Творения, том 2, книга 2 - Иоанн Златоуст

СЛОВО ПЯТОЕ

о судьбе и провидении.

Поистине, возлюбленный, нет ни одного столь порочного и преисполненного неисцелимой гнилости учения, как учение о судьбе и роке. Помимо того, что оно влагает в души совращенных богохульное, нечестивое и гибельное мнение и убеждает говорить о Боге то, чего никто не сказал бы даже о демонах, оно также разрушительно влияет на нашу жизнь, все наполняет беспокойством и большим смятением; и то, что введено Богом и природой, чрез пророков и святых мужей для научения и исправлекия, оно ниспровергает и разрушает и доказывает, что это – бесполезно. И делает то же самое, как если бы кто-либо стал убеждать заболевшее и нуждающееся в лекарствах тело, – когда налицо находятся врачи и приготовляют врачество, – не пользоваться ничем из этого и не отстранять от себя болезнь, но, предавшись беспечности и легкомыслию, ожидать самой жалкой гибели. Или не это говорит судьба? Никто пусть не увещевает ни к чему полезному, никто пусть не слушает другого, который увещевает; напрасно существуют законы и судьи, напрасно – порицания и наставления, напрасно – страх наказания, напрасно – почести и почетные дары, также и награды за подвиги тем, кто хорошо поступает! Если ты проявишь заботливость, не будет отюда никакой пользы, и если ты будешь нерадив, не произойдет никакого вреда. Будучи дитятей, никто пусть не ходит в училище, став мужем, никто пусть не слушает законов, пусть не обращает внимания на советы и полезные вразумления! Что будет в состоянии принести труд? Подобно тому как ненагруженный и оставленный корабелыциками и кормчими корабль, тав пусть стремится человек, передав кормило ума порыву бури! Желаешь, скажи мне, чтоб мы послушались, и не стали делать ничего для спасения нашей жизни? На некоторое время оставим то, что касается души, в стороне, и побеседуем относительно обстоятельств настоящей жизни. Поверим ли судьбе, говорящей так, и не будем ли ни слуг, допускающих проступки, наказывать, ни тех, которые заражены распутством, обращать на путь истинный, ни поступающих несправедливо приводить в суд, ни слушаться законов? Желал бы я, чтоб это случилось хотя на короткое время, дабы на деле вы имели возможность понять эту губительную и вредную учительницу зол. Если всячески необходимо, чтоб произошло то, что определено судьбою, как в том случае, когда мы ревностно занимаемся чем-либо, так и в том, когда мы спим, то никакой земледелец пусть не запрягает волов и пусть не влечет плуга, и пусть не прорезывает борозды, и пусть не бросает семян, и пусть не выжидает удобного времени года, и пусть не терпит стужи и продолжительного дождя, и несчастья, и трудов в течение времен года, – пусть не точит серпа и пусть не жнет посеянного хлеба, пусть не растирает колосьев, пусть не насаждает и пусть не ухаживает за растениями, – отбросив совершенно всякую заботу о земледелии, пусть сидит дома и пусть спит все время: если все несомненно назначено ему судьбою и определено Парками, то блага придут в дом сами собою; если же Клофо[1] повернет веретено в противоположную сторону, то, хотя бы он трудился бесконечно, не будет для него никакого предела трудов и усилий. Итак, почему вы не увещеваете делать это, если только действительно верите судьбе? Почему не советуете, чтобы на самом деле узнали то прекрасное, что обусловливается судьбой? Желаешь ли показать мне, что в действительности предопределено судьбой? Прекрати земледелие, упраздни мореходство, изгони все житейские искусства, и ни домостроитель, ни медник, ни ткач, ни другой кто из приносящих пользу для нашей жизни пусть не заботится о своем искусстве, и тогда ты увидишь прекрасно, какова награда со стороны судьбы, тогда прекрасно испытаешь ее, тогда увидишь неизменность ее. И зачем я говорю об искусствах, которые поддерживают нашу жизнь? Пусть остаются искусства, и не упраздняй даже и одного, но в то время, как все они остаются на свойственном им месте, каждый в отдельности пусть нисколько не заботится о своих делах и пусть не печется о том, что относится к его дому, но пусть вверит управление всеми своими делами судьбе, и тогда узнает пользу от нее, когда, подвергая его мучениям и бичеваниям, будут требовать от него податей; а он, не имея их, убежит под защиту той, но никто не обратит на него внимания. До какого времени нам быть детьми по уму? Доколе мы не перестанем пустословить? Доколе мы не познаем общего Владыки? Если судьба делает дурными и хорошими, то зачем ты даешь советы дитяти, зачем вразумляешь? Все – без пользы и напрасно. Если она делает богатыми и бедными, то не посылай в училища, не доставляй денег, не делай ничего могущего увеличить для него имущество, но дела его поручи судьбе. Однакож ты не отваживаешься на это. Видишь ли, как совсем не веря силе ея в меньших делах, доверяешь