Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да каким… Храбрым. Скрытным. И никогда никому ничего не прощал. Он был хорошим вождём и… королём. Вот и всё. Друзей у него не было. Вождю трудно иметь друзей.
— Да, трудно, — задумчиво согласился я. И, поднявшись, собираясь идти спать, убеждённо повторил: — Очень трудно, Джек.
* * *
Утром, ещё до того, как мы проснулись, неожиданно прошёл весенний дождь — бурный, шумный и короткий. Я слышал сквозь сон, как он лупит по камням и листве, шумит по скальному карнизу над входом. Потом кто-то спросил по-французски (а я понял сквозь сон): "Кончился?" — и чьё-то утвердительное бормотание.
Вставать я не спешил — наслаждался балдёжным состоянием, этими негромкими разговорами, дыханием Танюшки рядом. Кстати, подумал я, а у нас уже все спят рядом со своими девчонками… а Щусь с саней?
Утренний покой накрылся никелированным тазиком. Я сел, тем же движением подогнув ноги.
Да, Щусь спал возле Сани. Само по себе это не выглядело чем-то странным (вон и Олег Фирсов с Басом валяются рядом, перепутавшись ногами и руками). Если не значть, что к чему.
Я мысленно даже не сплюнул — смачно харкнул. И потянулся за туфлями.
* * *
Сколько раз я это видел — в кино, когда солдат уходит на фронт, прощается с
222.
девушкой, и это прощанье длится, длится, и ни он, ни она не могут найти в себе силы его оборвать.
Меня всегда раздражали эти куски фильмов, потому что — по моему мнению — они мешали воспринимать течение событий. А оказывается, что я просто-напросто был дурак и не лечился, потому что уже десять минут стоял, держа ладони Танюшки в своих, сжав их перед грудью.
И не мог уйти.
Виктор Цой
Тёплое место — но улицы ждут
Отпечатков наших ног.
Звёздная пыль
на моих сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Ненажатый вовремя курок —
Солнечный день
в ослепительных снах!
Группа крови
на рукаве,
Мой порядковый номер
на рукаве!
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве…
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
удачи.
Есть чем платить — но я не хочу
Победы любой ценой.
Я никому не хочу
ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой.
Просто — остаться с тобой.
Но высокая в небе звезда
зовёт меня в путь!
— Я пошёл, — вздохнул я и, отпихнув локтем рукоять палаша, последний раз сжал ладони Танюшки и зашагал по тропинке вниз.
Я уходил не последним. Меня широкими шагами нагонял Север, придерживая на бедре шпагу, а ещё несколько человек — изо всех трёх отрядов — по-прежнему стояли возле пещеры с девчонками.
— С Кристинкой попрощался, — печально сказал он, подлаживаясь под мой шаг. — Плохо
мне как-то, Олег.
— Угу, — буркнул я. Север вздохнул. Его тонкое (аристократическое) лицо стало
задумчивым, он вдруг пропел негромко:
— Я пока ещё
живой…
Жизнь моя — как ветер,
Кто там меня встретит,
На пути домой…
— Не замечал за тобой страсти к русским народным песням, — удивился я.
— Я за собой её тоже не замечал… Однако вот. Что-то другое не поётся, — пожал он плечами под своей кожанкой.
223.
— Угу… — повторил я. — Как там у тебя? — я помедлил и напел, как всегда, фальшивя:
— Жизнь моя — как ветер,
Кто там меня встретит,
На пути домой…
Оглянувшись, я увидел, что Танюшка стоит с поднятой рукой на верху тропы.
Прямо в пронзительно-голубом небе.
* * *
До вечернего привала оставалось не так уж много, и мы с Сергеем пристально посматривали по сторонам, выглядывая место для бивака среди всей этой сумасшедшей зелени. Под вечер в головной дозор я напросился сам — все устали, а у князя есть интересное право: в таких случаях брать самое трудное на себя. Сергей пошёл со мной, потому что знал эти места по зимнему рейду. А ещё потому, что он был мой друг.
— Вон там хорошее местечко, — Сергей указал палашом. Я вгляделся — примерно в
километре от нас (по прямой, впереди начиналась лощина) две поднимающиеся над зеленью жёлто-серые скалы сходились буквой л.
— Да, неплохо, — согласился я. — ну что, подождём наших?
— Что-то… — Сергей подёргал ноздрями. — Слушай, дымом пахнет.
Я принюхался и кивнул. Действительно, слегка пахло сухим дымом, от хороших дров. Мы быстро обежали глазами окружающее, но самого костра или дыма видно не было. И тем не менее Сергей уверенно сказал:
— Они там, — и указал на скалы.
