И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"

Но Радима нет. Добронега со Всемилой одни. Я оглядываю комнату, отмечая, что здесь другой стол и лавки. На печи узор, которого нет сейчас. Едва я успеваю отметить детали, как все резко меняется. Дверь с грохотом распахивается, и в комнату врывается молодой мужчина. Его синие глаза лихорадочно блестят, и я не сразу узнаю князя Любима. Он здесь намного моложе. На нем нарядная рубаха, на поясе кинжал. Я мимоходом думаю, что пятнадцать лет назад он уже был похож на настоящего правителя. За таким идут люди, такого слушаются беспрекословно и такому не отказывают. Он резко останавливается, едва переступив порог, и мне хочется отшатнуться, но я словно приросла к полу, и все, что могу сделать, — просто напомнить себе: это все сон. Я ничего не могу изменить. Он закончится. Не может не закончиться.

Любим напряженно улыбается и протягивает Добронеге руку ладонью вверх, даже не взглянув на Всемилу.

Добронега, вскочившая со скамьи при появлении князя, несколько мгновений смотрит на его ладонь. Мимолетное недоумение в ее взгляде исчезает, сменяясь сначала растерянностью, а потом решимостью. Она медленно поднимает взгляд от протянутой руки к лицу князя. Делает шаг к стульчику, словно загораживая Всемилу, и так же медленно качает головой.

— Отказываешь?! Князю?! — по красивому лицу Любима точно судорога проходит.

Добронега быстро вынимает Всемилу из стула и прижав ее к себе отступает к печи. Я вдруг понимаю, чего хочет князь, и не могу не восхититься смелостью Добронеги. Князь в своем праве войти в любой дом и взять то, что понраву. Так здесь говорили?

Добронега молчит, только снова качает головой. И тут Любим срывается на дикий, безумный крик:

— Все равно моей будешь! Слышишь?! Моей будешь!

Он бросается к Добронеге, которая, вздрогнув, отступает еще дальше, прижимая к себе Всемилу, зашедшуюся плачем от крика князя. В комнату кто-то вбегает и виснет на плечах князя, и я узнаю Улеба. Любим отмахивается, пытается оттолкнуть Улеба, но тот вцепился в его плечи мертвой хваткой. Он кричит, пытаясь перекрыть плач Всемилы:

— Остановись, князь! Вся Свирь встанет!

Князь разом перестает вырываться. В комнату вбегают люди в синей форме. Они оттаскивают Улеба, сбивают его на пол. Я хочу зажмуриться, чтобы не видеть жестокой расправы, но князь несколько мгновений смотрит на вырывающегося из жестких рук Улеба, а потом делает воинам знак. Те отступают в сторону, и тут в комнату вбегает мужчина, очень похожий на Радима. Я понимаю, что это воевода Свири. Он окидывает быстрым взглядом комнату: жену с плачущей дочерью, скорчившегося на полу Улеба, взбудораженных потасовкой воинов князя, и поворачивается к Любиму. Князь не смотрит на воеводу. Он словно намеренно поворачивается к тому спиной, будто провоцируя на предательский удар, и мне даже сложно представить, чего стоит отцу Радима сдержаться в тот момент. Любим кивает своим воинам, и те, переглянувшись, выходят из комнаты. Князь переводит взгляд на Добронегу и говорит очень спокойно, даже не повышая голоса:

— Либо моей будешь, либо вдовий наряд примеришь.

И почему-то даже плач Всемилы не перекрывает эти страшные слова.

Я с ужасом смотрю на Добронегу. Та быстро гладит Всемилу по растрепанным волосам, пытаясь успокоить, и на миг мне кажется, что она шагнет к князю. Не может не шагнуть. Я бы на ее месте так и поступила, потому что эта угроза не пустой звук. Но Добронега переводит взгляд на тяжело дышащего Всеслава. Тот не смотрит на жену. Он молча прожигает ненавидящим взглядом спину князя Любима. Вместо него это делает с трудом поднявшийся с пола Улеб:

— Злое ты задумал, князь, — качает головой Улеб, растирая плечо. — Вся Свирь встанет.

Князь еще мгновение смотрит на Добронегу, а потом быстро выходит из комнаты. Грохота захлопнувшейся двери почти не слышно. Все заглушают плач Всемилы и пение Добронеги, пытающейся успокоить ребенка. Всеслав смотрит на жену и дочь, и я вижу в его глазах отчаяние и вину. Улеб выходит, оставляя воеводу с семьей. Картинка тускнеет, словно идет рябью, а я едва успеваю подумать, что все обошлось, когда осознаю, что уже слышала этот голос. Голос, который будет преследовать Всемилу всю ее жизнь.