ей в больших? Если действительно судьба существует, то позволь дитяти и вступать в сношения с дурными людьми, и развращаться вместе с развращенными: всячески, если это определдено ему судьбой и назначено Парками, то будет лолезно и для тебя. Действительно, говорят, действительно существует судьба. Тогда зачем же доставляешь хлопоты и себе самому, и другому? И для чего я говорю относительно детей, когда ты не отважкшься делать этого, во всяком случае, даже и в отношении к слугам, но и угрожаешь, и стращаешь, и употребляешь всякие способы, чтобы слуга у тебя сделался прекрасным, и не полагаешься на рок? Почему же наказываешь, если он сделался дурным? Ведь произошел грех не от него, а от рока, который его толкал. Почему же хваляшь его, если он сделался прекрасным? Ведь не его – добродетель, а роковая. Лучше же сказать: никто не будет ни прекрасным, ни худым. Человек, не делающий ни того, ни другого по собственному побуждению, но получающий принуждение извне, не будет ни этим, ни тем. Ктак, почему же мы хвалим мужей? За что же порицаем? За что проклинаем, за что ублажаем других? Видишь, до какой нелепости довело нас слово о судьбе? Никто не целомудрен, никто не распутен, никто не корыстолюбив, никто не справедлив; и добродетель, и порок упразднены, и напрасно мы введены в эту настоящую жизнь, лучше же сказать: не напрасно, а даже – на несчастье. И как не нелепо быть толкаему в грех принуждением рока, а с другой стороны, терпеть крайнее наказание под его же воздействием, вместо того, чтобы пользоваться сожалением и состраданием, – подвергаться ненависти и наказанию, вместо того, чтобы пользоваться почтением? Того, кто терпит несправедливость и пострадал от насилия, следует не наказанию подвергать, а окружать почестями; а мы и терпим несправедливость, и переносим наказание. Что могло бы быть неразумнее этого: за то, что тяжко страдаем, ввергнутые в грех, за это терпеть и наказание? Судьба сотворила человекоубийцу, и берет жизнь за то, что человек повиновался ей: какой догмат мог бы быть пагубнее этого? Это похоже на то, как если бы кто, столкнув в пропасть и овладев свергнутым, снова домогался наказания его за это; или – как если бы кто, предав кого-нибудь бесчеловечной госпоже на изувечение и в жертву бесчисленным бедствиям, потребовал наказания преданного человека за его рабство и плен. Скажи мне: разве что-нибудь могло бы быть неразумнее этого или – более несчастно, чем этого рода люди? Если же это так, если даже враги и неприятели знают о снисхождении к своим врагам, когда те совершают что-либо тягостное для них недобровольно и не по желанию; а судьба не будет знать снисхождения к тем, кто ей послушен и во всем повинуется, лучше же сказать, к тем, которые подчинены ее принудительной силе, но за то, что принудила их совершить, за это самое требует их к наказанию; то, скажи мне, какое смятение, какой лабиринт, какой ураган будет изображением этого смешения? Мне недостаточно было одного вида несправедливости, что именно, ни в чем не согрешив, я ввержен в грех, и что другой, ни в чем не поступив добродетельно, становится добродетельным и наслаждается почестью; недостаточно одной только той несправедливости, что судьба безрассудно и неразумно сделала как меня дурным, так его прекрасным, – но она присоединяет и другую и не подражает человеческому правосудию; между тем как люди столь человеколюбивы и кротки, что различают невольное от добровольного, эта, управляющая человеческими делами, какая-то Эринния[2] и злой демон, все таким образом смешивает. Итак, если нет Бога, Который имеет наблюдение над этим, то данное мнение изобличается с другой стороны. Невозможко, чтоб при столь великом благоустройстве не было Провидения. Кроме того, если нет Бога, то каким образом вообще это приведено в порядок? Если же существует, то как Он не имеет попечения об этом? Если сам Он сотворил, то обрати внимание на нечестие и на преизбыток богохульства; если же не сотворил, и если не имеет попечения о происшедшем, то опять – не меньшее прежнего обвинение. Видишь, как отовсюду стесняется диавол, склоняющий людей к неистовству против Владыки? Ты желаешь меня убедить, что веришь судьбе и что она, по твоему мнению, есть значительный догмат? Не обвиняй прелюбодействующую женщину, не преисполняйся гневом, не приводи прелюбодея в судилище к судье. Если увидишь, что подкапывается стена, то не захватывай того, кто подкапывает, и не домогайся наказания его, потому что он сделал это недобровольно, как сам же ты утверждаешь. Пренебреги всеми твоими делами, потому что во всяком случае тебя лостигнет то, что определено судьбой; брось золото, сколько ни имеешь его; пренебреги домами, торжищами, рабами, потому что твоя беззаботность не принесет никакого вреда беззаботности судьбы. Но ты не отважишься ни на что такое, так как