Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

— Да как он мог даже подумать? Да где? Да как? Да с кем? — и она провела рукой на уровне пупка, как бы обозначая рост Бушмана.

Вокруг все захохотали, махнули рукой и разошлись, и больше не стали обращать внимание на страстные взгляды ничего не подозревающего физика.

Если бы Бушман знал о всех этих перипетиях вокруг его страсти, то он наверное бы изменил свое отношение к Полине Матвеевне, но он ничего не видел и не слышал, он весь был поглощен своей страстью. После драки с мужем никто из работников цеха не стал обращать внимание на их долгие беседы, и даже радовались, что у поэтессы нашлись свободные уши. Теперь, когда они вместе сидели, то в основном говорила не Полина Матвеевна, а Андрей Моисеевич. Своим шепелявым, вкрадчивым голосом он опутывал сладостными словами огромное тело. Рассказывал о Москве, о ее улицах, о роскошной московской жизни, о ее ресторанах и театрах, о концертах и об артистах. Он обещал, что скоро разберутся в его деле и освободят его, что он большой ученый, что он гениален и что враги и злая коварная жена упрятали его в такую глушь. И что когда он выйдет на свободу, он опубликует сборники ее стихов, что на концертах будут исполнять ее арии, она станет знаменита, почитаема. Он говорил, что она погубила свой талант, свою молодость, свою жизнь.

Андрей Моисеевич говорил это и сам искренне в это верил, он уже путался во всем — где правда, где ложь, где игра и где реальностью. Он уже сам стал верить в то, что он говорил, — это было так искренне, так чисто и красиво, что он хотел, чтобы только так все и было.

— Неужели Вы, Полина Матвеевна, хотите всю жизнь прожить в этой глуши? С этим необтесанным мужиком? — с неподдельной искренностью говорил ей Андрей Моисеевич. — Вы блистательная женщина! Вы творческая личность! Вы пропадете здесь! Вы погибнете! И будет поздно!

От природы румяное лицо поэтессы стало пунцово-красным, она печально опустила свою большую голову и по пухлым щекам потекли не капли, а целые ручьи слез.

"О, как она прекрасна! Как она божественна!" — думал вконец растроганный ученый.

Все новые и новые чувства охватывали его. Теперь вместо простой похоти и страсти у него появились к ней какая-то нежность, ласка, неподдельная любовь. Он хотел быть с ней — навсегда, вечно! Даже здесь… Нет, такая женщина — она достойна лучшего! Я буду жить ради нее! Я прославлю ее! Я сделаю ее счастливой!

— Дорогая, Полина Матвеевна! Мне честно говоря не удобно, но я больше не могу!.. Я люблю Вас! Люблю! Я бы бросился перед Вами на колени, но здесь столько людей, столько глаз! Они все тупые, черствые люди. Не люди, а звери. Они не поймут нас, они… — он замолчал, исподлобья посмотрел по сторонам, осторожно положил свою тощую, бледную, холодную, как лягушка, руку на ее широченное бедро, — Полина Матвеевна, я люблю Вас! Станьте моей женой! Не отказывайте!.. Мы уедем далеко-далеко!.. Я буду Вас на руках носить!

Он говорил и искренне верил в свои слова. Он любил эту прекрасную женщину, он готов был всю ее расцеловать, и любить, и жить с ней счастливо всю жизнь. Его голос неподдельно дрожал, он уже терял контроль, и наверное в следующее мгновение он бросился бы к ней в ноги, но она опередила его. Ее огромное тело встало, заплаканные, налитые кровью глаза смотрели на него сверху, она грациозно провела ладонью по лицу, затем одним телом повернулась в сторону и с надрывом, тихо сказала:

— Не говорите, не говорите так. Вы раните мое сердце!.. Прощайте!

И она, опустив руки, на цыпочках стала удаляться. Ей казалось, что она на сцене. Сколько раз она мечтала услышать такое излияние любви. Ведь никто, никогда ей такого не говорил. Даже если это и ложь — как это было красиво! Какие слова! Какой голос! Нет — это правда!.. Овация! Овация! Зрители хлопают ей, аплодируют стоя, а она, счастливая, покидает сцену. Вот это кавалер, вот это мужчина! Какие манеры! Слова!.. Я счастлива!!! Счастлива!!! Я буду в Москве! В театре! Я!..

