя нет, — как бы между прочим заметил князь. Ему нравилось злить Храмовника, чья горячность развеивала угрюмое настроение, немедленно овладевавшее Ренольдом, когда он начинал думать о предателе.

— Но у меня нет и голубей! Таких голубей! И ни у кого ни в Кераке, ни в Монреале нет их!

— Каких?

— Таких, государь! Это почтовые голуби!

Жослен чем-то напоминал сеньору друга далёких, давно, казалось, забытых времён — молочного брата, товарища детских игр, сделавшегося оруженосцем, а спустя многие годы рыцарем и дослужившегося до звания марешаля Антиохии. Ангеррана также в своё время одолевали мысли о шпионах, которые денно и нощно только и думали о том, как бы учинить какую-нибудь каверзу христианам и особенно его господину. От Ангеррана мысли Ренольда сами собой перекочевали к голубям, так не дававшим покоя юному спутнику, от голубей к Ангеррану, вернее, к Антиохии и первым своим незабываемым дням, проведённым на Востоке.

Незабываемые дни? Или годы? И то и другое. Причём определение «незабываемые» в подобных случаях как раз вернее всего говорит о том, сколь многое из случившегося тогда забылось, вернее, оказалось как бы спрятанным в дальний угол мозга, оттеснено и затенено другими, куда более приятными или, напротив, неприятными воспоминаниями.

«Голуби. Голуби? Голуби!» — В сознании князя одна за другой сменялись картины. Корчма. Драка с грифонами. Отобранный у хозяина постоялого двора мех. Найденная в нём пластинка с загадочными письменами и рисунком — словно два серпа, вписанных в овал один напротив другого. Король Бальдуэн, дядя нынешнего монарха, сказал, что это не серпы, а арабские девятки — знак...

Перед мысленным взором сеньора Петры предстала серебряная вещица, которую извлёк из кошелька Идеальный Король. «Что это, сир?» — спросил тогда ещё простой рыцарь, молодой безземельный башелёр из Европы, Ренольд де Шатийон. Однако в тот день он, выздоравливавший после ранения, мог позволить себе не только сидеть, но даже и лежать в присутствии иерусалимского короля. «Эту штуковину здешняя городская стража обнаружила на стене после той схватки с заговорщиками, в которой вы так отличились. Этот предмет, наверное, обронил в пылу сражения кто-то из вожаков, — проговорил тогда Бальдуэн. — Она называется — «саратан» и является знаком четвёртого месяца в календаре, которым пользуются некоторые из язычников. Ещё, как говорят их маги, рисунок этот символизирует посланца».

Повелитель Горной Аравии вдруг очень внимательно посмотрел в раскрасневшееся от гнева и обиды лицо Жослена.

«Посланца? Гонца? Того, кто приносит вести? Вестоносца? — подумал Ренольд. — А ведь Ангерран видел у корчмаря голубей, подобных тем, о которых говорит этот мальчишка!

Мальчишка? Да и сыновья трактирщика были тогда мальчишками... Нет, не может быть! Но кого, чёрт его дери, мне напоминает этот Раурт? Нет! Он — рыцарь, хотя и похож на грифона... Да тот никогда не рискнул бы сунуться ко мне! Нет! Всё вздор! Полнейший вздор!»

— Всё вздор, шевалье! — повторил князь вслух. — Полнейший вздор.

— Нет, не вздор! — воскликнул Жослен, выходя в своём поведении