убедился на деле в том, что нужно осудить догматы о судьбе. Итак, почему, всюду осудив ее, прикрываешь себя ею в грехах? Видишь, что этот догмат внесен не откуда-нибудь, как только со стороны беззаботности и нерадения и ослабления сил в отношении к самым трудам, предпринимаемым для снискания добродетели. Если есть рок, то нет суда; если есть рок, то нет веры; если есть рок, то Бога нет; если есть рок, то нет добродетели, нет порока; если есть рок, то все напрасно, все без пользы и делаем, и терпим; нет похвалы, нет порицания, нет стыда, нет позора, нет законов, нет судилищ. Итак, откуда такой-то обогащается, – говорят, – откуда другой пребывает в бедности? В особенности, если мы даже не знаем причин этого, то нам надлежало бы оставаться при незнании, а не воспринимать другого негодного догмата. Лучше хорошо не знать, чем худо знать, потому что одно свободно от вины, а другое лишено снисхождения. Но, кроме того, по благодати Божией, и теперь нам ясно стало, откуда один – богат, а другой перебывает в бедности? Именно, потому тот богат, что или получил отеческое наследство, или прибегал к морскому путешествию и мелочной торговле, или похитил и отнял силой принадлежащее другим, или заключил богатый брак, или занимался земледелием, или искусством, или чем-либо другим в таком же роде. И много способов обогащения: одни праведные, другие неправедные. Таким же, конечно, образом объясняется происхождение и бедности: сделался кто-либо жертвой клеветы или ябеды, или чьего-нибудь корыстолюбия, или своей расточительности, или сжился с леностью, или впал в безумие, или обеднел каким-нибудь другим образом, потому что – много способов для того, чтоб сделаться бедным. А почему, говорят, такой-то, содержа блудниц и тунеядцев, и льстецов, и принося вред делам посторонних, и проводя изнеженную и разнузданную жизнь, имеет богатства, которые притекают к нему как бы из источников; другой же, проводящий в свою жизнь милосердие и целомудрие, и справедливость, и остальные добродетели, не имеет даже и необходимого пропитания? Потому что один – хорош и избирает себе соединенную с трудом добродетельную жизнь, а другой – порочен и воспринял роскошный и разнузданный путь греха? Итак, для чего же злой обогащается, а добродетельный беден? Для того, чтобы и этот получил больший венец, если останется на своем посту и проявит терпеливость, и тот – большее наказание и мучение, если не переменится и не сделается лучшим и не познает Владыку своего. Послабления, даваемые со стороны Бога, более отягчают тех, которые остаются злыми, и изобилие, даваемое Им тем, кто не пользуется этим, как должно, делается умножением вины. Таким же образом, конечно, и бедствия, и затруднительные обстоятельства являются увеличением венцов, хотя бы иногда такие люди и впадали в заблуждения. Ведь соразмерен бывает приговор, потому что не просто произносится суд о грехах, но иначе судится богач, иначе бедный: один со снисхождением, другой же без снисхождения. Например, пусть будут вором и честолюбцем богач и бедняк; один, хотя и жалкое, но все-таки имеет некоторое прибежище в нужде, проистекающей от бедности, а другой не имеет даже никакой благовидной или правдоподобной увертки, так что бедный насколько умаляется в настоящей жизни, настолько избыточествует в будущей соответственно своим добрым делам, и богач – сообразно с его прегрешениями. Поэтому, не подумай, что бедный терпит несправедливость, или что богач имеет преимущество. Подобно тому как и в отношении к несчастиям, те, кто здесь потерпят наказание, или совсем очищаются или там терпят меньшее наказание, как выдержавшие здесь напор великих злостраданий; так и в отношении к благам, те, кто здесь наслаждались честью и оставались дурными, имеют эти почести средством, ведущим к наказанию. Итак, смотри, каким образом Бог всюду укоряет порочных людей за здешние почести: Я дал тебе все, что принадлежало твоему господину (2Цар.12:8); и опять – жрецов во время Илия за почесть (1Цар.2:28); и в ином месте: Я дал вам "из сыновей ваших в пророки и из юношей ваших – в назореи" (Амос.2:11), – и всюду присоединяет о том, что было сделано в пустыне. Посему, когда увидишь, что богатый поступает несправедливо, корыстолюбив, совершает хищения, то по этой причине более всего оплачь его, так как он, будучи богат, делает это, – и тем большее получит наказание. Когда увидишь, что бедный проявляет болыпую заботу о справедливости, то по этой причине всего более удивись ему, так как он таков, не смотря на бедность. Если это тобою тщательно исполнено, то ты никогда не придешь в в смущение по поводу тех обстоятельств, какие происходят, если именно будешь взирать на будущее и ни во что не ценить настоящее, если всегда будешь надеяться на то, и отдаляться от этого. О, если бы, по благодати Христа, мы достигли всех благ! Аминь.