Рациональность. Что это, почему нам ее не хватает и чем она важна - Стивен Пинкер

засады и предрассветные налеты[423]. Антрополог Наполеон Шаньон писал, что в языке амазонского народа яномамо есть слово nomohori, «подлый прием», обозначающее акт вероломства вроде приглашения соседей на пир, чтобы затем перебить их по условному знаку. Заговоры враждебных коалиций — угроза, не похожая на хищников или молнии: противник применяет смекалку, чтобы обойти оборону и замести следы. Единственная защита от таких ухищрений — заранее оказаться умнее врага, что и может порождать сложные цепочки домыслов и нежелание принимать очевидные факты за чистую монету. Если говорить на языке теории обнаружения сигнала, цена промаха (непредотвращения реального заговора) тут выше цены ложной тревоги (необоснованного подозрения в заговоре). А значит, у нас нет иного выхода, кроме как сместить критерий принятия решений ближе к воинственности и подальше от нерешительности; мы готовы почуять злой умысел в самой неубедительной улике[424].

Заговоры — крупные и мелкие — существуют и в наши дни. Группа сотрудников компании сговаривается за спиной непопулярного коллеги и просит начальство его уволить; правительство или мятежники тайно планируют переворот, или вторжение, или саботаж. Теории заговора, вслед за городскими легендами и фальшивыми новостями, просачиваются в слухи, а слухи — вечная тема для разговоров. Изучение слухов подтверждает, что рассказывается в них, как правило, о грозящих бедах и опасностях, а распространители слухов обеспечивают себе репутацию экспертов. Вы, возможно, удивитесь, но слухи, циркулирующие в группе людей, чье непосредственное благополучие зависит от их содержания, например сотрудников одной компании, обычно не грешат против истины[425].

Следовательно, сама повседневная жизнь побуждает человека брать на себя функции часового, предупреждающего о скрытых угрозах, или становиться звеном в цепи, распространяющей такие предупреждения. Загвоздка в том, что социальные сети и СМИ позволяют слухам распространяться среди людей, которым безразлична их истинность. Они потребляют слухи ради развлечения или самоутверждения, а не ради самозащиты и лишены как стимула, так и возможности руководствоваться их содержанием в своих действиях. По той же причине источники и распространители недостоверной информации не несут никаких репутационных потерь. Достоверность интернет-слухов, в отличие от слухов офисных, не подвергается проверке реальностью, и они чаще оказываются ложными, чем истинными. Мерсье предполагает, что лучший способ остановить расползание сомнительных новостей — принудить распространителей деятельно реагировать на эту информацию: не оставлять негативные отзывы на пиццерию, но как минимум звонить в полицию.

Последний шаг к разгадке притягательности нелепых поверий — поместить под микроскоп сами эти поверья. Эволюция совершенствует не только тела и мозги, но и идеи. Мем, по определению Ричарда Докинза, который придумал это слово, — не картинка со смешной подписью, циркулирующая в соцсетях, но идея, которая, передаваясь из уст в уста, меняется, чтобы сделаться максимально тиражируемой[426]. В качестве примера можно привести навязчивые мелодии, которые мы мурлычем против своей воли, или истории, которые так и хочется пересказать кому-то еще. Живые организмы вырабатывают признаки, защищающие их от съедения, а идеи вырабатывают признаки, защищающие их от забвения. Интеллектуальная экосистема полна таких инвазивных идей[427]. «Пути господни неисповедимы». «Отрицание — это защитный механизм эго». «Экстрасенсорные способности подавляются при скептических проверках». «Если ты не осудил расиста, ты сам расист». «Любой человек всегда эгоистичен, потому что помощь другим является источником положительных эмоций». И, конечно, «Если доказательств существования заговора нет, значит, это дьявольски хитроумный заговор». Теории заговора по самой своей природе приспособлены к быстрому распространению.

Укрепление рациональности

Понять — не значит простить. Мы можем понять, почему люди подгоняют свои рассуждения к выводам, которые идут во благо им самим или их секте, и почему они проводят различие между реальностью, где идеи могут быть истинными или ложными, и мифологией, где идеи развлекают или воодушевляют, вовсе не соглашаясь, что все это хорошо. Это не хорошо. Реальность — это то, что не исчезает, если воздействовать на нее мотивированным рассуждением, предубежденностью в пользу своих или мифологическим типом мышления. Не соответствующие действительности представления о вакцинах, санитарно-эпидемиологических мерах и изменении климата угрожают благополучию миллиардов. Теории заговора провоцируют терроризм, погромы, войны и геноцид. Размывание стандартов истины подрывает демократию и расчищает путь тирании.

Однако при всей уязвимости человеческого разума не стоит думать, что в будущем нас не ждет ничего, кроме ботов, без остановки публикующих в твиттере фальшивые новости. Дуга знания длинна, но склоняется она к рациональности{39}. Мы не должны упускать из виду, как много рациональности имеется вокруг нас. В развитых странах сегодня мало кто верит в оборотней, жертвоприношения, кровопускания, болезнетворные миазмы, божественное право королей или проклятие затмений и комет, хотя в прошлые века все это было общими местами. Ни одно из 30 000 ложных утверждений, которые за время своего президентства сделал Трамп, не касалось сверхъестественных или паранормальных сил, и большая часть американцев в эти силы не верит[428]. Хотя некоторые научные позиции и вызывают нешуточные религиозные или политические страсти, с большей их частью такого не случается: люди, не доверяющие вакцинам, не имеют ничего против антибиотиков, а отрицатели глобального потепления не оспаривают факта береговой эрозии[429]. Несмотря на свои определяемые партийными предпочтениями предубеждения, люди в основном неплохо оценивают правдивость газетных заголовков, а когда им четко и убедительно объясняют, как обстоит дело на самом деле, они отказываются от ложных представлений, даже близких им политически[430].

Кроме того, сегодня у нас есть надежный плацдарм рациональности — когнитивный подход под названием «активная непредвзятость» (Active Open-Mindedness), особенно тот его подвид, что именуют «открытостью к доказательствам» (Openness to Evidence)[431]. Это все то же кредо Рассела: убеждения должны иметь под собой основания. Это отказ от мотивированного рассуждения; обязательство помещать все свои убеждения в зону реалистического; согласие с заявлением, приписываемым Джону Мейнарду Кейнсу: «Когда меняются факты, я меняю свое мнение. А что делаете вы, сэр?»[432] Психолог Гордон Пенникук и его коллеги проверяли, насколько распространен такой подход, — они просили респондентов согласиться или не согласиться со следующими утверждениями (ответы в скобках повышают балл открытости)[433]:

Люди должны учитывать доказательства, которые противоречат их убеждениям. (Согласен.)

Есть убеждения настолько важные, что отказываться от них нельзя, какие бы веские доводы против них ни приводились. (Не согласен.)

Новые данные или доказательства всегда должны побуждать к пересмотру убеждений. (Согласен.)

Никто не может переубедить меня, если я в чем-то уверен. (Не согласен.)

Я считаю, что верность своим идеалам и принципам важнее «непредвзятости». (Не согласен.)

Примерно каждый пятый респондент