Сломленный бог - Гарет Ханрахан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Взять под контроль городской оборот илиастра, – ответил Раск. Прадедушка также велел об этом молчать, но его избранник сейчас у Тайрус в долгу.
– Значит, мы теперь коробейники? Выковыриваем из грязи отбросы богов и за пару медяков ими торгуем? Прибыль от илиастра ничтожна. – Тайрус вновь зашипела: – Заканчивай. Больше границу не переступай ни под каким предлогом.
– Мой Прадедушка поручил мне задание, и я скорее умру, чем потерплю неудачу.
– Дитя, – проговорила Тайрус, – ты смертный. Неудачи и смерть для тебя неизбежны. Тебе дано лишь выбирать, что из этого встретить первым. – Ее тон намекал на завершение беседы, но Раск еще не закончил.
– Гхирданец убит. Расквитаться за него – наше общее дело чести.
Тайрус зевнула, показав ему три ряда бритвенно-острых зубов. С небольшими прорехами, откуда брали ножи для ее приемных детей. В этих лунках уже набухали новые зубы.
– Приведи тех, кто за это в ответе, и я их проглочу.
– Алхимик Мандель…
– У тебя нет доказательств.
– Письмо, – сказал Раск, доставая лист с печатями. – Компания Манделя зачаровывала искусственные руки, которые задушили Вира.
Драконица медленно выдохнула. Воск растаял. Бумага почернела и загорелась.
– Я не бесчувственная, дитя, но юный Вир мертв, а мертвые могут и подождать. Порою месть должна быть нескорой, и от того еще слаще. – Тайрус расправила крылья, выпуская его из этой исповедальни. – Знай свое место, Избранник, и будь достоин его.
Шпат наблюдал за отлетом дракона. Часть его разума была вместе с Тайрус, пока та делала над Новым городом круг, набирая высоту, чтобы потом умчаться на специально отведенные охотничьи угодья к северу от Гвердона. Драконицу он тоже мог ощущать – чувствами, которым не знал названия.
«По-моему, она во многом права. Если Перемирие сорвется, то проиграют все. Укрепляй завоеванное».
– Ты у меня в долгу, – сказал Раск, поворачиваясь к дому на Фонарной. – Я тебя спас. У нас с тобой уговор. – И его крик раскатился эхом по Новому городу: – Показывай моих врагов!
Шпат попробовал. Тянулся, снова и снова. Он видел подброшенные Бастоном камешки на другом конце города. Они сияли в его уме, как созвездия – но очень далекие. Шпат тужился, пока сознание не начало рассыпаться, пока не затлела душа, и все без толку. Достать до этих осколков ему не проще, чем взлететь.
– Да чтоб тебя, – взревел Раск. – Я не подведу Прадедушку!
В доме на Фонарной Бастон встал, чтобы разобраться с причиной шума. Карла выглянула на улицу из окна.
– На Долу Блестки, – заявил Раск, – ты брал мою силу, чтобы питать свое чудо. Значит, бери снова.
Шпат заколебался. Каменные люди приучены к осторожности. Если он слишком много возьмет у Раска, духовная недостача может того убить – и тогда Шпат пропадет сам, рухнет в пропасть. Надо хорошенько подумать – но тут клинок воткнулся в стену дома или в плоть Раска, Шпат не разобрал. Наложение слишком точно совпало, а разум и так растащило на лоскуты – от волнолома до станции Гетис. Сквозь него хлынула боль, хотя к какому «ему» это относится, в данную минуту было совсем непонятно.
Он – этот гхирданский парень, что бешено кромсает искристую кладку, словно пытается срезать дом под корень? Он – это Новый город, дерзко воздвигнувшийся лабиринт, плод не поражения, не победы, а совсем иного, взрыва веры в никому не известного бога? Еще не названное учеными явление? Последствие колдовской аварии, безобразное, как отбракованные алхимиками уродцы, в муках выползавшие из родильных чанов?
Кто он – паутина мыслей, натянутая над Гвердоном? Призрак каменного человека, умершего и одушевленного украденными у Черных Богов чудесами; дух, за чье краткое посмертие уплачено тысячью тысяч жертвенных жизней?
Он падал.
Он летел.
Его сознание перемахнуло через весь город, фокусируясь в новой точке. Единственным уступом над пропастью стал маленький камешек, вдавленный в воск сальника.
Этот сальник был создан недавно и сознавал свою новизну. Жизнь струилась в нем, искусственная, но от того не менее упоительная. Пламя горело чисто и ярко, огненные языки приплясывали на рунах и иероглифах, умело выгравированных внутри полого черепа, упорядоченно подсвечивало их, формируя эрзац-мысли сальника, приблизительное подобие разума. Искусственное, но от того не менее желанное.
Пока что разум хранил послушание приказам. Сальнику было велено нести караул, и он будет нести караул! Такому свежему творению даже просто стоять и смотреть казалось новым и очаровательным. Да он часами мог пялиться на голую стену и радоваться тому, как меняется освещенность кирпича. И отчасти уже понимал – по мере затвердевания воска думать станет труднее, он пресытится. Тогда придется совершать жестокости, причинять боль, чтобы хоть что-то почувствовать. Тогда стену забрызгает кровь. Но пока – кирпичи! Такие затейливые, их линии и узоры похожи на вены с артериями.
А еще сальнику попалось на глаза кое-что поинтересней. Он в круглом помещении, под стеклянным куполом потолка, изящная ковка должна изображать символы созвездий, хотя за лесом труб и наливных хранилищ видна лишь крохотная заплатка неба, да и то затянутая туманом. Это место оборудовали как обсерваторию, только вместо телескопа главным устройством был эфирограф. Модель гвердонского производства, толстые орихалковые кабели в резиновой обтяжке уходили под пол через прорезь.
Мандель, создатель сальника, сидел за эфирографом, морщинистое лицо омывали лучи из машины. Губы шевелились в безмолвном общении с умами на других участках цепи. Терпеливо ждал секретарь, положив на колени тяжелый журнал.
У сальника что-то засело в боку – это было бы между ребер, до того как ребра, легкие и все остальное перетопили в чане. Не болело, просто было занятно, когда в теле что-то торчит. Осколок камня. Ах да, после драки с тем человеком. Люди, они такие медленные, громоздкие, с изнанки очень грязные. Сальник рад, что у него все это уже позади. Спасибо алхимикам, спасибо Манделю, что настолько его улучшили. Почти до совершенства.
Свечение эфирографа угасло.
– Ну и трусы! – произнес Мандель. – Роша оставила нас с гильдией медуз, притворяющихся людьми.
– И каково общее мнение? – спросил секретарь.
– Они к нему не пришли. Большинство продолжает писаться в свои чаны и только слышало звон Великого Деяния. Их гордые достижения – получить сгущенный эфир и очистить толченый прах на девяносто девять процентов. Остальные же… талдычат о перестройке фабрик либо видят опасность Гхирданы, но считают, что лучше уступить. Что Перемирие неустойчиво и угроза поставкам илиастра – это последняя капля. А новый гильдмастер, ха, опять забыл, как там зовут этого дурака?
– Хельмонт, – подсказал писец.
– В общем,
