Фарландер - Кол Бьюкенен

В конце концов он набрался смелости и посмотрел на хозяйку. Кожа у нее была темная, цвета пригоревшего жира. Мутноватые глаза выдавали натуру чувствительную и даже тонкую, но израненную, с еще не зарубцевавшимися шрамами. А еще Нико увидел в них усталость и скуку, прикрытые внешней вежливостью.

Она кивнула, словно он только что вернулся откуда-то.

— Поэтому-то он и шарти. Раньше-то был силен, все древние премудрости знал. К нему многие шли, и бедняки, и отчаявшиеся. Многим его услуги требовались.

— Так вы не маннианцы?

— А? Маннианцы? Нет, нет. Знай они, что мы здесь, пришли бы. Отдали бы в рабство, а то и похуже что сделали. Еретики, вот как они нас обзывают. И ненавидят пуще всего нас да бедняков.

Хозяйка подняла чашку, осторожно поднесла к сморщенным губам, отхлебнула раз-другой и бережно вернула чашку на место.

— Так ты про это ничего не знаешь? Про древнюю мудрость?

Нико задумался. Его мать всегда изображала защитный знак, когда видела сороку, и он сам перенял у нее эту привычку. А еще она всегда оставляла горящую свечу у окна и ночь зимнего солнцестояния.

— Может, что-то и знаю. — Он пожал плечами. — А эти древние обычаи, их еще придерживаются где-то?

— Не где-то, а везде, но только тайно. Древнее знание сохранилось в традициях, смысл которых скрыт от многих. Но старики ведь еще помнят, какой была жизнь до Манна. Сейчас по старой вере живут только в Верхнем Паше да еще на Небесных Облаках. Там до сих пор придерживаются старых взглядов. Когда люди умирают, их возвращают к жизни старыми приемами. Маннианцы хотят, чтобы мы все это забыли.

Нико слушал ее с показным интересом. По ногам ползали блохи, но почесаться он не мог, боясь показаться невежливым. Из-за закрытой двери не доносилось ни звука. О чем они там договариваются? И долго ли еще ждать?

Хозяйка вздохнула:

— Ты — добрый мальчик. Сидишь, слушаешь старуху, хотя тебе здесь и неудобно. Ничего, по-моему, они уже закончили.

Дверь открылась, и Нико тут же поставил чашку на стол и вскочил. Эш вышел первым.

— ...ближе ко времени, — договорил Эш и, заметив на столе полную чашку, взял ее, осушил одним глотком и вернул на место, после чего жестом предложил ученику следовать за ним.

— Спасибо за чи, — быстро сказал Нико и поспешил к лестнице.

Трамвай катился медленно. Нико и Эш сидели в заднем конце вагона. Некоторое время Эш смотрел в окно, потом отвернулся.

— Думаете, за нами следят?

— Трудно сказать, — равнодушно ответил рошун.

Они проезжали мимо широкой площади, окруженной с трех сторон зданиями из белого мрамора и заполненной в этот час тысячами человеческих фигурок в красных рясах.

— Паломники, — сказал Эш в ответ на невысказанный вопрос юноши.

— Я о другом хотел спросить. — Нико пришлось повысить голос, чтобы перекрыть шум громадной толпы. — Там, где мы были, вы получили то, что хотели?

— Надеюсь, что да.

— И это все? Вы ничего мне больше не скажете?

— Пока — нет.

Нико раздраженно фыркнул.

— Отличный способ наставлять ученика. Говори поменьше, даже когда он спрашивает.

— Всегда лучше попробовать догадаться самому.

— Удобное рассуждение. Можно вообще ничего не объяснять.

— Ты прав.

Вагон наехал на какую-то неровность, дернулся, стекла задребезжали. Эш снова обернулся и выглянул в окно. Некоторое время он сидел молча, задумавшись о чем-то, рассеянно потирая большим пальцем об указательный. Потом поднялся, ухватившись для равновесия за багажную полку.

— Возвращайся в хостильо и жди меня там. До моего возвращения не уходи.

Не дожидаясь ответа, он прошел к выходу, соскочил и торопливо зашагал прочь, не оглянувшись и не увидев прижавшееся к стеклу лицо Нико.

Немного погодя трамвай дополз до района восточных доков, и Нико стал находить знакомые ориентиры. По тротуару, в одном направлении с трамваем, шла темноволосая девушка.

Нико вскочил, пробился к выходу и соскочил на землю.

— Серезе! — крикнул он, но она была далеко и не услышала.

Он попытался догнать ее, но потерял из виду на следующем перекрестке. В том, что это была именно Серезе, Нико не сомневался. Продолжая идти в том же направлении, он поглядывал по сторонам. День клонился к вечеру, и народу на улицах заметно прибавилось. По дороге, звякая и тарахтя, катились трамваи и повозки, по тротуарам торопливо шагали пешеходы. Часы на башне ближайшего храма отбили время и замолкли.

Улица, по которой шел Нико, была застроена одинаковыми, почти неотличимыми один от другого домами. Из распахнутых окон доносились голоса и прочие звуки, свидетельствовавшие о некоей активности. Заглянув в одно такое окно, Нико обнаружил похожее на мастерскую помещение, просторное и пыльное. Сотни людей, преимущественно женщины и дети, сидели рядами на ковриках, выполняя повторяющиеся движения, смысл которых был ему непонятен. Несколько детей подметали пол и собирали мусор, взрослые же мужчины таскали по проходам тележки, нагруженные каким-то материалом. Одни из сидевших бросали в тележки продукты своего труда, другие же, наоборот, выхватывали эти вещи. Расхаживавшие взад-вперед надсмотрщики покрикивали на работников. Постояв с минуту, Нико пошел дальше. Серезе видно не было. Похоже, он окончательно ее потерял.

Возвратиться в хостильо? Нико представил их крохотную комнатушку, представил, как будет сидеть там в одиночестве, мучиться от безделья и заново переживать события прошлого вечера, и ему стало не по себе от одной только этой мысли. Раз уж представилась такая возможность, почему бы не прогуляться, пусть даже улицы и выглядят не более заманчивыми, чем их хмурая келья.

Через некоторое время городской ландшафт изменился в лучшую сторону: тихие, обсаженные деревцами улочки, небольшие плазы с закусочными и мягко шумящими фонтанами. Изменилась и сама атмосфера: лихорадочная, суматошная активность, свойственная кварталам восточных доков, заметно спала. И все же Нико по-прежнему чувствовал себя чужаком в этом городе. Здесь не было ничего такого, с чем он мог бы соотнести себя, ничего, к чему с теплотой узнавания устремился бы взгляд. Все окружающее отталкивало и пугало — не только иного масштаба архитектура, но и поведение горожан.

В Бар-Хосе незнакомые люди по крайней мере разговаривали друг с другом. Торговцы с готовностью улыбались покупателям, разгоряченных спорщиков всегда вовремя разнимали. В изнуренном войной городе — вопреки или, может быть, благодаря ей — сохранялся дух согласия, единения, понимание общей судьбы и цели, отодвигавшее на второй план веру, религию, убеждения, дружбу. Здесь же в горожанах чувствовалось что-то хмурое, мрачное, враждебное. Как будто всем им многое пообещали — и даже, да, предоставили, — но они стали ощущать себя еще более обделенными и неудовлетворенными.