Резко сев на постели, я уставилась в противоположную стену. Сердце бешено колотилось в груди, и единственное, чего мне хотелось, — зажмуриться и никогда не видеть того, что я увидела сегодня.

Всемила не родилась такой. Господи! Как все просто и страшно. Вот почему Добронега ненавидит князя! Вот кто сделал Всемилу такой… Знает ли об этом Радим? Наверное, нет, иначе не смог бы простить подобного князю. Даже за Злату в своей жизни. Меня трясло, словно в ознобе, хотя ночь стояла теплая. Бедная Всемила. Какая же глухая, безнадежная тоска жила в ней все эти годы. Ведь она говорила, что Голос приходит всегда. А еще она панически боялась, что у брата появится ребенок и это заберет у нее Радима. А Альгидрас что-то делал. Узоры? Хванские заговоры? Кажется, здесь было что-то важное. Хванские узоры… Резьба… Впрочем, судя по всему, боялась Всемила напрасно. Никакие узоры не помогли Злате стать матерью.

Итак, что получается? Я ожидала, что мне приснятся Миролюб и князь. Я хотела узнать больше о них, о синеглазом мальчике из видения. В первую ночь мне помешал отвар, а сейчас… Что случилось сейчас? Ведь раньше это работало безотказно. Мне нужно было просто успокоиться и подумать о человеке, о котором я хотела что-то узнать, и все получалось. Сегодня же я впервые увидела что-то из прошлого не только Всемилы, но и Альгидраса. Почему не сработала привычная схема? Что изменилось?

Я чувствовала, что очень важно это понять. Новым стало мое знание о Прядущих. Разговор с Альгидрасом. Эти знания как-то нарушили привычную схему. Да как же это все работает?! Я поняла, что распри распрями, а первое, что я сделаю утром, расскажу обо всем Альгидрасу. Ведь он спрашивал, вижу ли я его? И выяснилось, что мы не просто не видим друг друга, мы еще и не видим Всемилу. И тут вдруг…

До утра я так и не сомкнула глаз, перебирая в памяти обрывки снов-воспоминаний. Когда Добронега вышла со своей половины и начала заниматься домашними делами, я выбралась из постели, чувствуя себя полностью разбитой и больной. Начинался еще один день бесконечных загадок.

За завтраком я пыталась придумать предлог навестить Альгидраса и понимала, что ничего не получается. К тому же выход на улицу в одиночестве мне теперь был заказан.

Однако все неожиданно разрешилось с приходом Златы. Я как раз вычесывала Серого, привязав его к крюку, вбитому в стену бани. В моих планах стояло помыть мохнатого грязнулю, который повадился рыть огромные ямы во дворе.

Появление Златы нарушило мои планы. Я помахала в ответ на ее приветствие и поначалу хотела продолжить начатое, потому что Злата все ж не Радим и вряд ли организует мне встречу с Альгидрасом, раз уж пришла одна. Злата же, о чем-то переговорив с Добронегой, направилась ко мне. На ней было надето нарядное платье, и выглядела она взволнованной и радостной, будто собиралась на праздник.

— Наряжайся скорее. Базар сегодня последний день. Не то с хлопотами этими так и не попадем.

Только тут я вспомнила, что Добронега несколько дней назад, еще до нападения на Радима, говорила, что приплыли купцы с Севера. Я этой новости не придала значения, потому что было непохоже, что это как-то меня затронет. Потом приехал князь, и все завертелось. А вот теперь Злата пояснила, что завтра купцы уже уплывают и Радим велел хоть в последний день себя чем-нибудь побаловать.

Я быстро отвязала Cерого и отвела его на место, отметив про себя, что бедолага остался наполовину лохматым и вовсе немытым, и помчалась в дом переодеваться. Я уже лихо ориентировалась в вещах Всемилы и довольно быстро выбрала в меру нарядное платье, чем-то похожее на Златино. Повязала голову вышитой лентой, мазнула за ушами и запястья маслом из фиала, некстати подумав о реакции Альгидраса на этот запах, и бросилась за Златой. И только на крыльце, взглянув на ожидавшую меня золовку, вдруг поняла, что у меня нет денег, и я понятия не имею, где их взять. Добронеги не было видно.