Темные проемы. Тайные дела - Роберт Эйкман

через год или два я почувствовал себя гораздо вольнее, гораздо более уверенным в своей позиции. Когда дело дошло до моих поездок в такие места, как Кламбер-Корт, следует также помнить, что одно время я работал в сфере архитектуры, хотя и не получил должной квалификации; и поэтому я интересовался зданиями ради самих зданий. Естественно, это относится и ко многим сотрудникам Фонда.

Кламбер-Корт оказался квадратной четырехэтажной кирпичной постройкой, с каждой стороны которой располагался квадратный двухэтажный кирпичный павильон меньшего размера. Павильоны имели остроконечные шиферные крыши и пилястры с трех сторон. С главным корпусом они соединялись длинными одноэтажными застекленными пассажами. Эта ветвь большой семьи Брейкспир разбогатела во времена Ганноверов, а затем ушла так далеко от основного фамильного «ствола», что в конечном итоге не удалось найти даже наследника титула. Примечательной особенностью этого дома служили две очень длинные дороги. Первая шла от фасада дома прямо по двухмильной аллее, окруженной красивыми старыми деревьями, к благородным, декоративным воротам на стыке с главным шоссе. Другая, менее прямая, но не меньшей длины, бежала от красивой беседки на востоке до соседней, такой же, на западе. Проезды пересеклись примерно в четверти мили от фасада дома. На месте пересечения находился фонтан в стиле барокко с героической мужской фигурой, собиравшейся вонзить копье в жирного кабана. Как по мне, слишком отягощенная излишествами структура – но в отменном состоянии, этого не отнимешь. В современной Европе большинство фонтанов в поместьях сломаны, забиты грязью, и к ним относятся с безразличием даже их владельцы. Этот же – сиял и, что было величайшим чудом, взаправду извергал воду; видимо, и с напором все было в порядке. Я уже успел заметить, что подъезд, по которому я проехал на своем «мини» с поперечным приводом, был чист, убран. Стекла в переходах от главного дома к павильонам не могли похвастаться ни трещинкой – и ярко блестели на весеннем солнце. Фонд не всегда мог позволить себе совершенства такого рода. Почти наверняка у Брейкспиров уцелела в закромах доля былого богатства.

Интерьер дома эту мысль подтвердил. Он не только содержал множество предметов настоящей роскоши, но и был расписан, ухожен и отполирован – не видать ни провисших обоев, ни дыр в потолке. С другой стороны, в доме было пыльно – да так, что на блестящих поверхностях можно было бы написать имена, как это сделал Рембрандт в фильме Корды[83]. Шалости ради я даже написал «Фонд исторических сооружений» на крышке обеденного стола, и слова довольно четко выделились в свете солнца, нарушая мое инкогнито. Странно было то, что одна из сотрудниц дома, высокая серая дама в серых нейлоновых колготках, просто наблюдала за тем, как я это делаю, с другого конца комнаты, и вообще ничего не сказала, хотя, по-видимому, ее поставили присматривать за мной. Она даже не улыбнулась моей выходке! Я был настолько удивлен пылью в доме и проявленным к ней равнодушием, что прямо на следующий день отправил служебную записку региональному представителю Фонда. Мне в голову ночью пришла мысль, что виной всему – открытый где-то поблизости песчаный карьер, и Фонду стоит приглядывать за тем, чтобы все окна дома были закрыты и опечатаны.

Дело было девять лет назад. Два года спустя мне пришлось оставаться в доме (как подтверждает мой дневник) восемнадцать дней. Причиной была необходимость руководить одной из самых безумных схем, в которые когда-либо впутывался Фонд, – действительно, самой безумной из всех, как я сказал тогда, когда меня кто-то спросил, и как впоследствии подтвердили события, к моему очень искреннему сожалению. Схема проходила в отчетах как «восстановление реки Бовил». В течение многих лет в различные инстанции поступали жалобы (фактами, разумеется, не подкрепленные), что-де Фонд слишком консервативен и смотрит в прошлое; слишком мало подготовлен к вызовам современности. Наихудшим из последствий этой агитации стало то, что Фонд оказался обременен проектом по очистке от сорняков и грязи маленькой местечковой реки, о которой никто никогда не слышал (даже люди, жившие в округе, как я вскоре обнаружил), и латанию прохудившихся шлюзов. Не один я выразил самоочевидное мнение, что, если бы существовал сколько-нибудь реальный спрос на реку, стоило бы рассчитывать на соответствующие государственные органы в вопросе заботы о ней. Задачка попросту не имела ничего общего с ресурсами Фонда. Но группа болванов с инициативой, которым, видимо, хлопот критически недоставало, подбила одного из местных землевладельцев выделить на эту авантюру дотацию. Понятное дело, землевладельческих денег не хватало, чтобы покрыть все предстоящие расходы. На это нам резонно заметили, что большую часть работы могут выполнить волонтеры, а долю расходов возьмет на себя общественность. Излишне говорить, что ни одно из заверений не подтвердилось, и все это обрекло Фонд на бесконечные страдания, которые еще не закончились и вряд ли когда-нибудь закончатся. Фонд просто не приспособлен для борьбы, споров и гласности. Мой собственный опыт также указывал на то, что «волонтеры» – люди, движимые зачастую не добрыми побуждениями, как предполагается, а ищущие выгоды и саморекламы кликуши. На практике гораздо большего всегда можно добиться без широкой огласки и вовлечения третьих сил – и проект с рекой Бовил эту нехитрую истину только подтвердил. Но если я выскажу больше на эту тему, меня заподозрят в нелояльности Совету Фонда, что было бы совершенно неправильно. Здесь – скорее тот случай, когда лояльность часто лучше всего проявляется путем предотвращения ошибок.

После слишком уж поспешно, на мой взгляд, прошедшего обсуждения проекта дело с рекой Бовил было согласовано окончательно, а руководство реальными работами поручили самому горячему и настойчивому из инициативных болванов, человеку по фамилии Хэнд. Меня попросили присматривать за ним на первых этапах работы, так как я был на двадцать или более лет старше и обладал опытом работы на самых разных проектах. Гэмиш Хайторн, национальный секретарь Фонда, направил письмо мисс Агнессе Брейкспир, которая, по всеобщему мнению, слыла более хваткой из двух сестер, с вопросом, могу ли я пожить в Кламбер-Корте, пока буду присматривать за запуском операции. Недвижимость, препорученная Фонду, нередко по мере необходимости служила приютом специалистам на заданиях – и не менее редко этим людям хозяева предлагали лишь угол в чердаке и самую скудную пищу. К тому времени подобное случалось со мной уже несколько раз, и в Кламбер-Корте я был к этому вполне готов (но в сейчас я, конечно, поднаторел в скверной игре на разных слабостях арендаторов Фонда и почти всегда устраиваюсь очень сносно). Я помню, что ответа от мисс Брейкспир мы дожидались довольно долго, и на все это время план