Франкский демон - Александр Зиновьевич Колин

не смог выдержать колодок. Что такое колодки в понимании Джакомо, Ренольд уразумел, благодаря разъяснению своего брадобрея.

— Они переборщили, — посетовал он, указывая на умиравшего сарацина. — Раздавили ему всё хозяйство. Теперь, с тем, который остался, придётся обращаться аккуратно, как с девственницей в первую брачную ночь.

— Чего уж особенно возиться с ним? — пробурчал Корабельщик. — Они вроде всё сказали. Кто послал и зачем, признались, так чего ещё нужно?

— Возможно, в замке есть кто-то, кто помогает им, — нехотя проговорил князь. — Я до сих пор не пойму, как удалось Саладину с войском обойти нас? Почему он направился через Синай к Акабе? Кто-то предупредил его, что мы ждём его в другом месте, ведь так? Но каким образом? Ведь никто из нашего войска не покидал лагеря!

Джакомо насупился и, почесав бороду, сказал:

— Тогда дело другое. Выходит, они нам не всё сказали; им велели не просто разведать, как лучше напасть на замок, а выведать, что мы тут строим и к чему готовимся. Тогда, князь, прости меня. Оплошка вышла, погорячились мы с пленными.

— Ничего. — Ренольд повернулся и посмотрел на брадобрея: — Старый добрый Рогар дознается правды у сарацина.

— Истинно так, государь. — Трёхпалый закивал и расплылся в улыбке. — Если только неверный пёс не проглотит свой язык, он всё расскажет нам.

При всём этом разговоре присутствовали сопровождавшие князя рыцари и сержаны, среди свиты находился и Жослен, и оруженосец Караколь, и, конечно, Ивенс, более всех переживавший из-за того, что его подопечные сделали что-то не так. Викинги так же собрались, полукругом обступив Джакомо, их лидера ещё со времён первой встречи с новым господином. Среди северян особенно выделялся один, Ренольд приметил его ещё тогда весной в Акре. Огромный детина с пегой гривой и тёмно-русыми отроду нечёсанными волосами, он даже на фоне Ивенса и своих товарищей казался гигантом.

«Если такой упадёт на другого человека, то, чего доброго, придавит», — подумал Ренольд и спросил:

— Ты, верно, и есть Берси Медвежонок?

— Да... — мотнув гривой, ответил парень.

— Здоров жеребец. Такому не всякая кобыла сгодится. Иная небось не пронесёт его и полмили?

Все ждали гнева сеньора и очень обрадовались, почувствовав в нём желание пошутить. Собравшиеся засмеялись; за полгода, проведённые среди франков, практически все викинги освоились тут и прекрасно понимали разговорную речь. Но право говорить от имени дружины принадлежало одному Джакомо.

— Жаль разочаровывать тебя, государь, — проговорил он со вздохом, — но ты ошибаешься. Одна мелкая арабских кровей кобылка из тех, которых ты послал нам, дабы добрые мастера не отвлекались и не тратили времени, чтобы варить кашу и заниматься прочими мелочами, прекрасно чувствует себя под седлом Берси. И, представь, под утро частенько мы видим его запыхавшимся, точно не он её, а она пришпоривает его всю ночь. Наш друг даже похудел от такого галопа. Вот так-то вот, господин наш, а ведь и ростом и весом она чуть не вдвое меньше его! Нет, что касается женщин, то они у язычников будут покрепче мужиков!

— Придётся перевести его в пехоту, — с улыбкой произнёс Ренольд, и всё, поняв — пронесло, принялись веселиться от души. Все, кроме Берси, который воспринял сказанное князем за чистую монету.

— Не делай этого, государь! — воскликнул он с волнением. — Прости меня за то, что придавил того сарацина. Я так и слышал, как в нём что-то сломалось — уж очень неудачно он упал!

— А подружка твоя, чаю я, всякий раз падает удачно? — поинтересовался Ренольд, чем вызвал смущение здоровяка, которое только подогрело веселье его товарищей и свитских князя — те потешались ничуть не меньше.

— Молю тебя, государь, не отбирай у меня Лэйлу! Нет мне никого на свете милее, чем она. Я готов умереть за неё!

— Вот как? — проговорил сеньор с неопределённой интонацией и, увидев, как, ожидая непоправимого, напрягся Берси, улыбнулся. — Ладно! Дарю её тебе насовсем. Коли мила она тебе, гуляйте свадьбу. — Он сорвал с пояса увесистый кошель и бросил викингу. — Вот вам с молодой на обзаведение от меня. Вина и закуски пришлю на всю ватагу. Погуляете и в дорогу.

Медвежонок поймал кошелёк и, растолкав товарищей, точно медведь сквозь бурелом, прорвался к Ренольду. Упав на колени, парень принялся целовать руки князя и благодарить его. Потом вскочил и, пробормотав что-то вроде: «Погоди! Постой!», помчался обратно, причём вновь растолкал взвеселившихся викингов, разбросав их, точно свирепый шторм рыбачьи лодчонки.

— Когда в дорогу-то, князь? Может, повременим чуток? Гляди, и шестой корабль ещё не достроили! — без тени улыбки напомнил Джакомо, продемонстрировав лишний раз всю серьёзность, с которым относился к делу. — Совсем немного осталось.

— Некогда, Корабельщик. Может статься, в следующий раз шпионов похитрее да поопытнее пришлют... Играйте свадьбу и в поход!

Джакомо явно хотел возразить, он даже уже открыл рот, но тут ряды викингов заколебались — ураган возвращался. Берси не знал обходных путей и обратно шёл всё той же дорогой. На сей раз никто не хотел становиться на его пути, все просто расступились, давая ему пройти.

— Вот, государь! — вскричал гигант, протягивая Ренольду... сокола в чёрном колпачке. — Ты отдал мне Лэйлу и одарил. Но не в чести у викингов принять подарок и не воздать дарителю. Как учили нас деды, каждый дар ждёт ответного Прежде не было у меня никого дороже Крысолова Теперь отдам его тебе за твою безмерную щедрость. Дважды обязан я тебе — и волей и счастьем. Имел бы две жизни, отдал бы их обе за тебя, за род твой, за города твои и земли!

Сказав это, викинг прошептал соколу какие-то слова на датском языке и снял колпачок. Князь протянул руку и, когда птица, посмотрев сначала на хозяина, а потом на Ренольда, перешла на неё, спросил Магнуссона:

— Откуда у тебя столь добрый терсель[55]? И почему ты называешь его Крысоловом? Разве он охотится на крыс?

— Ещё невольником проклятых неверных сарацин, государь, — начал Берси, насупившись, — нашёл я его по дороге в крепость только что вылупившимся птенцом. Кормил своей кровью, а когда удавалось, ловил крыс и давал ему их мясо. Он ел и рос у меня под рубахой. Так что крысы были его первой добычей. Думал я отпустить его на волю, потому что сам уже и не чаял когда-нибудь