Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Николай Японский

16 марта 1880. Воскресенье 2–й недели Великого Поста

Вчера вечером, в одиннадцатом часу, только что разделся спать — «стук–стук». — «Кто?» — «Афонасий; тут из Лондона иеромонах приехал и желает Вас видеть». — «Где остановился?» — «А вот в соседнем помещении». — «Так завтра увидимся». Опять, только что начал засыпать, — стук и гром, Степан ломится, он у меня путно войти не умеет. — «Что такое?» — «От графа Путятина вещи принесли»; графский Иван подает два ящика с письменными и разными другими вещами, отобранными графинями для Миссии, и запиской Ольги Ефимовны. Стоило труда ему должно быть вломиться в Лавру в это время; не задерживая его ответом, сказал, что завтра сам приду, и отпустил. Потом разобрал вещи. Сколько доброты у графинь, особенно Ольги Ефимовны, к Миссии. — Утром лондонский иеромонах, о. Амфилохий, состоящий при Марии Александровне и вызванный ею сюда, два раза помешал писать речь. Кое–что копошится у него в голове касательно мирового значения христианства — одну брошюру выпустил, другие готовит. — «Православное Обозрение» не удостаивает просьбой о помещении их, называя его инославным обозревателем, — в «„Христианском чтении” не принимают его писанья», и прочее, и прочее, — с Тейлором признает первичные религии — грубым фетишизмом, а с Коссовичем, что древняя форма Богопочитания у всех — единобожие, и не думает согласиться… Надоел и в два раза. Принесли от Груздева подновленные ризы на иконы. — Дорогой к Исаакию зашел к живописцу Баркову, у которого пишутся иконы, заказанные о. Исаией в дополнение к присланным из села, чтобы вышло на всю церковь. Баркова дома не застал, жена в виде стряпухи сидела у печки; порядочный живописец, судя по работам в комнатах. Но с такими не следует торговаться о дешевизне — бедный люд, изо дня в день трудом живущий. В Исаакиевском Соборе обедню неподражаемо хорошо пели — два хора — митрополичий и исаакиевский; управлял хорами лысый Львовский; «Херувимская», «Милость мира» Василия Великого нигде лучше не поют; о концерте сегодняшнем и говорить нечего. О нем и в газетах объявлено было, что сто двадцать певчих будут петь Бортнянского из 88 псалма. — Пели, сошедшись оба хора на солее, дивно; особенно трудная партия альтов, с соло и высочайшими нотами. Народу было море голов — должно быть, двадцать тысяч; я стоял на солее, и тут теснота, хоть сторожа не пускали. — «Тебе поем, достойно и всех, и вся» также поют два хора, сошедшись полукругом на солее; и пропевши «Тебе поем», певчие делают земной поклон, а после «всех и вся» — поясной, и возвращаются на клирос. Присутствующие христиане тоже молятся — как усердно; кругом меня все бобровые воротники и военные шинели то и дело опускались на колена. Много благочестия, много благочестия в России! И да утешает это меня в Японии в трудные годины. — После обедни у Евгения Васильевича, старосты, взял листок сегодняшнего концерта. — Отправился, по предварительному просу, к Е. Н. [Ефрему Николаевичу] Сивохину обедать. Был и афонский архимандрит Феодорит. Неонила Афонасьевна с ним кушали грибное, — я с Е. Н. — рыбное, ибо он не совсем здоров. Пред обедом должник Евгения Николаевича — в ноги ему; Евгений Николаевич простил ему долг сто пятьдесят рублей, а он еще в долг просил;