Я молча согласился с ним. Те, у кого хватило ума развести бездымный костёр, наверняка выбрали и самое удобное место для ночлега — то, которое бросилось в глаза нам.
— Негры? — предположил Сергей. Я пожал плечами и предложил:
— Посмотрим?
— Пошли, — коротко кивнул Сергей.
Мы убрали палаши и, на ходу доставая даги, тихо начали спускаться в лощину…
…По дну, в зарослях, тёк тихий и чистый ручей. Сергей присел на колено, с усмешкой показал мне следы, оставленные на берегу — плоские следы сапог без каблука, шитых без различия ноги. Следы ещё не полностью заполнила вода.
— Мальчишка, — тихо сказал он. — Совсем недавно спускался… Это не негры.
— Странно-о… — протянул я, — очень тихо. Такое впечатление, что они засаду
устроили; тогда зачем костёр? Пошли всё-таки глянем.
Противоположный берег оказался круче того, по которому мы спустились, поэтому мы карабкались долго — лезть-то надо было тихо. Потом нам попался резко выступающий каменный карниз. Я пошёл в обход справа, Сергей — слева.
Подтянувшись за ветку оливы, склонившейся над выступом, я выбрался на камень. И буквально нос к носу столкнулся с человеком.
Сергей был прав — это оказался мальчишка. Чем-то похожий на Вадима (только черноволосый) — такой же круглолицый, не очень высокий, но широкоплечий. Одетый в кожаные штаны и низкие сапоги с ремнями, он, очевидно, стоял и прислушивался — не видя, но слыша меня, — когда я выскочил перед ним, он отскочил и выхватил из-за голенища длинный, плавно изогнутый нож, выставив перед собой безоружную левую руку с растопыренными и согнутыми пальцами. Я вытолкнул в руку дагу, которую сжимал в зубах. Несколько секунд мы молчали, глядя друг на друга и не двигаясь. С другой стороны на каменный карниз выбрался Сергей; бесшумно ступая, пошёл сзади к мальчишке, но между нами и им на камень соскочила рослая белокурая девчонка — тоже в коже, босиком, но с длинной шпагой в руке; синеватое лезвие описало шипящую "восьмёрку" и закачалась, словно гадюка перед броском. Сергей, мгновенно прикрыв живот и грудь рукой с дагой, выхватил палаш.
224.
— Стоп, стоп, — быстро сказал я. — Мы свои, вы свои. Все свои.
— Русские? — спросил мальчишка, но не оглянулся и не опустил засапожник, явно
отточенный, как бритва.
— В основе своей, — ответил я и, нарочито медленным движением убрав дагу, показал
пустые руки. — Мы не враги.
— Откуда нам знать, — девчонка говорила по-русски, н ос гортанным немецким
акцентом, — может быть, они люди Мясника?
— Нет, фроляйн, — на плохом немецком возразил Сергей, тоже убирая палаш, — мы не
имеем отношения к Нори Пирелли. Мы наоборот — вроде как идём на него походом.
— Вильма, убери шпагу, — сказал темноволосый тёзка моего дружка. — Сейчас
разберёмся.
* * *
Судьбы Сергея Лукьяненко, нашего, советского парнишки из Алма-Аты и австриячки Вильмы Швельде были, в общем-то, неинтересными и обычными. Сергей со своими друзьями попал сюда с Медео два с небольшим года назад, Вильма — из Альп вот уже шесть лет. Прошедшей зимой негры разбили друзей Сергея в Молдавии, а товарищей Вильмы — на юге Италии. Остатки отрядов встретились в Югославии, но в марте и эту небольшую группку почти полностью перебили. Вильма и Сергей спаслись чудом и добрались сюда, но интересным было то, что напали на них в Югославии не негры, а как раз ребятки Мясника! Так что новенькие присоединились к нам с закрытыми глазами. Я лично был только рад появлению ещё двух бойцов. Вильме, правда, Франсуа предложил было уйти к нашим девчонкам, но австриячка просто посмотрела сквозь француза, и тот отошёл…
…Было всё ещё тем вечером, когда наш отряд только собирался отправиться в поход — недалеко от пещеры Тезиса. Мы жгли костры и отдыхали. Было немного странно видеть почти сотню вооружённых мальчишек и девчонок, ходивших, лежавших, перекликавшихся, что-то певших, жевавших, смеющихся у нескольких костров. Чем-то это напоминало турслёт в особо романтических условиях.
Я аккуратно затачивал кусочком песчаника режущую кромку палаша, весело поглядывая по сторонам и прислушиваясь к тому, как Игорь Басаргин смешит собравшихся вокруг, читая на память филатовского "Федота-стрельца". Читал он, по-моему, даже лучше самого Филатова.
