Вольный стрелок - Ольга Миленина

Мой случай тоже мог оказаться важным — если он опасался, что моя статья может ему повредить. А значит, со мной могли поступить как с Соболевой — почему нет? Отвезти сейчас куда-нибудь за город и прострелить колени, сообщив предварительно, что, если я расскажу кому-нибудь об этом, мне потом прострелят голову. Зная, что этот беспредельный поступок напугает меня так, что я никому ничего не скажу. Ну разве кроме Кисина — с которым они могут договориться, потому что живут в одном мире.

Мне не понравилось то, о чем я подумала, — просто со-всем. А значит, надо было как-то убедить их, что я сделаю, так, как им надо, и чтобы они мне стопроцентно поверили. И речь должна идти не о деньгах — наверняка на их памяти немало было случаев, когда человек брал деньги, а потом не делал того, что обещал, — о чем-то другом. Вот только о чем?

— Вы меня спросили, что мне сделать хорошего? — Я притворилась, что не слышала, что сказал Миша, — и смотрела сейчас только на главного. — Мне, например, было бы очень приятно, если бы вы мне сказали, кто же убил Улитина, — мне не нужна конкретная фамилия, мне нужно ваше предположение. Чтобы я могла написать, что, на мой взгляд, больше всех в смерти Улитина была заинтересована такая-то структура, — и как-то это обосновать…

— Говорил тебе, что она бабок не берет, а ты все — забашляем, забашляем! — Главный хлопнул мрачного своего приятеля по плечу. — Во, Мишань, какие люди есть — а мы и не знали. Не нужны им бабки, им главное — статью свою написать. А ты, Юль, — у тебя мужик, что ль, богатый, раз деньги не нужны?

Коммерсант, так? Или с Котом у вас любовь? Да колись, че ты — свои ж люди!

— Я пишу не ради денег — но ради того, чтобы донести до читателя правду, — ответила выспренне и улыбнулась тут же, показывая, что это шутка. — Так вы мне сделаете хорошо — вы же сами предлагали?

Главный кивнул, серьезнея, погружаясь в мысли — глядя на меня внимательно.

— Я так думаю, что это из банка того прилетело, откуда выперли его.

Улитка дел там навертел, они небось и не расхлебали еще. Да и крови им попортил — уходить не хотел, понты кидал там только так. Тебя кончат, если против меня пойдешь, и тебя кончат — крутой парень был Улитка. За чужой счет. Вот и посчитались, когда утихло все…

Он посмотрел на меня с таким видом, словно осчастливил своей информацией — словно открыл мне нечто, о чем бы я в жизни не догадалась.

— Не думаю. — В горле пересохло от бесконечного курения, и я сделала вынужденно глоток слабого невкусного кофе. — Правда, в банке мне тоже сначала угрожали, а потом пытались всучить конверт с деньгами — но не думаю. Мне кажется, они слишком счастливы были, что все же от него избавились, — настолько, что все его, скажем так, финансовые промашки покрыли, никаких претензий ему не предъявляли. А кто-то, как я слышала; предъявлял…

— Во умная, а? — вставил проснувшийся Миша — было ощущение, словно он пребывал в наркотическом забытьи, откуда выпадал периодически на пару минут, чтобы потом вернуться обратно. — Слышала! Ей туфту гонят, а она слушает!

Главный поднял ладонь успокаивающе, останавливая его.

— А что еще слышала? — поинтересовался спокойно, словно не о нем шла речь. — Ты давай-давай — все свои…

— Что слышала — то и написала. — Я снова подчеркнула, что статья лежит уже в редакций. — Слышала, что кто-то — может, ваши близкие люди, а может, и нет — предъявлял ему претензии по поводу своих денег, а он не отдавал. Слышала, что вроде бы даже ему засаду устроили — вроде девица пострадала, которая с ним была. Этого точно не знаю — но слышала. Зато знаю, что он после той истории за границу сбежал — а потом появился. А через три месяца…

Мне не хотелось подставлять ту, которая рассказала мне все это, — так что пришлось ограничиться тусклой размытой картинкой. На главного в тот момент я не смотрела. Я знала, что это правда, — то, что она мне рассказала. И видеть его реакцию мне было ни к чему.

— Да мало ль кому он должен был! — Главный хмыкнул, словно удивляясь моей наивности. — Да Улитке столько народа могло предъявить! Деловой был Улитка, много чего творил — да любой мог предъявить, отвечаю. И кончить мог любой. Что Улитка к телкам неровно дышит, все знали. Тут делов-то — телку ему подсунь, и все. Или ту обработай, с которой он сейчас…

Главный замолчал — возможно, считая, что дал мне именно то, что мне нужно. Значимо замолчал — будто показывая, что сказал все, что собирался, и больше я от него ничего не услышу.