одет прилично — На Миссию Евгений Николаевич пожертвовал сто пятьдесят рублей и икону в сто пятьдесят, потом еще две малых иконы. Нравится мне это милое русское простое семейство — Евгений Николаевич, сморкающийся в кулак с шелковым платком в руке, Неонила Афанасьевна, видимо, любящая кулебяку (кто ж ее не любит! Взять хоть бы нас с о. Феодоритом — монахом), но не зазнавшиеся, благотворящие направо и налево и молящиеся так, как дай Бог монахам молиться! Невпопад выехал сегодня в драповой — Ивана Ивановича — рясе, холодно, точно зимой, ветер лютый; вернулся, сробевши, что еще простужусь, что некстати на этой неделе. — В четвертом часу пришел Андо; мне интересно сознание его: «Мы презирали ваше дело, когда я был в Японии, а теперь я оценил», — и все говорит о себе; видно, что кое–что в человеке есть, ибо выскребся из крестьян и пользу отечеству принесет, но не из самородков редких; занимается путно. — К пяти часам был у Путятиных; всех графинь поблагодарил за пожертвование вещей для Миссии вчера. Ольга Ефимовна просила не говорить ей, что неприезд ее было бы большою потерею. Вот святая–то душа! Совсем готова для неба! В мире живя, приобрела скромность и любовь к молитве ангельские! Едва ли ей в самом деле быть в Японии. Бог таких, готовых в рай, берет в рай. — Поехала Ольга Ефимовна с отцом в Георгиевскую общину ко всенощной в половине восьмого, ибо завтра именины о. Алексея Колоколова, достойнешего, действительно, из иереев; я же вернулся домой.

17 марта 1880. Понедельник

3–й недели Великого Поста

Утром писал речь; потом пришел Дмитрий Дмитриевич. Посоветовал ему отнести прошение в Канцелярию Святейшего Синода; дал три рубля, в долг, на марки, которые, как ему говорили, нужно наклеить. Прежде Дмитрия Дмитриевича, впрочем, принесли пожертвование на Миссию от Великой Княгини Екатерины Михайловны: прибор священных сосудов, Евангелие, Крест, дарохранительницу и дароносицу. Привез управляющий ее Конторою Е. Е. Мельников; условились, чтобы мне явиться поблагодарить Великую Княгиню по производстве меня в Епископа, если оное состоится в Благовещенье. — При Дмитрии Дмитриевиче пришла дама, о которой вчера Степан заявил, что была «дама с Афона» — некая Меланья Степановна Чернова; краснощекая и с неприятными глазами, окруженными поблекшим матерьялом. Вот личность–то на Руси! Писать все — в три короба не вберешь ее болтовни, хотя она с час посидела. Я было любезно предложил ей брошюры о Миссии в Японии, но потом рад был выручить их при забывчивости ее и неловкости хотевшего услужить Дмитрия Дмитриевича. Видение ее в Пасху двух старцев последовательно на кафедре Исаакиевского Собора, троекратное чудесное исцеление, чудесные сны, вследствие одного из которых она желает пожертвовать в Миссию два подсвечника в две и три свечи; при сем ее незнанье «Отец» или сам «Дух» изображен на огромной иконе, стоявшей пред нею, катафалк (вместо митры) на голове явившегося старца, «олтарь» и прочее. И как образуются подобные личности? У всех богачей Петербурга, с которыми, однако, незнакома, обещалась просить для Миссии, а об Миссии не имеет ни малейшего понятия… — Приходил о. Исайя, доставший у Жевержеева орден Святого Георгия 3–й степени на подержание. Спасибо! — Был Преосвященный Палладий Рязанский, подписавший пятьдесят рублей. Отправился к Ивану Ивановичу Демкину и к Павлу Александровичу Кузнецову на Васильевский остров. Полтора часа туда езды только — по каретам от Знаменья, и дешево — всего десять копеек. К Павлу Александровичу отнес кресты с японскими надписями трех сортов. Должен был извиниться пред ним за долгую неявку. А он сказал, что собственно немец беспокоил его, как бы не принял заказ его за ложь. У Ивана Ивановича провел все время до восьми часов, возня его с детьми при больной жене, участие его при этом и к Миссии истинно трогательны. Мы с ним ни на десять минут не оставались, рассуждая, на одном месте, а он ходил, исполняя домашние дела, я за ним, причем серьезные разговоры не прекращались. Внушал он речи, что главное — нужно напасть на неосновательность исключительной заботы о России; я же при сем выговорил себе право сказать и о «католичестве и протестантстве». К десяти часам вернулся в Лавру в омнибусах, издержав десять копеек до Знаменья от квартиры Ивана Ивановича. На столе застал письмо Ольги Ефимовны о похвале. Скучновато, когда не понимают!