Аркадия - Лорен Грофф

с согретым на солнце помидором, с яблочным пюре и водой со льдом, с креветками, ломкими и желтыми, бесконечно повторяемое лицо Ханны, вырезанное на кости. Грета, как вода, как мир, всегда проникнет внутрь.

* * *

Первое дело – чай. Крепкий запах шиповника впускает призраков, печенье со вкусом аниса, вздыхающую подушку белой собаки, тесный с дымком коттедж, видение из прошлой его жизни.

А затем звезды мелькают в окне между ветками клена. Из-под кресла-качалки выходит мышь. Она молится, уткнувшись в розовые лапки, поглядывает на Кроха, оглаживает себя по толстеньким бедрам, совсем как домохозяйка, надевшая новое платье. Крох в голос хохочет, они этого оба пугаются, и мышь улепетывает. Кроху, когда мышка уходит, становится одиноко.

Вскоре внятна взору страница книги; одно предложение ведет за собой другое. Абзац можно разделить на части и проглотить. Потом рассказ. Потом роман – а ведь это целая жизнь, вставленная в обложку.

Когда он вновь просыпается, они уже в комнате.

Неделя прошла, папа, настойчиво говорит Грета.

Пора вставать, со стула говорит Эллис. Она взъерошена; Отто спит у нее в ногах.

Астрид, в дверном проеме, сама по себе столб света.

Папа, говорит Грета. Пожалуйста.

Усилие таково, как если бы пришлось выкопать себя из земли. Но он все-таки садится.

* * *

Свежее утро. Очевидно, весне конец. Из планшета, который Грета ему оставила, Крох узнает, что болезнь, на цыпочках, отступила. Карантин окончен: три четверти миллиона погибших, по Соединенным Штатам всего тридцать тысяч. Большинство смертей зафиксировано в нескольких районах, в основном в больших городах. Президент, возникнув в планшете с синими отпечатками пальцев под глазами, восхваляет новые технологии, позволяющие отслеживать болезнь и принимать решения; без технологий, говорит он, пандемия стала бы всепланетной катастрофой невиданного раньше масштаба. Мы должны быть благодарны. Крох благодарен.

Загорелая Грета пышет здоровьем. Домой, говорит она, и на лице у нее томление. Крох сознает, что особняк из песчаника, который они купили лет десять назад, для Греты то же, что Аркадия для него. Скоро они покинут Зеленый дом: мебель останется, где стоит, носильные вещи аккуратно разлягутся по шкафам. Закроют окна от сквозняков, задернут шторы. Запрут все двери во всех домах, где сбоку-припеку еще остались замки: Титуса, Мидж, Скотта и Лизы. В Зеленом доме затихнут щелчки солнечных батарей. Загрузят машину. Эллис приедет на неделю, чтобы помочь им переселиться. В особняке мало что осталось от Хелле: стул, да тот же кухонный стол, да та же кровать. Он представляет, как тоненькая коричневая Эллис заполнит там все собой, и удивляется, что не чувствует боли.

Ему будет не хватать этой звучной тишины: полунощных козодоев, дыхания леса, зверья, скрытно рыскающего в темноте. Но он заберет с собой проявочные бачки, полные подпорченных изображений, и с наслаждением переживет снова то, что на них запечатлено. Воспоминания, они не пустяк.

* * *

В ночь перед отъездом он не спит, следит за продвижением луны, которая то всачивается в облако, то из него выползает. В темноте просматривает книжные полки родителей и находит то, что искал. Книжка меньше, чем помнится, края махрятся под пальцами, как слоеное тесто. Но цветные иллюстрации удивляют: сил нет, как избыточно, как чрезмерно они прекрасны. Он не помнил такой красоты.

В спящем доме он перечитывает старые истории, пока все они не сливаются в одну. Отложив книгу, выключает свет, и луна снова вспыхивает в окне. Волнуют его сейчас совсем не сюжеты. Они – прочные деревянные короба, ценность которых не в том, что они собой представляют, а в том, что в них можно вместить. Трогают его, собственно, те, кого уж в помине нет, смутные тени, тот притомившийся в трудах люд, что собирался когда-то по вечерам перед ласковым огнем очажка: масло сбито, куры спят, убаюканы в люльках младенцы, дозволительно наконец усесться и перевести дух. Мир тогда ужасал ничуть не меньше, чем нынче, с ночным страхом перед бомбами, хворями и техновойной. Все, все могло напугать: упавший в сено гвоздь, волки, кружащие по опушке леса, свежий зародыш в усталой утробе матери. В доме родителей, охваченном ночным мраком, сердце Кроха отвечает тем, кто жил когда-то, давным-давно, в незапамятные времена, безымянным, скрытым во мгле, отзывается на веру, которая требовалась им для того, чтобы собраться вместе, передохнуть и выслушать страшную сказку, терпеливо дождаться конца, уж какой выпадет, счастливый ли, нет ли.

Крох проходит по дому, выключая бездумно оставленный Гретой свет. Так он впускает тьму, пусть займет причитающееся ей место.

* * *

Лес в начале июня плавится от жары. Когда Крох и Грета шнуруют свои ботинки, Эллис принимается надевать свои, но что-то в лице Кроха заставляет ее, взамен, устроиться на ступеньках крыльца с книгой. Возьмите с собой Отто, предлагает она. Он будет грезить об этой прогулке, когда заделается городской собакой. Крох замедляет шаг, заинтригованный тем, как, отражением от страницы, освещает ее лицо солнце. Не волнуйся, я буду здесь, когда ты вернешься, смеется она в свою книгу. В благодарность он сгибается вдвое, чтобы поцеловать ее в пышную прядь волос.

Часам к десяти птицы отяжелевают и, приоткрыв клювы и трудно дыша, взирают на мир из расщелин между ветвями, где попрохладней. В столь жизнерадостном освещении невозможно увидеть лес таким, каким он был в то далекое время, когда маленький Крох плутал в нем: цепким, злобным, готовым его пожрать, ветки как когти, а корни, вихляясь, вздымались над землей, чтобы втащить его внутрь.

Грета потчует его по пути фантастическими байками о школьниках, с которыми отучилась. Год она закончила с чем-то вроде трепета облегчения и теперь преобразует других в гротеск, чтобы избавиться от ужаса перед ними. Девочки суть бритвы в женском обличье; мальчики шлендрают по коридорам, сиволапые, как медведи. Учителя – вообще амебы, алчущие пожрать то, что выше их понимания. Прибегает Отто, брюхо в шмотьях грязи, протискивается между ног и снова мчится куда-то.

Они приходят к месту, которого Крох все эти годы избегал, и взбираются на поваленный бурей дуб, чтобы увидеть тропку. Вот островок деревьев между двумя змейками, что когда-то были ручьями глубиной по колено. Вот и дом. Старые стены еще стоят. Крыша провалилась: дерево растет из сердцевины коттеджа Верды, будто он огромное каменное кашпо. Одно окно непостижимо уму уцелело. Вишни, росшие у порога, породили фруктовый сад, земля усеяна прошлогодними косточками. Крох толкает дверь, она легко открывается, точно пригнанная по раме. Внутри дома – лес. Пол покрыт сором и старой листвой; балки как замшелые бревна. Они садятся, разворачивают то,