Грааль и Откровение Иоанна Богослова. Философия благородства - Александр Леонидович Роцков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если выдернуть из христианства идею морального абсолюта, выраженную поэтичными и парадоксальными заповедями Христа, христианство ничем не будет отличаться от других вполне добрых и благопристойных религий. Наверное, это спорное утверждение, но здесь трудно спорить и полемизировать, т.к. заповеди Христа – это не закон, понятый юридически, а эстетика, настроение, склонность. Это идеал человеческого характера, который есть продукт эстетического творчества. Это нравственность в смысле того, что человеку именно нравится доброта, вследствие того, что он владеет своими нравами, влечениями, расположениями и, самое главное, своим эстетическим вкусом! Это именно желание добра, диктуемое собственным человеческим экзистенциальным центром, его личностью-точкой. Самая первая (и по времени и по важности) ересь всех без исключения христианских конфессий – это попытка понять заповеди Христа организационно-юридически. Юридическое, а заодно и бюрократическое, творчество святых отцов (каноны и каноничность) ничего общего не имеет с тем, к чему призывал Христос. Иначе бы Он Сам дал бы ещё более подробный, чем у Моисея, закон на все бесчисленные случаи жизни. Но обо всём этом Он, как бы устраняясь, кратко сказал: "отдавайте цезарю цезарево" (под цезарем здесь, по сути, имелся в виду верховный полицейский чин в империи), или "кто поставил Меня судить или делить вас?" (Лук.12.14). Кстати, Сам Он с подозрительным постоянством нарушал всевозможные правила, обычаи и порядки, всегда объясняя Свои нарушения с позиции доброты, совести и здравого смысла.
Когда Христос говорит: подставь щёку, вырви глаз, кто женится на разведённой – прелюбодействует, возненавидь отца и мать и т.п. – это всё поэтические образы, а не юридические нормы. Они должны привить вкус к красоте морального совершенства, и не требуют буквального исполнения любой ценой. Например, если понимать буквально, то пятидесятилетний вдовец должен жениться не иначе как, а только на девственнице. Или, простая вроде бы заповедь: "возлюби врагов", означающая, вне всякого сомнения, только то, чтобы человек вообще не имел врагов, может быть буквально понята так, что надо любить тех, кого именно ненавидишь. Ведь если не ненавидишь, то разве это враг? (Вот загвоздка-то!) Если же не желать, не любить эти заповеди, а только исполнять (что для начала вполне правильно), то в пределах разумного и по возможности надо исполнять всё. А выдёргивать отдельные высказывания Христа и превращать их в закон, забывая другие Его высказывания (на деле всегда самые важные, экзистенциальные и потому непонятные) – это экклесическое жульничество, приводящее к тому, что общество становится выгодным и удобным для определённого типа людей (по темпераменту, астрологии, соционике Аушры и т.д.). Вот портрет истинных христиан: нищие духом, плачущие, кроткие, алчущие и жаждущие правды, милостивые, чистые сердцем, изгнанные за правду… (Мф. 5.3) Легко понять, что это не каноны, законы, правила и проч. А именно вкус и настроение. Но, к сожалению, в подавляющем большинстве случаев человек не хозяин своим желаниям, эмоциональным состояниям и, что самое важное, своим эстетическим вкусам, т.е. своему созерцанию. В этом вся проблема.
Понятие морального абсолюта связано с парадоксальным понятием бесконечности, как, например, абсолютная гладкость шара. При бесконечном приближении или увеличении через микроскоп всегда обнаруживается гладкая, безупречно округлая поверхность идеальной шарообразности. А моральный абсолют предполагает парадоксальность невинного, личностного существования в бесконечном времени, т.е. в вечности. Искреннее увлечение изощреннейшим, утонченнейшим, изысканнейшим морализмом (намного превосходящим морализм Достоевского и Толстого, например) приблизит нас к восприятию самой идеи нравственного совершенства. Этот морализм – спиритуальный, духовный, экзистенциальный. Чтобы забраться на гору, надо сначала оценить ее высоту и свои возможности. Это поможет справиться с задачей. Но откуда же возьмутся силы взять такую непосильную высоту, как моральный абсолют? Сила появится, когда человек возьмется. И это не фантазия, но реальность. Еще только интерес к идее морального абсолюта уже открывает в человеке необычные способности души. Человек, например, легко начинает угадывать чужие мысли, читать судьбы просто по глазам. И, конечно же, обнаруживает в себе творческие таланты к ранее недоступным искусствам. А утонченная способность к творчеству совершенно необходима для творчества отношений.
Отношение к человеку – это, обычно, как бы самопроизвольное функционирование души, но идеал человеческих отношений – это высочайшее творчество, искусство, требующее высочайшего таланта к этому искусству. Это искусство будущего. Не творчество макета, как в живописи, литературе или кино, но творчество живого, творчество человеческой близости. И нравственное совершенство – не самоцель, но инструмент для творчества этой близости, экклесии с нулевой дистанцией. Обычное искусство – это тоже способ общения, т.е. оно может быть языком или инструментом общения. Но и само общение может быть искусством! Идеал общения – любовь, и тогда идеальное искусство должно стать любовью, а любовь искусством. Искусство как любовь – это живое искусство, а не сотворение макетов, и потому это идеальное искусство, оно должно быть свободно и бескорыстно. В этом суть философии живого искусства как искусства любви. Любовь предполагает строй, стиль, жанр самой жизни как искусства. В соответствии с этим и сама жизнь тоже может быть искусством. Собственно так оно уже и есть в какой-то мере. Осознанно или неосознанно, но люди творят себя, играют себя как роль, сочиняют сценарий своей судьбы, строят и разукрашивают декорации. И начинается обычно творчество такого рода с места обитания.
Животные испытывают свои скотские состояния: выброс в кровь адреналина и бежать, или догонять. Или гормональный взрыв и совокупление. У западной масс-культуры культ адреналина и тестерона – основной. То, что это примитив и низость, никого не смущает. Парни охмуряют девушек тем, что ведут их в опасные места, где заставляют испугаться, а потом защищают. Этого бывает достаточно, чтобы красиво уложить в койку. Кинематограф тоже эксплуатирует сильные ощущения. Но человек – не животное. Он способен на более высокие состояния. У человека два богатства: первое – интеллект, его глубина и всеобъемлющая ширина. А также чувства, эмоции. Правда, не каждому человеку дано пережить чувство высокое, светлое, чистое, святое. Ну, или хотя бы чувство изысканное, элегантное, утонченное. Однако главной ценностью и настоящим человеческим достоинством является не просто хорошее чувство, но постоянство этого чувства. Верное, надежное сердце,
