Вся Президентская Рать - Владимир Моисеевич Гурвич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У нас нет к вам претензий, Станислав Всеволодович, — пояснил Шафранник. — Вы выполняли свою работу изобретательно и добросовестно. Мы в вас не ошиблись, чему весьма рады.
Если они не ошиблись во мне, следовательно, тем самым они говорят почти открытым текстом, что ошиблись в Перегудове.
— Можем ли мы за оставшееся время что-то сделать, чтобы кардинально исправить положение? — обратился ко мне Суриков.
Зачем он меня об этом спрашивает, сам не хуже меня знает, что сделать ничего уже нельзя. Если не произойдет нечто из вон выходящее, эту тенденцию уже не переломить.
— Сделать уже ничего нельзя, — ответил я. — Максимум отыграть пару процентов. Население связывает усилившийся в последний месяц экстремизм с пропагандисткой кампанией Александра Степановича. Мы не в полной мере учли этот фактор, а он стал активно играть против нас. Некоторые события встревожили людей, даже тех, кто был негативно настроен к инородцам и разделял взгляды господина Перегудова. Но они испугались, они поняли, что экстремизм рано или поздно ударит и по ним. Все не так просто и однозначно, иногда приходится иметь дело с очень многими нюансами. А их не всегда удается учитывать в полной мере.
Как мне показалось, Сурикова совсем не огорчил мой ответ, он оставил его без комментариев, лишь кивнул мне одобрительно головой. Он был согласен с моей позицией, что меня весьма удивило. Мне даже показалось, что его вообще мало интересует все, что здесь происходит, его мысли были заняты чем-то иным, разумеется, более значительным.
Но меня во всей этой теплой кампании больше всего интриговало присутствие Загряцкого. Вел он себя несколько странно, как-то уж откровенно отстранено. Это подчеркивалось даже тем, что он сидел в стороне от всех. Почти не было сомнений, что тем самым он хотел подчеркнуть свою независимость, что он ни с кем не связан из присутствующих, до которых он всего лишь снизошел. Вот уж кому было тут не сладко, так это Перегудова. Он привычной нахрапости не осталось и следа, чем-то он напоминал собаку, ждущую, что ей прикажет хозяин.
Суриков неожиданно встал с кресла, направился к бару, чем-то наполнил бокал. Затем резко повернулся к присутствующим.
— Я должен вам сказать, господа, что президент внимательно следит за всеми перипетиями здешней предвыборной кампании и весьма недоволен тем, как вы ее ведете. Вы неправильно выбрали основную линию поведения. Люди хотят стабильности и спокойствия, а мы им предлагаем экстремизм и национальную нетерпимость. Станислав Всеволодович абсолютно прав в своем анализе.
Я изумился. Кого он хочет вести в заблуждение, все тут отлично знают, что именно он предложил сделать ставку на такие идеи. Хотя его позиция понятно, раз с этим дело не заладилось, значит, надо переложить вину на кого-то другого.
Я увидел, как покачал головой Шафранник, а Загряцкий презрительно усмехнулся. Они не хуже меня понимали истинные мотивы поведения Сурикова.
— Но я не согласен с нашим уважаемым политтехнологом, — бросил на меня Суриков беглый взгляд, — что ничего нельзя изменить. Время для этого еще есть. Только надо вести себя решительно, не бояться идти ва-банк. Ничего так быстро не меняется, как настроение людей, только надо к нему найти отмычку. И не надо бояться слов и тем более действий. Уж точно бездействием ничего не изменить. Что вы скажете на это, Александр Степанович?
Слушавший молча и почти безучастно этот спич Перегудов встрепенулся.
— Я всегда выступал за решительные действия. И мы много спорили на эту тему со Станиславом Всеволодовичем.
— Что вы на это скажете? — повернулся ко мне Суриков.
— Только то, что я тоже за решительные действия. И мы старались строить избирательную кампанию именно в таком духе. Только, что под этим словом понимать. Если возбуждать у людей низменные чувства, то я категорически против. Через некоторое время они обязательно обернутся против тех, кто к ним взывал. Зачем готовить себе будущие неприятности. Если видеть перед собой исключительно ближайшую цель и не видеть более отдаленных, это, значит, обрекать себя на поражение, даже если удастся победить в первом бою. Но войну выигрывает тот, кто одержит генеральное сражение. И готовиться надо именно к нему.
— Браво, — вдруг захлопал Шафранник. — Именно в этом и кроется наш общий просчет. Мы слишком сосредоточились на одной узкой цели, сочтя ее основной.
— Мне кажется, наши размышления ушли не туда, — произнес Суриков. По его виду было видно, что он недоволен поворотом разговора. Я еще раз повторяю для тех, кто еще не понял: президента не устраивает победа с минимальным счетом, ему нужен разгром противника. Это принципиальный вопрос. Орестова не скрывает, что находится в жесткой оппозиции к главе государства, не было ни одного митинга, ни одной встрече с избирателями, где бы она в самой жесткой форме не критиковала политику президента. И президент хочет, чтобы народ бы высказался против нее. Поэтому давайте с успехом решим одну ближайшую задачу и затем займемся за решение более отдаленных.
— Так мы ни до чего не договоримся, — не скрывая своего недовольства, произнес Шафранник. — Я предлагаю сделать небольшой перерыв. Нам надо собраться с мыслями.
Предложение всех обрадовало, по-видимому все разом почувствовали потребность собраться с мыслями. А потому дружно потянулись к бару. Я тоже решил влиться в общее движение.
Ко мне подошел Шафранник.
— Пройдемте в соседнюю комнату, мне бы хотелось с вами переговорить.
Мы прошли в соседнюю комнату и устроились в креслах. Здесь тоже был устроен бар.
— Вам что-нибудь налить? — спросил Шафранник.
— Соку.
— Соку? — удивился он. — Впрочем, это неплохая идея. Я и забыл, когда в последний раз пил сок. В детстве мама наставляла меня: хочешь быть здоровым и удачливым, пей постоянно соки. Я ее не послушался, но пока здоров и удачлив. Но следует ли отсюда, что родителей не надо слушать?
— Все еще может измениться, — заметил я, и ваша мама может оказаться правой.
Шафранник взглянул на меня и расхохотался.
— Только вы могли мне это сказать так прямо, да еще в моем доме. Мне нравится ваше чувство юмора и ваша откровенность. Как и то, что вы не боитесь смотреть правде в глаза. Это редкое качество для политика.
— Я политтехнолог, — напомнил я.
— От политтехнолога до политика один шаг, — наставительно проговорил Шафранник. — Если вы станете вице-губернатором, то вы его сделаете. Причем, очень большой шаг.
— Могу я задать вам один вопрос?
— Журналисты больше всего любят допытываться, сколько у меня денег. Но даже вам
