На грани риска - Виталий Волович

– Здесь русский дух, здесь Русью пахнет, - сказал он, принюхиваясь и демонстрируя незаурядное знание классической поэзии.

– Насчет духа - это ты правильно сказал. Но торопиза не надо, - ответил я любимой сомовской присказкой, - придется малость подождать, пока народ не соберется.

– Мне-то что, - сказал Гурий, принимая безразличный вид, - могу и подождать. Он расстегнул свою поношенную меховую куртку и, намазав сухарь маслом, стал неторопливо жевать.

Наконец все собрались за столом, и я внес блюдо, на котором в клубах ароматного пара возлежал окорок. Лучшей наградой за труды мне были возгласы восторга и радостного удивления.

Но приготовление окорока на льдине имело еще одну полезную сторону. Помимо ветчины в моем распоряжении осталось еще полбака почти черного, аппетитно пахнувшего бульона. Я было хотел подать его вместо первого, но он оказался солонее океанских вод. А что, если я его буду понемногу добавлять в щи-борщи? Сказано-сделано! Я вынес бак на мороз и на следующее утро, чуть подогрев, вывалил на стол толстый, темно-коричневый круглый слиток. Несколько дней, пока мы питались в старом лагере, я откалывал от него по куску и, добавляя в заурядный борщ, превращал его почти в изысканное кушанье.

Поскольку в нашем распоряжении после переселения осталось всего три относительно целые палатки, пришлось одну из них превратить в камбуз "жилого типа". Сюда вместе с плитками и кастрюлями вселились Сомов, Яковлев и Дмитриев. Зяма Гудкович "прибился" к радистам, которым отвели под радиостанцию вторую палатку. В третьей разместились все остальные. Две, совсем уже ветхие, отдали под рабочие Миляеву и гидрологам.

Как только мы обосновались на новом месте, так все научные отряды один за другим развернули исследования по полной программе. Конечно, сорокаградусный мороз, утомление, постоянное недосыпание и новые бытовые неудобства создавали немало трудностей, но метеорологи, как и прежде, восемь раз в сутки выходили на "срок", и метеосводки регулярно уносились на Большую землю. Гляциологи совершали свои рейсы на старые ледоисследовательские площадки. Миляев заново установил свои самописцы и так же неутомимо топтался у теодолита, определяя координаты. Только у гидрологов возникли некоторые трудности: лунку надо было долбить заново. Никитин с помощью аммонита взорвал лед, и теперь из палаточки на краю лагеря целый день раздавался монотонный стук пешни. Можно считать, что жизнь в лагере возвращалась на круги своя. Если бы только не такелажные работы! Они выматывали последние силы. Однако с этим пришлось смириться. Каждую свободную от наблюдений минуту мы переносим, нагружаем разгружаем.

Слишком уж неспокойна обстановка вокруг лагеря. Заторосит, и мы лишимся добра, потеря которого невосполнима.

21 февраля к вечеру разразилась пурга. Она бушевала до самого Дня Советской Армии, наметая громадные сугробы. Ветер гудел, завывал, свирепо тряс палатки, которые чудом выдерживали его натиск. Не сумев справиться с жилыми палатками, которые укреплены снежными блоками, ветер подхватил одну из рабочих и, сорвав с места, потащил ее по льдине. Катиться бы ей до самой Америки, если бы не гряда торосов в трехстах метрах от лагеря. Там она прочно застряла. Но, как ни бесновалась пурга, как ни свистел ветер, праздник Советской Армии мы встретили шумно и радостно. Хотя сидеть пришлось буквально друг на друге, теснота не помешала нам веселиться от души. А тут еще масла в огонь подбавила радиограмма от Мазурука*: "Сижу на Врангеле. Собираюсь вылететь к вам на льдину. Готовьте аэродром".

* Герой Советского Союза И. П. Мазурук, полярный летчик

Ура! Ура-то оно, конечно, ура. Только куда же Мазурук сядет? Ведь вблизи мы пока не видели ни одного даже мало-мальски приличного ледяного поля для аэродрома.

Еще утром 25 февраля погода казалась безнадежной, и мы никак не могли отправиться в поход. А Мазурук забрасывал нас радиограммами, то назначая вылет, то отменяя. К двум часам погода внезапно прояснилась и показалось... солнце. Еще тусклое, холодное, оно медленно высунуло свой багровый диск из-за туч, окрасив в розовые тона высокие сугробы, наметенные вокруг лагеря, изломанный лед хребтов и низкие лохматые тучи, нахлобученные на дальние торосы.

А еще через час, разбившись на три группы, мы разбрелись в разных направлениях в поисках площадки, пригодной для аэродрома. Вместе со мной пошли Курко и Гудкович. Встречный ветер бил в лицо, словно наждаком проводя по щекам. Наша цель - торосы, темневшие километрах в двух к югу. Мы взобрались на высокий ледяной холм. С него хорошо просматривалась вся местность. Куда ни глянь, всюду перемолотые, искореженные поля. Местами свежие разводья уже покрыты молодым ледком, словно большими черными заплатами. Мы осторожно обходили эти опасные места, а через сотню шагов неожиданно попали в страну зеленовато-голубых гор. Мы протискивались сквозь узкие ущелья, карабкались через хаотические нагромождения льда, проваливались в снежные ловушки. Три часа блуждали мы в этом чудовищном лабиринте, прежде чем, отыскав просвет, выбрались на старое бугристое поле. И вдруг увидели бисерную цепочку песцовых следов, уводящих в гряду торосов. Мы обрадовались этому лучику жизни среди мертвой пустыни, как доброму знаку. Следы были свежие, еще не заметенные снегом. Как уцелел этот зверек, как перенес эту зимовку? Наверное, от голодной смерти его спасла наша "непросыхающая" свалка у камбуза.

Не питая никаких надежд, взобрались мы на гребень. И, о чудо, перед нами раскинулось гладкое, как стол, поле годовалого льда, чуть припудренное снежком. Мы шагами измерили его в длину - 500 метров. Не такая уж большая, но все-таки это полоса, на которую можно посадить Ли-2. Конечно, ей требуется косметический ремонт, надо будет срубить ступеньку-подсов сантиметров пятнадцать высотой да растащить верхушку торосов на подходе к полосе. Но это уже пустяки.

С севера наперерез нам приближались две черные фигуры - Миляев с Петровым. Они тоже обнаружили небольшое ровное поле. Хотя оба найденных поля имели существенные недостатки: они были расположены довольно далеко от лагеря и на дороге к ним было немало препятствий, все-таки мы могли возвращаться домой с хорошими вестями. После многочасовой прогулки на сорокаградусном морозе мы долго не могли согреться, и потребовалась не одна кружка горячего чая, чтобы окончательно прийти в себя.

Едва рассвело, Комаров, Гудкович и Петров, вооружившись кирками и лопатами, ушли на аэродром. Все остальные занялись ремонтом дороги "лагерь лагерь". Ее основательно перемело последней пургой. Но тут мы столкнулись с неожиданной трудностью. Снег оказался таким плотным, что в него не втыкалась лопата. Пришлось взяться за ножовки.