В это время Андрей Моисеевич печально сидел и думал об этой прекрасной женщине. "Какая она чистая, кристально чистая! Только в этих девственно чистых краях я мог встретить такую женщину! Я всю жизнь буду с ней! Я никому не дам ее в обиду!" После этого эпизода Полина Матвеевна ходила вся сияющая и окрыленная. Как ни странно, к ней пришло счастье и напрочь покинуло вдохновение. Она уже не могла больше писать и петь песни, она стала другой — любимой. Ее поведение изменилось. Она стала делать вид, что совсем не замечает влюбленного физика, стала одевать белую блузку под грязный ватник, вместо огромных валенок надела красные сапоги, от нее несло запахом дешевых духов, она стала курить, говоря, что все творческие люди должны курить и что курение способствует глубокому мышлению. На удивление всем Полина Матвеевна вплотную занялась работой — она стала все контролировать, все записывать, взвешивать. И все это она стала делать тихо, с важностью и ответственностью.

Как и у большинства женщин, у нее появилась единственная мечта — она хотела, чтобы все женщины, все мужчины, весь мир знал, что ее любят, из-за нее страдают, ее хотят. В этот момент жизни ей особенно хотелось, чтобы об этом узнал ее рыжий муж, чтобы он бил ее, ревновал и может быть стал драться с маленьким физиком. Однако муж после последней драки плюнул на все и даже был рад, что не имеет дело с "этой коровой". Окружающие, разумеется, все это видели — это их крайне развлекало, и они жаждали развития событий, но как назло Полина Матвеевна сделала очень большую паузу, острота ощущений упала, люди привыкли к белой блузке, к сапогам и к запаху духов. Один только Бушман не находил себе покоя. Как человек чересчур целеустремленный, он не мог не достичь поставленной цели. Ее отчужденность еще больше его притягивала. Но, зная свое положение заключенного, он боялся идти напролом. Он решил взять обаянием и терпением, хотя последнее давалось ему с трудом.

Искренне влюбленный Андрей Моисеевич — страдал. По ночам ему не спалось, он мечтал о Полине Матвеевне, он хотел обладать этим большим телом с четко обозначенными контурами. Понимая, что особое рвение к женщине скрывать от окружающих тяжело и пытаясь хоть как-то забыться, Бушман все свои умственные силы направил на производство. Вдохновленный чувствами неразделенной любви, молодой ученый стал выдавать массу новых идей, и главным показателем его творений было то, что значительно увеличился выход конечной продукции — золота. Все руководство так называемой экспедиции было восторге. То, что они не могли сделать за предыдущий год, с помощью идей Бушмана они сделали за три-четыре месяца. Начальник колонии и главный инженер, как люди образованные и гражданские, с почтением относились к интеллекту физика, они пытались создать для него все условия для плодотворной работы. А идеи Бушмана не кончались — каждый день он придумывал что-то новое — рациональное. Видимо, душевные страдания влияли на творчество ученого, и как Полину Матвеевну тянуло к написанию романтичных стихов, так и Бушмана озаряли все новые и новые идеи. Рациональных предложений у Андрея Моисеевича было так много, и все они носили такой широкий размах, что руководство вынуждено было их прятать в столы, на полки и подальше от своих глаз. К тому времени предложения ученого распространялись не только на основное производство, но и на другие подразделения жизнеобеспечения.

Наконец, узнав, что его предложения стали оставаться без какого-либо внимания, Андрей Моисеевич, как человек особо практичный и ценящий в своей работе только материалистический эффект, перестал думать о производстве. Теперь ночи стали снова длинными, одинокими, мечтательными. И вдруг его осенило — муза посетила влюбленную душу. Он неожиданно за ночь написал стихотворение, полное любви, страдания, верности до конца жизни. Все эти чувства гениальный во всех отношениях Бушман умудрился поместить в одно четверостишие. Он смог написать еще две строчки, но на большее никак не находил нужных слов. Решив, что краткость сестра таланта, ученый аккуратно переписал свое произведение на чистом листке и вновь и вновь читал, пытаясь выучить наизусть. Конечно, рифмы в этом стихотворении не было, зато дважды упоминалось имя любимой: вначале полностью, даже официально — Полина Матвеевна, а в конце уже с нежностью — Полюшка! Несмотря на всю угловатость поэтического послания Бушмана, по своему содержанию оно наверно превосходило все произведения Полины Матвеевны вместе взятые.

На следующее утро напыщенная женщина явилась на работу, машинально раскрыла журнал учета рабочего времени и обомлела. Перед ней лежало короткое любовное послание, полное чувств и страданий, и главное в нем дважды упоминалось ее имя — и с такой нежностью, что она не выдержала, и когда в третий раз перечитывала стихотворение, после слова — Полюшка — к ее горлу подкатил какой-то невиданный до этого приятный ком, и глаза невольно прослезились. Она вся сияла! Это была кульминация. Она была готова на все. На всё — ради любви.