— Значит, вы хотите, чтобы я убрала слова о том, что его скорее всего убили криминальные структуры, потому что он им должен был деньги. — Это не вопрос был, и я заменила вопросительную интонацию на утвердительную. — И написала, что к нему были претензии у большого количества самых разных людей, любой из которых мог…

— Да вообще писать не надо! — запел свою любимую песню Миша, но главный коснулся его плеча, заставляя его умолкнуть.

— Правильно поняла, Юля, — так и надо написать. Ну, хорошо тебе стало?

— А с чего? Вы у меня отняли такую версию, а взамен ничего не дали! — Я улыбнулась чуть пошире, стараясь, чтобы атмосфера в этом кабинете стала как можно более теплой и дружественной. — Но это не важно. А вот вы мне скажите… как вас зовут — а то некрасиво получается…

— Олегом меня зовут. — Он ухмыльнулся, мотнув головой, показывая, что не ждал вопроса и ответил на него чисто автоматически. — Олег. Теперь хорошо?

Если честно, мче стало не слишком хорошо. Потому что мне показалось, что я знаю это лицо, — не узнай я его имени, не вспомнила бы, но когда узнала, память услужливо подсунула фотографию, виденную в одной книге, посвященной оргпреступности. Там такой же невысокий и массивный был мужик, и такие же глаза небольшие, и маленький рот, и нос чуть вздернутый — и волосы тоже темные и стриженные коротко. И подпись под фотографией я помнила. «Олег Уральцев, он же вор в законе Урал, во время последнего задержания на воровской сходке в 1996 году. Урал — один из влиятельнейших славянских законников, действующих на территории Московского региона».

Не то чтобы это что-то меняло в корне — но в любом случае узнавание не вызвало у меня особой радости. Потому что я поняла отчетливей, чем прежде, что все происходящее не следует воспринимать слишком легко — и раз он встретился со мной лично, значит, у него есть для этого веские основания. И мне следует быть поосторожнее. Хотя я и так уже сказала больше, чем нужно, — не зная, с кем имею дело, и рассчитывая на заступничество Кисина. А здесь оно мне вряд ли могло помочь.

— Да, Олег, спасибо, — ответила задумчиво. — Большое спасибо.

Я чувствовала, как поселившееся внутри противоречие раздирает меня надвое. С одной стороны, мне надо было сейчас вести себя так, чтобы меня поскорее отпустили, — и я готова была выполнить их требование, тем более что для этого не надо было принципиально менять материал, даже историю с аварией можно было оставить, только концовку надо было подработать немного. Так, как он этого хотел.

В конце концов, с людьми такого уровня я еще не сталкивалась — разве что заочно, черт знает, кто стоял за теми, о ком я писала свои материалы. Но сейчас была очная встреча, и я понимала, что моя статья угрожает его интересам — и ради своих интересов он, несомненно, готов на многое. А как он действует, я уже знала.

Но с другой стороны, мне жутко хотелось его разговорить — и, может быть, узнать то, чего я не знала еще. Я никогда не отличалась безрассудной смелостью — да и глупо было бы рисковать собой ради пары фраз в материале, которые лично мне ничего не дадут, зато из-за них я многое могу потерять. Но…

— Я вас поняла, Олег. — Я допила холодный кофе, философски посмотрев на пирожное. Пообещав ему, что съем его, если все пойдет так, как мне надо. А если плохо пойдет, то тоже съем — мне ведь нужна будет компенсация. — Я уже не могу снять материал — он заявлен давно, и мое начальство в курсе. У меня, между прочим, был конфликт с «Нефтабанком», куда я приезжала за информацией, так что руководство в курсе событий. Так что снять его я не могу — но могу сделать то, о чем мы с вами договорились. И в материале будет сказано, что Улитина мог убить кто угодно. Но…

Я посмотрела ему в лицо, встречая его взгляд.

— Но получится глупо — потому что эта фраза не означает, что его не могли убрать те ваши близкие люди, о которых вы говорите. Если кто-то знает, что у ваших близких людей были к нему претензии, то все равно подумают на них…

— Во замутила! — буркнул Миша, по-прежнему не сводивший с меня глаз. — Так замутила, что вилы, в натуре. Написали ж, что помер, от сердца помер, — не, давай мутить! Туфтогон какой-то про трусы написал — сосед-придурок ему по ушам проехал, он и схавал, — так и че, фамилии ж не было даже! И все, не рыпался никто! А эта замутила! Звони давай в газету — говори начальству, что туфта-все!

Я подумала, что он слишком осведомлен насчет истории появления в «Сенсации» перепелкинского материала — а значит, проломленная голова перепелкинского соседа на их совести. И я совершенно зря грешила на «Бетта-банк». И ведь знала, что никому в этой чертовой «Бетте» смерть Улитина не нужна — он ничего там не решал и никому не мешал, — но история с охранником, которого хотели заставить замолчать, меня смущала.