Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной» - Михаил Дмитриевич Долбилов

и в процессе писания, и по календарю романа — Каренина понадобилось «услать» опять в путешествие, сначала Толстой вспоминает вновь о деле инородцев, но тут же заменяет его ирригацией в Зарайской губернии — сомнительным предприятием, которое находится в ближайшей компетенции Каренина и с разногласия по которому минувшим летом и началось его рискованное бюрократическое ратоборство. Круг чиновничьего приключения замыкается. «Подробный проект» орошения полей — предмет явно более рутинный, чем будоражившая Каренина еще недавно межведомственная полемика об инородцах.

В ОТ согласившийся на развод Каренин никуда не собирается ехать. Решающая правка, поведшая, в числе прочего, и к этому, производится в самом конце рукописи 38‐й, одновременно с тем, как туда же «пересаживается» из 39‐й выздоравливающий Вронский. Это и есть второй из пассажей, обрамляющих, как сказано выше, работу над Вронским. Именно в этой точке Толстой переключается из сюжета с состоявшимся разводом в сюжет и фабулу с разводом — призрачной возможностью.

Рукопись 38 запечатлела на своей последней странице самый момент выбора (см. ил. 6). Поверх текста копии автор своей рукой дополняет сцену восторженного свидания Вронского и Анны после ее выздоровления. Слова Анны «Мне страшно думать о нем» продолжены тирадой: «…но я не могу принять его великодушия. Я не хочу развода, мне теперь все равно. Я даже оставляю ему сына»[801]. В следующей за тем фразе Анны о перспективе супружества с любовником перестройка сюжета немедленно отзывается добавлением над строкой союза «как»: «Но неужели это возможно, чтоб мы были с тобой как муж с женою, одни <…>». А в нижней половине страницы, после заключительной строки текста, восходящего к ранней редакции «…и без рыданий слёзы потекли по обеим щекам»[802], Толстой делает энергичный прочерк и явно торопливо, пропуская слова, приписывает новую концовку главы и всей Части 4. Она, помимо прочего, сообщает новый драматизм отказу Вронского от карьеры, рифмуя этот поступок с отказом Анны от развода:

Отказаться от положения, кото [рое] лестного и опасного назначения в Ташкент, выхлопотанного данного Вронскому, по его прежним понятиям, было бы позорно и невозможно. Но теперь [он], не задумываясь ни [на] минуту, отказался от него и, заметив неодобрение своего поступка, тотчас же вышел в отставку.

Через месяц Алексей Александрович вернулся в Петербург [803] и поселился один с сыном на своей квартире. А Анна с Вронским за неделю до его приезда уехала за границу, не получив развода и решительно отказавшись от него [804].

Косвенный, но несомненный показатель того, сколь спешно, перед самой сдачей в набор, производилась эта значимая правка, отыскивается в начальных главах Части 5, посвященных венчанию Левина и Кити и вошедших в ту же мартовскую порцию сериализации в «Русском вестнике». (Отмечу как своего рода курьез: в отличие от некоторых других порций, оканчивавшихся на захватывающем или интригующем месте, сообщение об отъезде Анны и Вронского — что в глазах многих людей того времени выглядело бегством замужней женщины с любовником за границу — соседствовало на журнальной странице с безмятежным началом Части 5: «Княгиня Щербацкая находила, что сделать свадьбу до поста, до которого оставалось пять недель, было невозможно <…>»[805].) Здесь Долли мимоходом выполняет привычную Облонским персонажную функцию связующего челнока между параллельно развивающимися главными сюжетными линиями. Перебирая в памяти во время венчания сестры свою собственную и другие прежде бывшие свадьбы (следует несобственно-прямая речь героини), она «вспомнила и свою милую Анну, подробности о разводе которой она недавно слышала». Развод Анны здесь представлен уже произошедшим. Таков вариант журнального текста[806]; в окончательном же читаем: «о предполагаемом разводе» (385/5:5).

По всей вероятности, «левинские» главы для мартовской порции, хотя и вошедшие уже в следующую, 5-ю, часть романа, писались и отделывались до завершения ревизии финала Части 4[807], то есть еще тогда, когда оставался актуальным сюжет с состоявшимся разводом. Когда вскоре Толстой усложнил линию Вронского и внес правку в заключительную из кульминационных глав, возникла нестыковка между новым статусом развода Анны и реминисценцией Долли. Попав в журнальный текст, она была устранена только год спустя, при подготовке издания романа отдельной книгой[808]. Та же, произведенная уже летом 1877 года, отделка несколько смягчила безоглядность разрыва Анны с привычной жизнью, заменив журнальное «Я даже оставляю ему сына. Да?»[809] на «Я не знаю только, что он решит об Сереже» (409/4:23).

Кое-какие шероховатости, выдающие «авральный» характер переделки финала Части 4, уцелели даже в ОТ[810]; Кэрил Эмерсон, хотя и не опираясь на изучение черновиков, улавливает эту характеристику нарратива, когда отмечает, что отказ Анны от развода и ее отъезд с Вронским за границу словно бы исчезают в «складке времени-пространства в романе (а time-and-space warp in the novel)»[811].

Наконец, ревизия финала Части 4 включила в себя правку, благодаря которой в ОТ мотив развода и топос власти перекликаются еще раз, причем оригинальным и занимательным образом. Ценителям бисера в АК памятен уже цитировавшийся на этих страницах каламбур Стивы Облонского о разводе в столь разных значениях воинского церемониала и расторжения брака:

К этому удовольствию примешивалось еще и то, что ему пришла мысль, что, когда это дело сделается, он жене и близким знакомым будет задавать вопрос: «Какая разница между мною и Государем? Государь делает развод — и никому оттого не лучше, а я сделал развод, и троим стало лучше… Или: какое сходство между мной и Государем? Когда… Впрочем, придумаю лучше», — сказал он себе с улыбкой[812].

Такова версия, которая была принята с 1930‐х годов до совсем недавнего времени и в академических, и в массовых изданиях романа. Эволюция этих нескольких строк в ходе писания, первой публикации и дальнейших изданий — примечательна. Расширяя в рукописи 38 уже установившиеся в основном главы с Карениным, ломающим голову над дилеммой развода и сохранения брака с Анной, и со Стивой, выжимающим в конце концов из него согласие на развод, Толстой добавляет на левом поле помету для памяти: «Ст[епан] А[ркадьич] делает каламбур „Я, как Государь, делаю развод“». Листом дальше задумка воплощается: к сцене разговора Стивы и Каренина, также на полях, приписывается мелким почерком пассаж, близкий процитированному выше варианту[813]. Однако если не сразу же, то чуть позднее слово «Государь» в том же автографе было последовательно исправлено автором на «фельдмаршал»[814], и в таком виде эта виньетка и увидела свет в составе журнального выпуска от марта 1876 года, а через два года — и в издании отдельной книгой[815]. Пятьдесят шесть лет спустя редакторы советского Юбилейного издания, полагая, что поправка в